— Да, верю. И вы поверите.Но он покачал головой. Ведь Джеймс давно знал Кемп-Лора, и тот ему так нравился. Глава 10 Поздно вечером Джеймс позвонил мне: я могу скакать на его собственной кобыле, Ботве, которая записана на скачку новичков в Стратфорде-на-Авоне, в эту среду. Я начал было благодарить его, но он оборвал:— Я вовсе не делаю вам одолжения. Победить она не может, раз никогда не прыгала через заборы. И мне нужно, чтобы вы прогнали ее легонько по кругу и она привыкла к серьезным препятствиям. Идет? — И он повесил трубку, не сказав мне, собирается ли проследить за этим фокусом с кусочками сахара.Я очень устал. Весь день ушел на поездку в Девон и обратно, чтобы навестить вдову Арта Мэтьюза. Бесполезное путешествие. Вдовство растопило ее не больше замужества. Холодная, светловолосая, хорошо воспитанная, она отвечала на мои вопросы без всякого интереса. Нет, она не знает почему Арт постоянно ссорился с Корином И из-за чего Арту захотелось застрелиться. Нет, Артне ладил с мистером Джоном Баллертоном, но ей неизвестно — почему. Да, Арт однажды выступал по телевизору, Но выступление было неудачным — тень давнего недовольства послышалась в ее голосе. Арта там выставили каким-то дураком, вздорным и мелочным. Она слишком хорошо помнит, какое впечатление осталось у членов ее семьи и у друзей. Они жалели ее вслух.Слушая ее, я пожалел в душе беднягу Арта — так он ошибся в выборе жены.На следующий день я снова к полному неудовольствию Тик-Тока занял «мини-купер»: отправился в Челтенхэм. Свернув с шоссе на узкую, извилистую дорогу, спустился в деревню, расположенную в низине, и навестил чистенький домик Питера Клуни.Жена Питера открыла дверь и с напряженной улыбкой пригласила меня войти. Она уже не выглядела такой счастливой и жизнерадостной. Внутри было почти так же холодно, как и снаружи. А на ней надеты какие-то рваные меховые туфли, толстые чулки и перчатки. Глаза безжизненные, губы ненакрашены. Почти невозможно было узнать в ней ту счастливую, любящую женщину, которая так радушно приютила меня четыре месяца назад.— Входите. К сожалению, Питера нет дома. Он поехал в Бирмингам. Может, ему подвернется лишняя скачка... — Надежды в ее голосе не было.— Конечно, его пригласят, — сказал я. — Он же хороший жокей.— Но тренеры почему-то так не считают, — произнесла она с отчаянием. — С тех пор, как он потерял постоянную службу, его приглашают на одну скачку в неделю, и то не всегда. Но разве можем мы прожить на это? Если в ближайшее время все не переменится, он бросит жокейство и попробует что-нибудь другое. Но ведь любит он только скачки и лошадей... Это разобьет ему сердце.Она привела меня в гостиную Телевизор, взятый напрокат, исчез. Вместо него стояла детская кроватка — плетеная корзинка на металлических ножках.Я подошел и посмотрел на крохотный сверток под кучей одеял. Ребенок спал. Я поахал от восторга, и лицо матери тут же ожило. Она настояла на том, чтобы угостить меня чаем, и мы выяснили, что нет ни сахара, ни молока, ни бисквитов. После чего я смог спросить:— Этот «ягуар», ну тот, что перегородил Питеру дорогу и из-за которого он опоздал, — кому он принадлежит?— Очень странно, но мы не знаем. Ведь никто не приехал, чтобы убрать его, и он все то утро простоял поперек дороги. В конце концов его отвела полиция. Питер справлялся, чей он. Он хотел высказать тому негодяю, чего ему стоит этот паршивый «ягуар». Но они так и не нашли владельца.— А вы случайно не знаете, где этот «ягуар» сейчас?— Он стоял возле гаража у станции Тимберли. Это единственный гараж в округе — там стоят разбитые машины. Оттуда брали и тягач, который вытаскивал «ягуара».Я поблагодарил ее, и она проводила меня до машины. Я заранее посмотрел скаковые программы и подсчитал, сколько раз был занят Питер за последние несколько недель и как мало он заработал. Так что я прихватил большую коробку провизии: масло, яйца, сыр и кучу банок. А также игрушки для малыша.Все это я отнес в дом и поставил на кухонный стол, не обращая внимания на протесты хозяйки, — Слишком тяжело, чтобы тащить это обратно, — улыбнулся я, — Вы уж придумайте, что с этим делать. Она заплакала.— Бодритесь, — сказал я, — Скоро все пойдет хорошо. Между прочим, вам не кажется, что для ребенка в доме слишком холодно? Знаете, сколько детей умирают в Англии каждую зиму, даже если они так укутаны, как ваш? Она с ужасом посмотрела на меня, и слезы хлынули по щекам.— Но мы не можем позволить себе топить, — порывисто ответила она, — Плата за дом забирает все, что у нас есть... Я вынул из кармана заклеенный конверт и подал ей:— Это подарок для ребенка. Вы сможете заплатить за электричество и купить немного угля. Говорят, ожидаются холода, так что обещайте, что вы будете тратить эти деньги только на тепло.