С другой стороны, немецкое участие в уничтожении Тухачевского и последующее ослабление Красной Армии привело бы к пересмотру политики сотрудничества между вооруженными силами Германии и Советского Союза, проводившейся прежде.
Русско-германское военное сотрудничество было интенсифицировано в 1926 году, когда генерал-полковник фон Сект, начальник штаба 100-тысячного рейхсвера, попросил и получил техническую помощь от русских. Преемники фон Секта, генералы Гайе и Гаммерштейн-Экворд, продолжали эту политику при полной поддержке парламентского рейхсминистра обороны. За этим сотрудничеством не стояло какой-либо ясной политической концепции. Генералы в основном хотели военно-технического содействия, особенно в предоставлении оборудования и полигонов для подготовки офицеров, призванных овладеть бронетехникой, боевыми самолетами и другими видами вооружений, запрещенными для рейхсвера Версальским договором. В свою очередь немцы готовы были предоставить Красной Армии опыт своего офицерского корпуса и свое знание основных принципов военного руководства. Русские, со своей стороны, быть может, рассматривали военное сотрудничество как отправную точку для будущего политического сближения, но никаких практических результатов в политической сфере так и не было достигнуто.
Когда Гитлер стал рейхсканцлером, положение сразу же изменилось. Нет сомнения, что с самого начала он считал решительную борьбу с большевизмом не на жизнь, а на смерть неизбежной. Такой политический подход в долгосрочной перспективе исключал военное сотрудничество вооруженных сил двух стран. Менее понятны его резоны для отказа от возможности сокрушить или, по крайней мере, резко ослабить "врагов всего мира большевиков" посредством активной или иной поддержки переворота, который, как считалось, готовит маршал Тухачевский. Уже упоминавшаяся трудность оказания какой-либо практической помощи, несомненно, повлияла на Гитлера, но вмешательство Гейдриха, конечно, в решающей степени перетянуло чашу весов. Он был убежден, что традиционная склонность к русско-германскому союзу все еще жива в прусско-германском офицерском корпусе, и преувеличивал как политическое значение этого фактора, так и возможные результаты любого продолжения военных связей. Оба этих обстоятельства Гейдрих считал очень реальной опасностью, стоящей в повестке дня.
Ничто не могло подорвать сотрудничество двух армий более эффективно, чем доказательство - в глазах общественного мнения - того, что в действительности это сотрудничество служит лишь прикрытием для шпионажа и измены. Это можно было инсценировать различным образом, в Германии или в России, с германскими или русскими генералами в качестве обвиняемых, в зависимости от того, что казалось более подходящим в данных обстоятельствах. И Гейдрих без колебаний готов был выдвинуть фальшивые обвинения в измене против тех или иных немецких генералов. В целом, однако, ему казалось лучше избрать Москву в качестве, места действия и Тухачевского в качестве жертвы; советская система предоставляла для инсценировки исключительно благоприятные средства, тогда как в Германии подобную постановку осуществить, возможно, было бы гораздо труднее. Кроме того, при проведении акции в Москве и против партнера вермахта появлялась возможность нанести непрямой удар и. по руководителям германских вооруженных сил, и, несомненно, для Гейдриха эта последняя были весьма желанной, даже если только и дополнительной целью. С момента своего позорного увольнения из флота (связанного с обвинениями в гомосексуализме. - Б. С.) он испытывал почти патологическую ненависть к руководителям вооруженных сил и никогда не упускал шанса нанести им ранящие удары. Дело Тухачевского определенно давало ему отличную возможность для этого.
После долгой и весьма секретной дискуссии Гейдрих сумел убедить Гиммлера и, что еще важнее, Гитлера принять его образ мыслей. Во внутренних советских ссорах Германия должна выступить на стороне Сталина. Тухачевский и его товарищи должны быть представлены как изменники, и возмущенная Красная Армия, помимо прочего, лишится своих наиболее способных офицеров. Всё, что для этого надо сделать, так это снабдить Сталина доказательствами изменнических связей Тухачевского с германским верховным командованием; сведения о его намерении совершить переворот, призванные закончить картину, можно было безопасно оставить генералу Скоблину для выяснения (или фабрикации).
