Это было слишком уж поспешно. Наконец-то он затолкал кассету в магнитофон.
– Есть ли у вас особая причина желать возвратиться в прошлое, миссис Уитни?
– Я… у меня появляется ощущение дежавю насчет некоторых мест.
– Вы чувствуете себя так, будто вы были там раньше?
Она поколебалась.
– Да.
Он настроил мерцающий огонек звука.
– Бывает, нам удается проследить, как воспоминания проходят через гены. Иногда мы выходим за пределы времени. А порой связываемся с духовным миром. Важно чувствовать себя свободно. Расслабиться. Наслаждаться. Если есть что-либо неудобное или угрожающее, то вы должны рассказать мне.
– Почему?
Гипнотизер нажал на кнопку. Раздался щелчок и громкое завывание. Его и ее голоса повторились: «…или угрожающее, то вы должны рассказать мне». – «Почему?» Он нажал на другую кнопку, и Чарли услышала шуршание перематывающейся ленты, а потом другой щелчок. Он наклонился, чтобы осмотреть магнитофон.
– Потому что вы заново должны пережить все, что происходит. Это должно ощущаться как реальное. Боль должна ощущаться как реальная. Опасность должна ощущаться как реальная. Это должно быть реальным. – Он встал. – Ну, как вам там, удобно? Руки тоже пристройте поудобнее.
Чарли покрутилась, а гипнотизер осторожно накрыл ее одеялом.
– Я буду помещать вас в разные состояния сознания. Вы не будете спать, но это будет походить на сон. После сеанса вы почувствуете себя как после приятного воскресного ланча: ленивой и расслабленной.
Он впервые позволил слабый намек на улыбку и от этого стал симпатичнее. Чарли совсем успокоилась. Тяжелой походкой он прошел к двери и повернул на стене диск. Верхний свет погас, и зажегся тусклый красный свет. Гипнотизер кашлянул и уселся в кресло рядом с Чарли. В отдалении простучал поезд, и Джиббон замер, как бы ожидая, пока пройдет состав, а потом наклонился к ней:
– Скажите мне, как вас зовут.
– Чарли.
– Я хочу, чтобы вы смотрели на микрофон. Сосредоточьтесь на нем. Выбросьте из сознания все, кроме микрофона, Чарли.
Она долго смотрела на него, ожидая, пока гипнотизер заговорит, пока что-то произойдет. Молчание продолжалось. Микрофон сделался расплывчатым, разделился надвое, снова стал одним. Интересно, подумала Чарли, сколько времени она смотрит на него. Минуту? Две минуты? Пять? Еще один поезд простучал мимо.
– Бархат, Чарли. Я хочу, чтобы вы думали о бархате, мягкий бархат вокруг. Вы находитесь в палатке из бархата. Ваши глаза тяжелеют. Все вокруг мягкое, Чарли. – Его голос был монотонным. – Вы в безопасности.
Она пыталась представить, что находится в бархатном коконе.
– Сколько вам лет, Чарли?
Банальность вопроса удивила ее. Она мельком взглянула на него, но, увидев, что он неодобрительно нахмурился, снова посмотрела на микрофон.
– Тридцать шесть.
– А теперь закройте глаза. Вернитесь к своему тридцатилетию. Припомните, что вы делали в день вашего тридцатилетия.
Чарли напрягла память. Тридцать лет. Да, она могла припомнить тот день рождения, она никогда его не забудет. Она открыла рот, но говорить было трудно. Ей пришлось напрячься, чтобы заставить слова вылетать изо рта, и они выходили оттуда медленно, звучали неразборчиво, почти так, как если бы их выговаривал кто-то другой.