— Обещаю, — прошептала она еле слышно.— Ну и хорошо, — улыбнулся я ей. Она вытерла глаза, а я сел в машину и уехал. Гараж у станции Тимберли оказался предприятием современным — весь фасад из снежно-белого пластика. Старый, брошенный «ягуар» стоял на заднем дворе, выложенном дешевым кирпичом. Втиснут между останками «стандарта» 8-й модели и кучей старых покрышек. Я спросил механика, могу ли купить эту машину.— Сожалею, сэр, нельзя, — живо отозвался франтоватый человечек лет тридцати.На руках никаких следов масла.— А почему? Она же только в металлолом годится?— Продать не могу, потому как не знаю, кому принадлежит, — с сожалением ответил он. — Хотя... — Он просиял вдруг, — она стоит здесь так давно, что мы, наверное, можем считать ее своей... Как потерянную собственность, на которую никто не претендует. Я справлюсь в полиции.Понадобилось лишь чуть-чуть подтолкнуть его, и он выложил мне все, как «ягуар» завяз поперек дороги и как фирма его вытаскивала.— Но ведь кто-то видел водителя, когда он вылез из машины?— Полиция считает, его подвезла попутная машина. А после он решил, что «ягуар» не стоит того, чтобы за ним возвращаться.— Сколько она стоит?— Для вас, сэр... — он блеснул зубами, — я бы расстался с ней фунтов за сто. Сто фунтов! Кемп-Лор не пожалел сотни, чтобы погубить Питера Клуни! Неужели так сильна его маниакальная ненависть к жокеям? Хотя сотня для Кемп-Лора куда меньше, чем для меня.Железнодорожная станция Тимберли (шесть поездов и двадцать два экспресса) была от меня слева. Я постоял, разглядывая ее: примерно четыре мили до дороги, ведущей к деревушке Питера, — час быстрой ходьбы. Питер обнаружил «ягуар» в одиннадцать часов, Видимо, он был только что оставлен. Я ясно представил себе, как Кемп-Лор, остановившись на повороте, наблюдал за домиком Клуни в бинокль и видел, как тот сел в машину. Чтобы установить «ягуар» поперек дороги, запереть дверь и скрыться, понадобилось немного времени.А потом? Единственное неудобство, которое нужно преодолеть Кемп-Лору, — его собственная слава. Физиономия телезвезды хорошо известна почти всему населению Англии, и он не мог рассчитывать проскочить незаметно: его бы узнали и запомнили. И уж, конечно, в этом малонаселенном районе можно разыскать тех, кто его видел.Я решил начать со станции. Поезд в город — в двенадцать тридцать, а из города — ни одного до пяти часов. Касса была закрыта. Кассира-контролера я нашел в отделе посылок. С программой скачек в руках он дремал около раскаленной печки. Большая корзина с шумно квохчущими курами стояла в углу. Вздрогнув, он проснулся и сообщил, что поезд будет через час десять минут.Я разговорился с ним насчет скачек, но ничего полезного не узнал. Морис Кемп-Лор никогда, какая жалость так он сказал, не садился в Тимберли на поезд. Если бы даже это случилось не в день его дежурства, ему бы рассказали. А в тот день, когда «ягуар» тащили в гараж, он как раз дежурил. Отвратительная история. Нельзя допускать, чтобы люди были такими богатыми и могли бросать машины в канаву, будто окурок.Я спросил, много ли пассажиров садится на дневной поезд?— Много ли пассажиров? — повторил он скорбно. — Не бывает больше трех-четырех. Не считая тех дней, когда в Челтенхэме скачки...— Интересно, тот парень, что бросил «ягуар», мог уехать отсюда поездом?— Отсюда нет, — отрезал железнодорожник. — Пассажиры, которые сели в поезд, были одни женщины. Едут за покупками в Челтенхэм, Дневным поездом не ездит ни один мужчина, кроме, конечно, скаковых дней, Я посоветовал, на кого поставить сегодня в Бирмингаме и с удовольствием узнал потом, что угадал победителя, и оставил его, когда он звонил своему букмекеру.Спокойствие деревенского бара в Тимберли никогда, к сожалению, не нарушалось присутствием блестящей особы Мориса Кемп-Лора, В двух кафе на шоссе не слышали, чтобы кто-нибудь его подвозил. Ни в одном гараже на расстоянии десяти миль в округе тоже его не видали. Местные таксисты не возили его. В автобус он не садился.Завести разговор насчет Кемп-Лора было нетрудно, хотя и требовало времени. Дружелюбно настроенный кондуктор автобусной станции в Челтенхэме также сказал, что ни один из его коллег ни разу не возил такую знаменитость. Иначе они бы звонили об этом без умолку, Можно было подумать, что раз Кемп-Лора никто не видел, значит, он и не был тут. А я, хотя и был расстроен своими неудачными поисками, вовсе не убежден, что они напрасны.Военный танковый перевозчик случайно загородил нам с Питером дорогу в Челтенхэм — это ясно. Но из-за этого были такие громкие неприятности, что врагу просто вложили оружие в руки. Оставалось только сделать так, чтобы Питер снова опоздал, распустить слухи, и жокею уже не было доверия. Его карьера кончилась.