Ловкие ящерицы в синей робе уже взвивались по скоб-трапам надстроек, начинали раскручиваться стволы крупнокалиберных пулеметов, дабы попытаться отсечь возможный бросок «Стрижа» из под пирса в открытое пространство морской стихии. Дежурный офицер разжал веки и вперил взгляд в кусочек суши около дальней кромки пирса, превратившийся в несколько секунд в «Ахиллесову пяту» для карьеры взволнованного офицера, командиров его корабля, дивизиона.
Любопытство даже при приближении собственной смерти не пропадает, оно алкает впечатлений, как хищный лев крови очередной беззащитной жертвы. Но что-то уж очень непонятное творилось там, вдалеке. Когда эти варвары, бесы в гидрокостюмах, с перекошенными лицами, «бряцая оружием», приблизились к молодому «соколу» (так его будет отныне называть командир корабля, да и вся команда!), он вдруг взвился в небо и, выполняя сальто вперед, сокрушительным «ударом оленя» – двумя тяжелыми копытами попеременно по башке и левому плечу, – обрушил на землю первого, самого высокого и здоровенного нападающего. Второй варвар остолбенел на долю секунды и тут же получил хлесткий удар левой нагой в паховую область. Боец инстинктивно, корчась от боли в разбитых яйцах, застонал и пригнулся – и на его беззащитную голову обрушился разящий удар – «когето», только теперь правым копытом. Каблук правого «гада» из сыромятной свиной кожи с металлической подковкой мог проломить ему кости крыши черепа, или, в лучшем случае, снять скальп с лицевой части. Но Володя, видимо, пожалел воина и пришлепнул его голову лишь пальцевой поверхностью подошвы. Страдалец ткнулся мордой в настил пирса и благоразумно затих.
Никто из нападавших не издал ни одного звука. Володя правильно оценил обстановку: он ящерицей нырнул под пирс и через несколько секунд выволок оттуда с закрученной за спину рукой еще одну недоумевающую лягушку. Этот боец был ростом и мышечной массой значительно меньше первых двух и, видимо, не такой активный – может быть тянул лямку срочной службы по первому году – его и взяли-то с собой два асса, скорее всего, только для исполнения роли «водилы» моторной лодки. Лягушка на белом свету не казалась такой уж грозной, а, увидев бездыханные тела диверсантов-сотоварищей, явно замандражировала. Получив резкий и неожиданный удар ребром ладони в область сонной артерии, диверсант, обмяк и улегся рядом с остальными бармалеями. К месту скоротечного боя во всю прыть неслись матросики с автоматами наперевес, возглавляемые лихим, разгоряченным до крайности прапорщиком из БЧ-5 СКРа.
Военные трофеи были впечатляющими: три диверсанта в полной боевой экипировке, скоростная надувная лодка с мощным подвесным мотором, три акваланга, рация, непонятные взрывные устройства и еще что-то весьма грозное. Ко всему тому был еще небольшой довесок: бедолага судовой врач, которого, оказывается, похитили ночью морские пехотинцы. Он связанный, обоссавшийся от напряжения, полузадохнувшийся, с заклеенным ртом был обнаружен под брезентом в резиновой лодке.
Лягушат (а вовсе не грозный боевых пловцов) пришлось нести на руках. Все двинули на корабль, где кавалькаду ожидал старпом, вышагивающий в быстром нетерпеливом ритме вдоль бортовых лееров и яростно потиравший руки. Он даже не пытаясь скрывать садистического удовольствия, настроения мести. Вообще, если верить литературным откровениям Александра Покровского (современного Новикова-Прибоя), книги которого, безусловно, читал всякий уважающий себя моряк, то старпом, прежде всего, обязан ценить «великую оздоровительную силу русского мата», которую нельзя разменивать по мелочам. Но поимка трех диверсантов – это вам не мелочи. И старпом такую практику понимал очень хорошо, он просто был обязан высказать все, что думает о собратьях по оружию, именно сейчас и прямо в лицо. Но когда он увидел три обвисших, почти безжизненно, тела, то у него хватило ума приостановить словесную экзекуцию.
Старпом, как утверждал тот же Шура Покровский, «слышал мат еще через мамину плаценту», а потому во взрослой жизни ему неимоверно трудно сдержать поток выражений, так рано застрявших в памяти, а может быть перешедших уже на подсознательный, генетический уровни. Ударную арию пришлось скомкать, и это отразилось на настроении старпома: ему пришлось прибегнуть к психологическому «замещению», сорвав кипящую энергию на мичмане из БЧ-5, который из-за любопытства, оторвался от своих механизмов и, наблюдая движение кавалькады вооруженных людей, просто перевесился через леера. То был не самопроизвольный выговор, а экспрессивная цитата из Покровского («покро-висто», иными словами):
– Прособаченный карась! Ты куда, шелупь паскудная, выполз?! Ты, кака голубая, неужели, у меня на глазах, хочешь нырнуть за борт и ляпнуться башкой о бетон слипа. А я потом должен буду сгребать твои мозги в кучу, перекладывать их в полихлорвиниловый пакет и отвозить в морг к судебным медикам на идентификацию!? Ты, верно, думаешь, что у старпома нет иных задач, как только заниматься воспитательной работой с трупами?! А ну, быстро в трюм, да пулей на свой боевой пост!
