— спросила она. Ее карандаш завис над страницей блокнота.
— Понятия не имею.
Я объяснил, как ко мне попала эта кассета.
— Порнография как пить дать, — сказала она резким и уверенным тоном опытного человека, уставшего от жизни. — Значит, содержание неизвестно…
Она пожала плечами.
— Вы отличили бы ее от любой другой кассеты, если бы увидели снова?
— На ней не было никаких ярлыков.
Я вытащил из мусорной корзины смятую и порванную обертку пакета и подал ей.
— Эту кассету передали мне из рук в руки, — сказал я. — Так что никаких почтовых штемпелей на упаковке тоже нет.
Она с сомнением взяла бумагу, спрятала ее в полиэтиленовый пакет, заставила меня расписаться под показаниями и запихнула все это куда-то под свой необъятный свитер.
Услышав мой ответ на вопрос о том, сколько денег было похищено, она вскинула брови. Но, судя по всему, она полагала, что я больше никогда не увижу ни этого холщового мешка, ни того, что в нем было. Конечно, чеки и выплаты с кредитных карточек останутся при мне, но большинство моих покупателей-туристов платили наличными.
Я рассказал ей о Ллойде Бакстере и его эпилептическом припадке.
— Возможно, он видел вора, — предположил я.
Кэтрин Додд нахмурилась.
— Может быть, он сам и был этим вором. Не мог ли он симулировать припадок?
— Бригада «Скорой», похоже, так не считала.
Кэтрин вздохнула.
— Сколько времени вы провели на улице?
— Колокола, «Забыть ли старую любовь?», фейерверк, новогодние поздравления…
— Короче, около получаса? — Она заглянула в свой блокнот. — На станцию «Скорой помощи» вы позвонили в ноль двадцать семь.
Кэтрин принялась бродить по торговому залу, разглядывая маленькие яркие вазочки, клоунов, яхточки, рыбок и лошадок. Она взяла в руки ангелочка с нимбом, посмотрела на ценник, приклеенный к его ногам, неодобрительно покачала головой. Широкая прядь волос упала ей на лицо, подчеркивая его сосредоточенное выражение, и я снова отчетливо увидел острый аналитический ум, скрывающийся за расхлябанной хипповской внешностью. Кэтрин была полицейским до мозга костей и не стремилась демонстрировать и подчеркивать свою женственность.
Она решительно поставила ангелочка обратно на полку, захлопнула блокнот и спрятала его, всем своим видом давая понять, что расследование завершено, невзирая на отсутствие результатов. Рабочая ипостась констебля Додд собралась покинуть мой магазин.
— Зачем? — спросил я.
— Что — зачем? — Она была полностью поглощена сменой роли.
— Зачем вам этот огромный свитер и бейсболка?
Она бросила в мою сторону внимательный, насмешливый взгляд и снова обратилась к внешнему миру.
— Так уж вышло, что вас обворовали в моем районе. На данный момент моя работа в Бродвее состоит в том, чтобы выследить банду, которая по выходным угоняет автомашины в этом районе. Счастливо оставаться!
Она жизнерадостно улыбнулась мне и зашагала под горку, остановившись только затем, чтобы перекинуться парой слов с каким-то явно бездомным проходимцем, который сидел под дверью магазина и кутался в свое тряпье, пытаясь спрятаться от утреннего морозца.
«Жалко, что они не ловили здесь угонщиков вчера вечером», — рассеянно подумал я и позвонил в больницу, узнать, как там Бакстер.
Мне сообщили, что Бакстер пришел в себя и ворчит. Я попросил, чтобы ему пожелали от меня всего самого наилучшего.
Следующей на очереди была Бомбошка.
— Да что вы, Джерард, дорогой! — заголосила она прямо мне в ухо. — Да разве я могла сказать Прайаму, чтобы он вас не привозил? Да как вы могли такому поверить? Мартин как раз вас первого попросил бы приехать. Пожалуйста, пожалуйста, приезжайте, как только сможете! Дети ревут, все так ужасно! — Она судорожно перевела дыхание, у нее самой голос срывался от рыданий. — Мы собирались в гости… а няня пришла и сказала, что мы ей все равно должны заплатить, как договаривались, хоть Мартин и погиб, можете себе такое представить? А Прайам все твердил, как это некстати, что придется подыскивать нового жокея в разгар сезона. И еще все норовил меня по спине погладить, старый дурень…
— Прайам был просто не в себе, — заверил я ее. — Он плакал…
— Это Прайам-то?!
Я нахмурился, вспоминая вчерашнее. Да нет, похоже, слезы были неподдельные…
— И долго он у вас просидел? — спросил я.
— У нас? Да он и не сидел почти, так, забежал минут на десять-пятнадцать. Тут еще моя матушка на нас свалилась, пока он здесь был, а вы же с ней встречались, вы знаете, какая она. Прайам, кажется, почти все время просидел в Мартиновом «логове». И все говорил, что ему непременно надо к вечеру вернуться в конюшню, просто на месте ему не сиделось…
Отчаяние Бомбошки хлынуло через край.