Вея операция была подготовлена в обстановке строжайшей секретности. Она продолжалась с 1936 по 1937 год. Гейдрих вкратце известил о ней только своих непосредственных подчиненных, и то сообщил им лишь
минимум сведений, необходимых для исполнения своих ролей. Позднее генерал СС Герман Беренс рассказывал мне, как он разрабатывал технические детали операции. Кроме Гиммлера и самого Гейдриха, лишь Беренс знал весь секрет дела. Я знал его очень хорошо во время войны, когда он был начальником войск СС и полиции в Белграде (Хёттль в разведке отвечал за балканское направление. - Б. С.) (Позднее, в 1946 году, Беренс был выдан Тито и казнен за военные преступления).
Первоначально Гейдрих попытался вовлечь в заговор против Тухачевского шефа абвера адмирала Канариса. Он попросил Канариса разрешить ему взять любые документы, находящиеся в распоряжении адмирала и касающиеся переписки германского верховного командования с русскими по поводу военного сотрудничества, и в особенности любые подлинные письма Тухачевского и других старших советских офицеров. Но Канарис, слишком хорошо знавший Гейдриха (в свое время он был капитаном крейсера, на котором служил будущий шеф РСХА. - Б. С.) и немедленно заподозривший нечестную игру, нашел какой-то предлог и отказал. Тем не менее Гейдрих - или скорее Беренс преуспел в получении того, что хотел, и без помощи Канариса. Как это было сделано, не совсем ясно; но известно, что по меньшей мере однажды Беренс взломал помещение архива германского верховного командования и похитил ряд документов. Получив то, что ему требовалось, Беренс в апреле 1937 года начал готовить необходимые фальшивки в изолированном от внешнего мира подвале здания гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине. Для этой цели он оборудовал лабораторию со всеми необходимыми техническими приспособлениями и лично позаботился о мерах безопасности. Лаборатория была полностью изолирована от остальной части здания. В нее могли входить только те, кто непосредственно там работал, а у входа стоял специально подобранный охранник. Гейдрих также прибег к услугам двух недавних агентов ГПУ, захваченных несколькими месяцами ранее и призванных им на помощь, в то время как третий русский агент, добровольно перешедший на службу в Берлинское гестапо, был задействован непосредственно в изготовлении фальшивок. Насчет этого третьего агента Беренс держался совершенно иного мнения, чем Гейдрих, дойдя даже до утверждения, что это русская секретная служба, а не Гейдрих породила идею фальсификации дела против Тухачевского, и что Гейдрих был, сам того не сознавая, всего лишь орудием в руках ГПУ.
Что можно сказать определенно, так это то, что переписка Тухачевского и его коллег со старшими немецкими генералами, охватывающая период около двенадцати месяцев, была сфабрикована в подвале гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе, и из нее следовало, что Тухачевский смог заручиться обещанием поддержки со стороны вермахта в осуществлении путча, который он намеревался предпринять против Сталина. Документы были приготовлены быстро, и всего через несколько дней, в начале мая, Гиммлер смог передать досье вполне объемистую папку - в руки Гитлеру. Кроме подлинной корреспонденции, досье содержало самые разнообразные документы, включая расписки русских генералов в получении весьма значительных денежных сумм, будто бы полученных ими от германской секретной службы в обмен на предоставленную информацию.
Приписываемые Тухачевскому и его сообщникам письма несли на себе все признаки подлинности; отметки на полях в виде инициалов указывали на то, что письма читали фон Сект, Гаммерштейн, Канарис и целый ряд других генералов, и были воспроизведены с полной достоверностью, и вторые экземпляры писем, написанных немецкими генералами русским заговорщикам, также включили в папку. Наконец, чтобы вовлечь Канариса в заговор, Гейдрих включил в досье фальшивое письмо, в котором Канарис благодарил Тухачевского и еще одного или двух генералов за их сведения о Красной Армии. Гитлер выразил высокую оценку того, как материал был приготовлен, и дал санкцию на его передачу русской Секретной службе.
Существовал оригинальный план передать фальшивые документы через чехословацкий генеральный штаб, который, как было известно, находился в тесном контакте с русскими. Связь была установлена через агента, направленного Беренсом в Чехословакию под вымышленным именем для того, чтобы сделать необходимые приготовления. Чехи отказались, однако, раскрыть каналы, по которым документы будут посланы Сталину, и поэтому казалось: нет никакой гарантии, что по пути документы не попадут в руки кого-нибудь из друзей Тухачевского. Гейдрих отверг идею как слишком рискованную и предпочел прямо обратиться в советское посольство в Берлине. Он вошел в контакт с одним из сотрудников посольства, о котором гестапо было известно, что он в действительности является сотрудником русской секретной службы, и совершенно открыто предложил передать информацию в его распоряжение. Русский немедленно улетел в Москву, откуда вскоре вернулся в сопровождении специального представителя Ежова, главы русского ГПУ (в то время - уже НКВД. - Б. С.). Этот представитель заявил, что уполномочен лично Сталиным вести переговоры о покупке документов.