Я все-таки надеялся, что, проявив настойчивость, сумею докопаться до чего-нибудь. Поэтому снял номер в отеле и, чтобы не думать о еде, провел вечер в кино.Тик-Ток, услышав по телефону, что он все еще остается без машины, отнесся к этому довольно покорно, Поинтересовался, как идут дела, и заметил:— Даже если ты прав насчет нашего приятеля, он — хитрюга и ловкач. Не так-то легко будет поймать его!Ни на что особенно не надеясь, я поехал утром на железнодорожную станцию в Челтенхэме. И, раздавая фунты, нашел контролера, который отбирал билеты у пассажиров поезда в тот день, когда на дороге бросили «ягуар». Но и этот разговорчивый служащий никогда не видел Кемп-Лора, кроме как по телевизору. И вдруг он заколебался:— Понимаете, сэр, его-то я не видел, Но мне кажется, я видел его сестру, — И какая она уз себя?— Очень на него похожа, иначе как бы я ее узнал? И одета была в костюм для верховой езды. Как их, галифе, что ли, они называются. А на голове — шарф. Хорошенькая очень. Я только потом допер, кто она. Я же с ней не говорил. Просто отобрал у нее билет и все.— А когда вы ее видели?— Не могу сказать точно. Но незадолго до Рождества, в этом я уверен.Фунт, который я ему дал, он ловко засунул во внутренний карман.— Благодарю вас, сэр.Прошло шесть дней с тех пор, как я скакал последний раз. Шесть дней, за время которых все мои ошибки были обсуждены, а остатки моей жокейской репутации списаны со счета. В раздевалке события развиваются быстро — важно то, что происходит сегодня, Еще важнее то, что будет завтра. А что было вчера — уже мертво, Я принадлежал ко вчерашнему дню. И был древностью.Даже мой гардеробщик удивился, увидев меня, хотя я и предупредил, что буду.— Значит, вы сегодня скачете? А то я хотел спросить, не собираетесь ли вы продать свое седло... Тут есть один начинающий, ему как, раз нужно.— Нет, я его сохраню пока. В четвертой скачке я занят на Ботве.Это был странный день. Жалеющие взгляды перестали меня волновать: я знал, что не заслужил их. И спокойно отнесся к тому, что в первых двух скачках посадили две лошади, на которых раньше скакал я. Единственное, что меня беспокоило: есть ли у Джеймса решимость в душе и сахар в кармане.Он был так занят другими участниками, что мы едва ли обменялись двумя словами за день.— Кемп-Лор здесь, — сказал он коротко, когда я вышел на смотровой круг, чтобы сесть на Ботву.— Да, я его видел.— Он уже давал сахар нескольким лошадям.— Что?!— Я расспрашивал кое-кого... За последние несколько недель Морис кормил сахаром многих лошадей. Не только тех, на которых вы скакали.— О! — произнес я сдержанно.— Ни одна из ваших лошадей не подвергалась пробе на допинг, — продолжал Джеймс, — Но у некоторых из тех, что Морис угощал сахаром, пробу брали. Все результаты отрицательные.— Он давал отравленный сахар только моим лошадям, Остальным для камуфляжа. И ему чертовски повезло, что именно у моих лошадей не брали пробу. Да, по правде говоря, я был уверен в этом.Джеймс покачал головой. Без особой надежды я спросил:— А... он... Кемп-Лор... пробовал дать сахар Ботве?Джеймс поджал губы и уставился куда-то. Я затаил дыхание.— Он проходил мимо, когда мы седлали, — проворчал Джеймс. — Восхищался попоной.Ботва неторопливо прогарцевала мимо нас — в отличном виде. Но прежде чем Джеймс смог что-нибудь сказать, к нему подошел один из распорядителей. И я так и не успел выяснить насчет сахара.Но уже у второго забора я понял, что Ботва не отравлена, Тупая вялость, которой были поражены последние двадцать восемь лошадей и которая — как мне хотелось внушить была следствием моей неполноценности, развеялась, словно пролившаяся грозовая туча.Ботва прыгала, вздымалась вверх, тянула вперед и неслась изо всех сил. Мне кричать хотелось от радости. Она была неопытным прыгуном — больше энтузиазма, чем расчета. И когда прыгала через небольшие препятствия — это не приносило особенных огорчений, Но теперь, впервые участвуя в стипльчезе, она и к заборам отнеслась с тем же неуважением. Огромная разница между легким, падающим от толчка барьером и забором, шириною в три фута, крепко сбитым из березовых жердей, — особенно если перед ним открытая канава. Но Ботва не желала остепениться. Ей не терпелось. Она рвалась в бой.Должен признаться, и мое настроение полностью совпадало с настроением Ботвы. Мы заражали друг друга безрассудством. Несколько раз мы рисковали неоправданно, но нам везло. Я удерживал Ботву около ограды, протискиваясь, как только открывался малейший проход. И не мешал лошади получать все толчки и удары, которые выпадали на ее долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25