— Джерард, вы не могли бы приехать? Приезжайте, приезжайте, пожалуйста! Я со своей матушкой одна не управлюсь!
— Я приеду, как только разберусь с одним делом и найду какую-нибудь машину. Ну, скажем, где-нибудь около полудня.
— Ах да, я и забыла про вашу чертову машину! Где вы? Как вы домой-то добрались?
— Я у себя в мастерской.
— Я сейчас за вами подъеду…
— Ну уж нет. Для начала накачайте вашу маму джином и натравите на нее детей. А сами запритесь в Мартиновом «логове» и поставьте на видеомагнитофон кассету с записью его трех побед в Большом Национальном. И ни в коем случае не вздумайте никуда ехать, пока вы в таком состоянии. Машину я себе найду. В крайнем случае уговорим вашу почтенную родительницу ссудить мне Уортингтона с «Роллс-Ройсом».
Шофер Бомбошкиной матушки отличался широтой и разнообразием талантов. Он часто вскидывал брови к небесам, выслушивая очередные взбалмошные требования Мэриголд, однако же были свидетели того, как однажды ночью он гнал «Лендровер» без верха на головокружительной скорости по свежескошенным полям, пронзая тьму ослепительным светом фар, в то время как его нанимательница балансировала на заднем сиденье с двустволкой в руках и палила по загипнотизированным кроликам через голову шофера. Мартин признавался, что смотреть на это было страшно, но Уортингтон и Мэриголд настреляли целых сорок штук и избавили ее земли от прожорливых тварей.
Уортингтон, пятидесятилетний и лысый, больше годился для приключений, чем для того, чтобы кого-то там куда-то подвезти.
Первого января 2000 года жизнь в Англии практически замерла. Одни из лучших скачек зимнего сезона была отменены по совершенно дурацкой причине: только потому, что работники тотализатора пожелали остаться дома. Так что в этот день не было ничего, что могло бы развлечь телезрителей или просто зрителей.
«Стекло Логана» потрясло остальных обитателей Бродвея, открыв двери перед вчерашними покупателями, которые явились, чтобы забрать свои остывшие за ночь сувениры. К моему собственному изумлению, двое из моих помощников тоже явились на работу, хотя и заспанные. Они сказали, что не могли свалить все на меня одного. Так что для меня новый век начался весело и споро. Когда я позднее вспоминал это утро, мне просто не верилось, что когда-то жизнь могла быть такой простой и спокойной.
Памела Джейн, худенькая, нервная, наделенная какой-то болезненной, прозрачной красотой, настояла на том, чтобы самой довезти меня до дома Бомбошки. Она высадила меня на дорожке, ведущей к дому, и укатила, махнув рукой. Она спешила обратно в магазин: Айриш остался там хозяйничать в одиночестве.
Единственное, из-за чего Мартин с Бомбошкой никогда не ссорились, был их дом — настоящая жемчужина архитектуры восемнадцатого века. Купить его им помогла Мэриголд. Я восхищался этим домом каждый раз, как бывал у них.
На посыпанной гравием дорожке стоял небольшой синий фургончик с желтой надписью «Электроника Томпсона». Я сам работал в тот день — видимо, потому и не сообразил, что сегодня национальный праздник, и уж кто-кто, а телемастера точно не работают.
То, что я застал в доме, было неописуемо. «Хаос» — это не то слово. Во-первых, парадная дверь оказалась приоткрытой, а когда я ее толкнул, она распахнулась во всю ширь. Хотя обычно парадная дверь запиралась, а домашние, гости и коммивояжеры ходили через кухню.
Мне начало становиться не по себе. Я миновал дверь, разукрашенную причудливой резьбой, и окликнул хозяев. Никто не отозвался. Я сделал еще пару шагов — и понял, отчего меня терзали дурные предчувствия.
Мэриголд, мать Бомбошки, с пышными седыми волосами, как всегда растрепанными, в легком фиолетовом платье, как всегда измятом, лежала без сознания на лестнице. Уортингтон, ее сумасшедший шофер, распростерся у ног хозяйки, точно отравленный сторожевой пес.
Четверых детей Мартина нигде не было видно—и против обыкновения не было слышно. Дверь в комнату Мартина, его «логово», была закрыта, и за ней тоже царило молчание.
Я тут же отворил дверь — и нашел за ней Бомбошку, вытянувшуюся во весь рост на деревянном полу. И снова, как вчера при виде Ллойда Бакстера, я опустился на колени, чтобы пощупать пульс на шее. Но на этот раз я встревожился куда больше. По счастью, пульс был четкий и ровный. Слава тебе, господи! Я был так занят Бомбошкой, что слишком поздно заметил боковым зрением движение за правым плечом… За дверью кто-то прятался, и теперь этот кто-то выскочил из своего укрытия.