Том привез ее пообедать в новый итальянский ресторан в Клэпхэме, чтобы отпраздновать день рождения. Между ними произошла ссора, одна из самых худших ссор за все время, и Том бросился вон из ресторана, оставив ее оплачивать счет. Она и теперь, шесть лет спустя, переживала то жгучее смущение, видя лица других посетителей, видя женщину с длинными светлыми волосами, презрительно разглядывающую Чарли через весь ресторан. Та женщина что-то прошептала сотрапезникам, и они дружно разразились хохотом. Потом стало еще хуже. Открыв сумочку, она обнаружила, что не захватила кошелек. Хозяин ресторана позволил ей выйти в холл, запер дверь ресторана и приставил сторожа, пока она звонила Тому.
– И он вернулся?
– Да.
Казалось, микрофон сочувственно ей кивает.
– Двигайтесь обратно во времени, Чарли. Возвращайтесь к дню рождения, когда вам исполнился двадцать один год. Вы можете его припомнить?
Ее веки смежились. Она заставила их открыться, но они медленно закрылись снова, и Чарли почувствовала, что проваливается в мягкую темноту, засыпает.
– Кемпинг. – Это слово показалось тяжелым. Оно выкатилось из ее рта и улетело прочь, в какую-то бездну. – Том и я. В Уэльсе. В Брекон-Биконс. Шел дождь, и костер никак не загорался. Пили шампанское… бутылку шампанского в палатке. Мы дурачились, и бутылка опрокинулась. Вот тогда-то он и сделал мне предложение.
– Теперь возвращайтесь к шестнадцати годам, Чарли. Почувствуйте себя шестнадцатилетней.
Молчание.
– Вам шестнадцать лет. Посмотрите на себя и скажите мне, во что вы одеты.
– В красную мини-юбку. И белые ботиночки.
– Какие у вас волосы?
– Длинные.
– Вам нравится быть шестнадцатилетней?
– Да.
– Почему?
– Потому что я на людях вместе с Томом.
– И это происходит сегодня вечером?
– Да.
– И что вы собираетесь делать?
Чарли начало трясти.
– Там что-то плохое.
– Что вы видите?
– Шарон Тейт. Убитые люди. Это ужасно.
– И вы находитесь там?
– Нет.
– Что вы делаете?
– Читаю газету. Мы с ним идем в кино.
– Что вы собираетесь смотреть?
– «Ловкого наездника».
– Том ваш приятель?
– Да.
– Когда вы с ним познакомились?
– В день моего рождения.
– Когда вам исполнилось шестнадцать?
– Да.
– Давайте вернемся обратно, ко дню вашего шестнадцатилетия. Вы можете его припомнить?
– Да. – Ее голос звучал невнятно.
– Вы устраивали какую-нибудь вечеринку?
– В одной пивной… С Лаурой… и другими девочками, хотели отметить. Я там обмочилась от выпивки.
– А что вы пили?
– Кубинское «Либре». Он смеялся надо мной.
– Кто?
– Да тот парень. С волосами под битлов. – Она захихикала. – Он-то думает, что он такой крутой. Джо Кул! Он смеется надо мной. А меня сейчас стошнит, вот-вот стошнит.
Голова у нее закружилась. Они помолчали.
– Возвращайтесь в день вашего десятилетия, Чарли. Вы можете припомнить день своего десятилетия?
Образы детства проплывали мимо нее, словно дорожные знаки в ночи. Упаковки лука со стрелами в пластиковых мешочках; мать зашивает набивные игрушки; громко включенный телевизор… Улица Эмердженс-Уорд, дом 10. Вьетнам. Проигрыватель-автомат. Неожиданный выигрыш. Пэйтон-Плейс. Застрелили Кеннеди. Похоронили Черчилля. Визжащие китайцы сжигают книги. Человек высаживается на Луну. Она чувствовала запах ковра на полу той гостиной, где она пролеживала часами, наряжая куклу, нянча ее, ухаживая за ней. Куклу звали Флоренс. Принцесса Маргарет вышла замуж за Энтони Армстронга Джонса. Кукла Флоренс тоже вышла замуж. Церемония свадьбы у нее была даже величественнее. Кукла Флоренс вышла замуж за Бинки Пивную Кружку, который был предводителем общества.
– День, когда вам исполнилось десять лет, Чарли.