Распеленованный и отдышавшийся доктор с подводной лодки мучился от превходящего с вечера истекших суток перепоя. Ко всему тому доктору добавили частичную асфиксию, чуть-чуть не закончившуюся летальным исходом. Он явно нуждался хотя бы в половине стакана «шила», которое старпомом СКР тут же и было отпущено. «Медицину необходимо холить и приободрять всесторонне»! – было резюме справедливого отца-командира. После всех переживаний и лечебного приободрения, доктор впал в другую крайность, свидетельствующую о том, что он принадлежит к славному клану военных, а не гражданских, мирных, медиков. Он, словно оживший лев, все рыкал и скрипел зубами, пытаясь, видимо, от стыда и возмущения по поводу пережитого, да и мокрых штанов, посильнее пнуть диверсантов. Его пришлось успокаивать, охолонуть напоминанием о клятве Гиппократа.
Вместо жестокого нагоняя, дежурному офицеру теперь грезилась благодарность, а то и награда – медаль на грудь. Он уже, порасспросив Володю кое о чем, выдвигал однозначную гипотезу – воспитанник был послан им сознательно, после изучения его боевых способностей. То была своего рода приманка, ловля на живца. Ну, а караульная группа была наготове – страховала курьера. Так точно и было доложено высокому начальству в штаб.
В корабельном лазарете не без труда врач привел в чувство троих пострадавших диверсантов. Несложными манипуляциями он определил, что травмы, несовместимые с жизнью, отсутствуют, но все же лучше сбыть пострадавших в морской госпиталь. Как выразился корабельный эскулап, «они слишком слабы». Как бы подыгрывая заботливому лекарю, диверсанты – три огромных мужика – слегка постанывали, однако делали вид, что крепятся, стараются не замечать боль. Когда их навестил старпом, старший диверсант (командир группы, прапорщик) задал первый вопрос, который, очевидно, его волновал, даже при нахождении в полной отключке:
– Товарищ капитан-лейтенант, кто тот зубр, который нас так лихо скрутил, по какому году он у вас служит и что за странный вензель у него на погоне – буква "Н", что ли?
Старпом даже не пытался скрыть злорадство. Он заявил по-барски – легко и просто, а по-русски – цинично и откровенно:
– Вас, мудаков, куриц мокрых, дохлых рыб, стреножил всего лишь воспитанник Нахимовского военно-морского училища, проще говоря, «питон» – шестнадцатилетний парень. Ясно, гвардейцы?! Вы по уши в говне, в жопе!
Услышав такую новость прапорщик застонал так, словно получил пулю прямо в мошонку, и на глазах у него появились слезы; остальные головорезы раскрыли рты и надолго забыли их захлопнуть. Это была уже катастрофа для профи, как говорится, полный абзац! Старпом был все же слегка воспитанный человек, а потому офицерская его честь требовала дать возможность трем горлохватам в уединении оплакать свое горе, свалившееся через откровенное унижение.
Старпом тихо вышел из лазарета, зажал железную дверь всеми четырьмя кремальерами и выставил четырех часовых с автоматами. Он и сам спешил взглянуть внимательнее на юного волкодава, сумевшего на глазах у всего честного народа потушить трех мордоворотов из спецназа, на счету у которых, наверняка, сотни всяких смертоубийственных пакостей. Старпом поднялся на верхнюю палубу, где морячки продолжали приборку, подозвал к себе Сергеева: тот четко и по уставу подбежал, доложился и вытянулся в струнку, ожидая приказаний от старшего по званию. Старпом пристально всматривался в лицо этого уникального по меркам военного человека парня, крепко пожал ему руку и с чувством вымолвил:
– Ты сокол, парень! Где бы я не служил – приходи запросто, всегда рад буду совместной службе. Дай Бог тебе удачной карьеры.
– Служу России! – был ответ нахимовца, смущенного трогательной искренностью зрелого моряка.