Я дернулся, чтобы встать, — но не успел. В какое-то мгновение перед глазами мелькнул металлический газовый баллончик — вроде огнетушителя, только раза в четыре поменьше. И еще этот баллончик был не красным, а оранжевым. Вот им-то меня и ударили по голове. «Логово» Мартина сделалось серым, потом темно-серым, потом черным. И я погрузился в небытие.
Я медленно пришел в себя — и обнаружил перед собой целый ряд глаз. Я не понимал, где я и что происходит. Однако, похоже, происходило что-то нехорошее: глаза детей были расширены от ужаса.
Я лежал на спине. В памяти медленно всплыл оранжевый газовый баллончик в руках фигуры в черной маске с дырами для глаз.
Когда в мозгах несколько прояснилось, я сосредоточился на лице Бомбошки и попытался встать. Увидев, что я зашевелился, Бомбошка с облегчением воскликнула:
— Слава богу, с вами все в порядке! Нас всех отравили каким-то газом, и нас тошнит с тех пор, как мы пришли в себя. Будьте так добры, постарайтесь дойти до уборной. Чтобы вас тут не стошнило.
У меня болела голова, но тошнить меня не тошнило. Моя голова пострадала от соприкосновения с поверхностью баллончика, а не с его содержимым. Впрочем, я еще недостаточно пришел в себя, чтобы объяснять разницу.
Уортингтон, невзирая на могучую мускулатуру, которую он добросовестно развивал и поддерживал регулярными визитами в спортзал и работой с боксерской грушей, выглядел бледным, трясущимся и вообще не в форме. Тем не менее он держал двух младших детей за руки и утешал их, как мог. В глазах детей Уортингтон был всемогущим, так что ребятишки были почти в порядке.
Бомбошка как-то раз упомянула о том, что ее матушка особенно ценит Уортингтона потому, что тот знаком со всеми повадками букмекеров. Самой Мэриголд не нравилось шляться между рядов людей, выкрикивающих ставки, зато Уортингтон делал ставки от ее имени и получал неплохие выигрыши. Да, этот Уортингтон действительно был славным мужиком, способным на многое, хотя на первый взгляд в это поверить было трудно.
Для полного состава не хватало только Мэриголд. Я спросил, где она. Старший из детей, мальчик по имени Дэниэл, без обиняков ответил, что она пьяная. Дрыхнет на лестнице, уточнила старшая девочка. Вот оно, поколение-2000!
Пока я медленно отклеивался от деревянного пола, Бомбошка грустно сообщила, что ее доктор теперь отказывается приходить на дом и не собирается делать исключения даже для тех, кто только что потерял близких. Он сказал, что ей следует отдыхать и пить побольше жидкости, и со временем все само пройдет. «Выпейте водички», — сказал он.
— Джину, — уточнил кто-то из детей.
Я счел настоящим свинством, что доктор Бомбошки отказывается даже осмотреть ее, и позвонил ему сам. Доктор сдался, элегантно извинился и пообещал «заглянуть», несмотря на то что сегодня Новый год и выходной. Он оправдывался тем, что просто не понял миссис Стакли. Он не понял, что на них напали. Она изъяснялась довольно бессвязно. Мы уже сообщили в полицию?
Очевидно, целью этой массовой анестезии было ограбление. Пропало три телевизора со встроенными видеомагнитофонами. Бомбошка была достаточно зла, чтобы заставить себя подвести счет пропажам.
Пропал также отдельный видеоплейер, на котором Бомбошка смотрела выступления Мартина, и десятки кассет. Недосчитались также двух ноутбуков вместе с принтерами и коробками дискет, но Уортингтон предрек, что полиция вряд ли возьмется отыскать что-либо из пропавшего, поскольку Мартин, по всей видимости, не трудился записывать номера своей техники.
Бомбошка сломалась и начала тихо плакать. В местный полицейский участок позвонил бесценный Уортингтон, который к тому времени окончательно оправился от отравления. Как оказалось, мой констебль Кэтрин Додд была приписана к другому отделению. Однако нам пообещали, что детективы прибудут в дом Стакли в ближайшее время.
Само собой, фургончик с надписью «Электроника Томпсона» исчез.
Мэриголд продолжала дрыхнуть на лестнице.
Уортингтон сделал ребятам сандвичи из бананов с медом, чтобы их успокоить.
Борясь с головокружением, я сидел в черном кожаном кресле Мартина в его «логове», а Бомбошка сидела напротив меня, на диване, и изливала свои многочисленные горести в платочек. Она так и не дала мне полного ответа на вопрос, что было на кассете, которую Мартин собирался отдать мне после скачек, и откуда она взялась. То есть кто дал ее самому Мартину в Челтнеме?
Бомбошка смотрела на меня покрасневшими глазами и сморкалась в платочек.
— Я знаю, что Мартин собирался вам что-то сказать вчера, но в машине были посторонние, а, насколько я знаю, он хотел поговорить с вами не при Прайаме, так что он рассчитывал отвезти вас домой последним, после всех, несмотря на то что вы живете ближе всех к ипподрому.
Даже сейчас, в полном отчаянии, она выглядела хорошенькой, как фарфоровая статуэтка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31