Воспоминание было неясным. Чарли вдруг начала соображать, что она находится в комнате, перед гипнотизером, и ощутила легкое разочарование. Некоторое время она полежала в молчании.
– Думаю, что я проснулась, – сказала она.
– Ваш десятый день рождения, Чарли, – повторил он.
И ее ноздри наполнили разные запахи зверей.
– Зоопарк. Лондонский зоопарк…
Чарли замолчала. Она снова безмолвно парила где-то. Она открыла глаза. Микрофон виделся расплывшимся пятном, и казалось, что на ее тело набросали мешков с песком.
– Вы можете припомнить день своего четырехлетия?
Ты никчемная девчонка! Глупая, тупая, никчемная девчонка!
– Он кричит на меня.
– Кто кричит на вас?
– Мой папа.
– Почему он кричит?
– Я поехала… велосипед… у меня был красный велосипед… въехала в куст. Он хочет отшлепать меня, вот и запер меня в моей комнате. Мама кричит. Она говорит ему, что это же мой день рождения, но он все-таки намерен держать меня взаперти. Это из-за таблеток он так взъярился. Мама говорит, что таблетки, которые он принимает от болезни, делают его сердитым.
Усталость истощала ее. Время стерлось. Она плыла. Было совершенно темно. Чарли испугалась. Она попыталась проснуться, но не могла. Она попыталась сесть, но не могла пошевелиться.
– Расслабьтесь, Чарли.
Ее тело и эта темнота, казалось, слились воедино.
– Сейчас мы возвратимся назад, Чарли, возвратимся значительно дальше. – Его спокойный голос плавал вокруг нее и, казалось, окружал ее, вроде воздуха. – Сейчас мы должны вернуться в прошлое, во время до вашего рождения. Вы плывете в темноте, плывете в пространстве, в вакууме, все спокойно, мирно, у вас нет никаких тревог, Чарли, вы сейчас едины со своей душой, вы свободны, невесомы, свободны от земной жизни.
Мрачное молчание влекло ее за собой.
– Сейчас вы едины со своей душой. У вас есть полный набор воспоминаний. Время бежит в обратном направлении. Вы свободны в поисках воспоминаний о любом времени.
Затягивающим водоворотом кружилась вокруг нее темнота.
– Теперь думайте о предыдущей жизни, Чарли. Вспомните о своей смерти. Припомните, как вы умерли.
Ее объял ужас. Она начала вертеться, беспомощная, крутящаяся в утекающей куда-то воде, все быстрее и быстрее, подобно какому-то насекомому, утягиваемому в отверстие раковины. Она боролась, колотила по воде, ее руки скользили, крутились еще быстрее, а ее все засасывало вниз, вниз…
Потом она оказалась в ослепительно-белом свете. Солнечный свет нещадно бил сверху, истязая ее, прижимая ее к какому-то холму, стараясь вмять ее в холм, растереть об него. Уныние наполнило ее. Безмерная тяжесть уныния и отчаяния.
– Где вы находитесь?
– На каком-то холме.
– Сколько вам лет?
– Н-не знаю.
– Как вас зовут?
– Н-не знаю.
– У вас есть братья или сестры? Родители?
– Н-не знаю.
– Вы узнаете этот холм?
– Нет.
– Какого цвета ваши волосы?
Она выщипнула несколько волосков.
– Коричневые.
– Вы работаете? Учитесь в школе?
– Н-не знаю. Я не хочу быть здесь.
– Я полагаю, что у вас есть какое-то образование? В какой школе вы учились?
Чарли посмотрела вверх. Сквозь деревья ей были видны тучи. Слезы скользили по ее лицу.
– Почему вы плачете?
Под ее ногами почва была мягкой, слишком мягкой. Она погружалась в нее. Чарли шагнула вперед, и ее левая нога с хлюпаньем освободилась, а правая застряла. Чарли потянула ногу, и та выскользнула из туфли. Опустившись на колени, она погрузила руку в болотистую жижу и стала тянуть.