Гейдриху никогда не приходилось вступать в официальные сделки с советскими властями; и еще труднее ему было вообразить, что придется продавать им фальшивки собственного изготовления; но с большим проворством он скорректировал свою тактику и потребовал сумму в три миллиона рублей. В тот же вечер он информировал Гитлера о своих намерениях и получил разрешение на передачу документов. На следующий день Беренс передал папку советскому представителю и получил взамен увесистый пакет с банкнотами на сумму в три миллиона рублей.
Гейдрих передал эти купюры в распоряжение русского отделения германской секретной службы. Случайно, однако, три немецких агента, расплачивавшиеся в России некоторыми из них, были тотчас арестованы ГПУ. По своим служебным обязанностям я узнал, что эти агенты потеряны. Было высказано предположение, что либо русские расплатились фальшивыми купюрами, либо настоящими, но помеченными особым образом, чтобы их при платежах можно было легко опознать. Дальнейшая выдача этих денег агентам была немедленно прекращена. То, что русские расплатились фальшивой монетой за его хорошо сделанную фальшивку, приводило Гейдриха в ярость все последующие годы. Это было, так сказать, пятно на его шедевре, которое лишило его полноты удовлетворения от достигнутого успеха.
Запущенный Гейдрихом механизм сработал без изъяна, и маршал Тухачевский с товарищами были сразу же арестованы. Процесс против них открылся в 10 часов утра 10 июня. К 9 часам того же вечера всё было кончено. Слушание началось с речи Ворошилова о военном заговоре, за которой последовали допросы обвиняемых. Согласно советским сообщениям, обвиняемые, подавленные массой улик, столкнувшись с письмами, выполненными их собственными почерками и адресованными германскому верховному командованию, сломались и признали свою вину. Заключительное выступление Вышинского продолжалось чуть более двадцати минут. Он потребовал изгнать обвиняемых из рядов Красной Армии и приговорить их к высшей мере наказания. Через несколько минут был оглашен вердикт и вынесен смертный приговор. С обвиняемых немедленно сорвали знаки различия и ордена, и через двенадцать часов они были казнены. Взводом, осуществлявшим расстрел, как говорят, командовал, по приказу Сталина, маршал Блюхер, который через несколько лет сам стал жертвой советской юстиции. Действительно, за исключением двух маршалов, Ворошилова и Буденного, все члены суда над Тухачевским рано или поздно умерли насильственной смертью.
Гейдрих с гордостью думал, что его фальшивки сыграли решающую роль в осуждении русского маршала. До последнего дня жизни он был уверен в большой важности того, что сделал. Генерал Беренс, однако, не был столь убежден в этом. Сначала он был столь же однозначен в оценке происшедшего, как и Гейдрих, но по мере того как русская армия всё ближе подходила к Белграду в 1945 году (в действительности - в 1944-м. - Б. С.), он всё чаще говорил мне о своих сомнениях. Его собственные фальшивки преследовали его. Решающее поражение, которое Германия терпела от русских, заставляло его размышлять, не лучшим ли вариантом было бы поддержать усилия Тухачевского по свержению Сталина. Падение Тухачевского, заявил он в 1944 году, лишь на очень короткое время задержало строительство русской армии, а большевистский режим остался нетронутым и не сталкивался с каким-либо вызовом внутри страны. Сталинская энергия и организационное чутье быстро устранили небольшую заминку в развитии советских вооружений, вызванную делом Тухачевского. Живой Тухачевский, поучал Беренс, был бы ценнее Германии, чем десять Власовых. Даже если активная поддержка приписываемых Тухачевскому планов путча оказалась бы неосуществимой, поскольку Скоблин уже предал их, Германия должна была бы сделать всё возможное, чтобы спасти жизнь маршала и вывезти его из страны".
Когда появилась книга Хёттля, о процессе Тухачевского практически ничего не было известно достоверно. Историки гадали: правду ли пишет отставной разведчик или сочиняет, чтобы сделать свои мемуары более похожими на детективный роман и привлечь внимание читателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67