Понятно, что «долг платежом красен»: ночью диверсанты, прикидывавшиеся до того весьма умело «угробленной телятиной» (термин старпома) раскрутили болты на широких квадратных иллюминаторах лазарета и дали тягу. Трудно было представить, как им удалось это. На прощанье «больные», нуждающиеся в срочной отправке в госпиталь, вывели из строя ряд приборов на артиллерийских и ракетных установках, расположенных на верхней палубе, приготовили «вонючую подлянку» (термин старпома) из подручных средств, связали и отобрали оружие у часовых, охранявших лазарет снаружи, отыскали свою собственную амуницию и растворились во мраке ночи, как люди-призраки – японские ниньзи! Напомнил об их посещении корабля громкий хлопок эмитационного взрыва, напустившего массу дыма, вони и копоти на корабле, взбудоражившего весь экипаж. Но к тому времени от лазутчиков уже и след простыл!
Через несколько дней Сергеева вызвали в штаб: в отдельном кабинете с Володей беседовал представитель морской пехоты в звании подполковника. Он долго расспрашивал о том, где Володя проходил подготовку по рукопашному бою, что за эффективные приемы были применены им в той стычке. В заключение подполковник предложил Володе проходить дальнейшую практику у них в морской пехоте, во взводе разведки. Оказывается вопрос уже предварительно был согласован с начальником Нахимовского училища. Как выразился подполковник: «Чует мое сердце, что именно это твоя боевая стезя, а не белые перчатки и стойка гуся с вытянутой к начальству шеей»! Володя дал согласие, и не откладывая ничего в долгий ящик, подполковник, дав предварительно десять минут на сборы, прямо от трапа увез Сергеева на газике в расположение новой части. Вот уж воистину: «Пути Господни неисповедимы»! Однако верно сказано вдогонку: «Да будут волы наши тучны; да не будет ни расхищения, ни пропажи, ни воплей на улицах наших» (Псалом 143: 14).

6.5

У спецназа есть свои явные и тайные базы, где готовят заурядных и отборных «атлетов» – мастеров своего дела. На одну из таких тайных баз привезли Сергеева: здесь многое было необычным для него. Его представили сперва некоторой, видимо, какой-то особой части бойцов. Затем на общем построении подразделения, перед строем, объявили о прикомандировании к взводу разведки «в связи с прохождением боевой практики». Никто здесь не выражал удивление по поводу молодости Владимира. Да, честно говоря, и выглядел он к тому времени старше своего возраста, был ладно скроен и крепко сбит – 192 сантиметра ростом, с широкими плечами, развитой мускулатурой. А самое главное – за ним уже по пятам шла молва о том коротком, но эффективном поединке, который он провел с ассами этого подразделения. Среди тех диверсантов бытовало мнение и главная установка, выраженная простой репликой – «иди и бери»! Брать было необходимо «языка», сложный рубеж, укрепленную зону и так далее. Слова же, внешний геройский вид, возраст, звание здесь никого не интересовало – надо было сперва показать, на что ты способен. А Володя уже продемонстрировал, причем, весьма убедительно, свои способности.
Никто, в том числе и сам Владимир, никаких иллюзий относительно полного профессионального набора качеств воина-спецназовца не питали. Было ясно, что в том скоротечном бою решающим фактором оказалась неожиданность – никто из нападавших и невольных зрителей не ожидал встретить в мальчишке такое спортивное мастерство. Но для того, чтобы быть диверсантом-профи, необходимо иметь множество знаний, навыков, бойцовских качеств, которые усваиваются и закрепляются намертво только годами, длительными, беспрерывными тренировками. Видимо, у разведчиков были умные командиры и они сделали правильные выводы. Конечно, никто не ожидал от обычного «салаги» такой неописуемой прыти – применения не принятых у диверсантов приемов. Те бойцы явно недооценили противника, иначе они применили бы тот вид нападения, который был бы адекватен его способности сопротивляться – скажем, нож, пистолет, автомат или более активное силовое задержание. Они были, по существу, наказаны за халатность, за неосмотрительность, потерю бдительности. Но эта тройка спецназа затем выполнила все, что делают в таких случаях отменные профессионалы: взорвала корабль (в учебном варианте, естественно), могла бы и уничтожить весь экипаж, но ограничилась выведением из строя часовых и вахтенной службы, добыла секретные документы, оружие, вернула свое боевое снаряжение. Слов нет, ассы жаждали освоить приемы, обрушенные тогда на них, и хотели они получить их, что называется, из первых рук – для того и привезли Владимира на базу. Но больше всего от такой командировки, безусловно, должен был получить нахимовец. То, что такое прикомандирование к элитной части произошло – было исключительным событием. Видимо, этот вопрос согласовывали с соответствующими инстанциями, да и те, кому положено, основательно знакомились с досье молодого бойца. Володя подозревал, что его судьба решалась не без «подключения» Магазанника.
Прежде всего Сергеев усвоил некоторую историческую справку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51