– Моя туфля. На мне не те туфли. Я должна была быть в сапожках.
– Почему вы плачете? Где вы?
– Н-не знаю.
– Сколько вам лет? Скажите мне, сколько вам лет. Когда у вас в последний раз был день рождения?
– Н-не знаю.
Она снова засунула ногу в туфлю и заковыляла дальше. Что-то задело ее руку, что-то острое, с жесткими краями, от чего она не могла избавиться. Она упала, и это нечто острой болью вонзилось ей в ладонь. Чарли переложила это в другую руку, какую-то маленькую металлическую консервную банку, и поднялась, с усилием вытягивая себя вверх, отталкивая от спины небо, словно оно было рухнувшим на нее тентом. Что-то дребезжало внутри банки. А сверху послышался шум струящейся воды, и Чарли заставила себя идти дальше, сквозь деревья, с хлюпаньем пробиваясь вверх.
– Что вы несете?
Среди звуков леса голос был отдаленным. Чарли приостановилась и огляделась в темноте деревьев. За ней внимательно наблюдал кролик. И ворона. Внезапно щебетание птиц оборвалось, и наступила полная тишина. И вода тоже остановилась. Появилось ощущение, будто все это королевство животных наблюдает за ней. Тропинка раздваивалась, и Чарли знала, что ей надо идти направо. Она шла дальше сквозь густые заросли папоротника, хрустевшего под ее ногами.
Очертание какого-то камня вырисовывалось среди деревьев, но было неясным из-за слез, наполнивших ее глаза и стекавших по щекам. У основания камня тропка стала сухой, идти по ней было легче. Продолжая забираться наверх, Чарли увидела еще один странный отвесный камень, выдолбленный в центре и по форме напоминавший сердце.
Тяжело дыша от напряжения и всхлипывая, Чарли карабкалась к нему. Огромный гранитный камень на краю небольшого обрыва выглядел так, словно мог опрокинуться в любую секунду. А тропинка шла ниже обрыва, а потом, позади обрыва, вокруг, к вершине. С этой стороны камень тоже походил на сердце, хотя и менее отчетливо. Он казался отсюда даже больше, чем снизу. В нем было добрых футов восемь высоты и футов шесть в поперечнике. Чарли хорошо знала его. Камень был покрыт вырезанными надписями, инициалами, и они тоже были ей знакомы.
«П. любит Э. Крис люб. Лени. Мэри и Уилф. Дэн и Рози. Эдвард любит Гвенни. Д. любит Б. Дж.».
– Вы узнаете какие-нибудь из инициалов?
Она сглотнула слюну, уставившись вниз на «Д. любит Б. Дж.», и еще сильнее стиснула банку в руках. Подойдя к кустарнику позади камня, она опустилась на колени, ослепленная на некоторое время слезами. Потом она разгребла увядшие листья и выкопала норку в сырой земле. Когда глубина норки стала около фута, Чарли положила туда банку, забросала ее землей и накрыла листьями.
– Почему вы закопали это?
Поднявшись и утоптав землю ногами, Чарли побрела через кустарник, к крутому берегу, в направлении небольшого водопада. Она уже чувствовала капельки воды на лице, руках и ногах, и по мере того как подходила ближе, вытянув вперед испачканные руки, эти капли превращались в непрерывные и все более плотные, пока она не оказалась у самого водопада. Поток брызг сначала показался приятным, но потом крошечные иголки воды обрели тяжесть, пока, наконец, своей тяжестью не стали причинять ей боль.
Чарли попыталась отодвинуться, но натолкнулась на стену и завертелась волчком. Ее же лицо смотрело на нее из зеркала.
– Комната, – вымолвила она, но странно: ее лицо в зеркале не шевельнулось. – Мне не нравится эта комната, – сказала она.
– В какой комнате вы находитесь?
– Мне не нравится комната. Я не желаю быть здесь.
– Где это?
– Она мне не нравится. Я не хочу быть здесь. Пожалуйста, я не хочу быть здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38