Впрочем, в последнее время призами зачастую служат кубки самой причудливой формы. Так что, пожалуй, в призы годится что угодно.
Трабшоу закончил листать страницы. Он закрыл альбом — к моему великому разочарованию — и, глубокомысленно поджав губы, вынес свой вердикт:
— С вашего разрешения, я хотел бы взять этот альбом с собой и показать его на завтрашнем заседании комиссии. Я знаю, наша дорогая Мэриголд жаждет немедленных действий. Когда мы примем решение, я ей позвоню.
«Ни фига себе! — подумал я. — Какое же лицо у него бывает, когда он кому-то отказывает?»
Трабшоу продолжал:
— Я бы выбрал прыгающую лошадь. Вы не могли бы изготовить что-нибудь подобное? И мне нужно будет знать, какой высоты будет эта фигурка и насколько тяжелая. Та, что на фотографии, кажется мне чересчур большой.
— Какой скажете, — пообещал я и сообщил, что лошадь, которая на фотографии, принадлежит одному из лестерских распорядителей и его супруге.
Пока Кеннет Трабшоу выражал свое изумление, я припоминал во всех деталях разговор в ложе распорядителей, в котором Ллойд Бакстер впервые сообщил мне о белобородом человеке, укравшем и мои деньги, и многострадальную кассету.
Ллойд Бакстер не мог быть фактором икс — у него эпилепсия. Он выше Номера Четвертого и не так подвижен.
Кеннет Трабшоу опустил ладонь на альбом и задумчиво спросил:
— Можете вы добавить в статуэтку достаточно золота, чтобы Мэриголд осталась довольна?
— Да. Сколько угодно.
— А она не получится… э-э… чересчур дорогостоящей?
— Да нет, не слишком.
Кеннет Трабшоу имел вполне определенные основания беспокоиться о стоимости приза, но он некоторое время колебался, прежде чем сообщить о них мне. Наконец он пригласил меня сесть и, усевшись напротив, сказал:
— Не знаю, в курсе ли вы современных проблем конного спорта? Я имею в виду не спортивную форму лошадей или определение их годности для скачек. Я говорю о вопросе, должна ли стоимость приза соответствовать сумме призовых денег, как это было принято до последнего времени. Сейчас многие владельцы отказываются от призов, предпочитая получить всю сумму деньгами. И было предложено отдавать всю сумму деньгами, а приз выдавать в дополнение. Спросите у Мэриголд, готова ли она вручать трофей от себя или она рассчитывает, что за него будет платить ипподром. Предупредите ее, что есть такая проблема.
Трабшоу умолк. Ему явно было не по душе, что пришлось делиться со мной подобными неурядицами.
— Ладно, скажу, только не рассчитывайте, что Мэриголд сама примет решение, — предупредил я. — Шумит она много, но во всех серьезных случаях спихивает решение на своего шофера.
— Не может быть!
— Истинная правда. Ее шофер Уортингтон — золотой человек, и даже лучше того — хрустальный.
Кеннет Трабшоу мужественно принял эту весть и с видимым облегчением вернулся к вопросу расходов.
— То ожерелье, которое хочет Мэриголд, — оно ведь очень дорогое, не правда ли?
Я кивнул:
— Весьма. И выставлять такую вещь на всеобщее обозрение — значит буквально напрашиваться на то, чтобы ее украли. Там слишком много чистого золота.
— А что, разве золото не везде одинаковое? — лукаво поинтересовался Трабшоу.
— Понимаете, — объяснил я, — можно еще покрыть раскаленное стекло расплавленным восемнадцатикаратным золотом, в котором двадцать пять процентов составляют примеси других металлов. Покрываешь золотом те детали, которые должны выглядеть золотыми. Потом снова нагреваешь в отжигательной печи, но только до 450 градусов по Фаренгейту, а когда изделие остынет во второй раз, эти детали будут выглядеть как настоящее золото.
Кеннет Трабшоу слушал как зачарованный. Но, видимо, ему не хотелось показаться скупердяем.
— Нет, золото должно быть настоящим, — сказал он. — Я хочу, чтобы этот приз пришелся по душе Мэриголд. То есть если мы вообще решим, что за это стоит браться.
Я кивал.
Трабшоу с любопытством спросил:
— А что из этого было труднее всего делать?
— Сложнее всего было сделать цыганский хрустальный шарик.
Трабшоу удивился — как и большинство моих собеседников, он думал, что такие стеклянные шары просто выдуваются, как детские воздушные шарики.
— Нет, — ответил я. — Это сплошное стекло. А изготовить идеально круглый стеклянный шар без пузырьков воздуха внутри, которые появляются, когда изделие остывает в отжигательной печи, исключительно трудно.
Он попросил объяснить, что такое отжиг. Когда я объяснил, он вдруг спросил:
— А вы могли бы сделать статуэтку прыгающей лошади на хрустальном шаре?
Я кивнул.
— Она получится очень тяжелой… и это будет довольно сложно… но я могу позаботиться о том, чтобы эта вещь вышла уникальной.
Он задумался. Встал, подошел к окну с поднимающейся рамой, выглянул в спящий зимний сад.
— Если мы решим поручить вам эту работу, сможете ли вы сделать несколько эскизов, чтобы мы могли выбрать наиболее подходящий?
— Смогу, — сказал я. — Но я предпочел бы изготовить эскизы из стекла. Мне так привычнее. Стекло само по себе стоит дешево, а если вам не понравится то, что я сделаю, я смогу выставить эти вещи на продажу.
Трабшоу иронически усмехнулся моей расчетливости. Я подумал, что мои шансы сейчас никак не больше, чем пятьдесят на пятьдесят.
Кеннет Трабшоу забрал с кухни мою команду. Он выстроил их в элегантном холле девятнадцатого века с полосатыми обоями и оглядел одного за другим. Я взглянул на своих спутников его глазами: коротконогий и толстый шофер в мятом сером костюме, тощий нервный подросток, крепкий мужчина, похожий на пирата, с черной заостренной бородкой в елизаветинском стиле, и три здоровенных черных добермана с внимательным взглядом и дурным характером.
Я с улыбкой сказал Трабшоу:
— Это моя изгородь из колючей проволоки. Колючая проволока тоже выглядит не слишком презентабельно.
Он покосился на меня и сказал:
— Да, но этого недостаточно, чтобы вы с Мэриголд могли изготовить и оплатить роскошный приз и вручить его владельцу лошади, выигравшей скачку в память Мартина Стакли.
Он остановился, подумал, затем уточнил:
— То есть этого вполне достаточно леди Мэриголд, а вам — нет.
Он отворил парадную дверь и выпустил моих ребят. Том Пиджин торжественно поклонился на прощание, слегка подтрунивая над подобными церемониями. Псы сгрудились у его ног. Кеннет навеки завоевал расположение Тома, ответив ему на поклон.
Пока мои спутники грузились в машину, Трабшоу взял меня за рукав и отвел в сторонку.
— Очаровательная вдова Мартина Стакли, возможно, и не догадывается, что его доброму имени угрожает опасность. Мэриголд об этом наверняка не догадывается, как и публика — и, слава богу, пресса тоже. Но вам-то это известно, не так ли? Я понял это по вашей реакции на энтузиазм Мэриголд по поводу скачки в его честь. Вы полагаете, что прежде необходимо отмыть его репутацию, не так ли?
Меня обдало холодом. Я не подозревал, что кто-то, кроме меня, догадывается, что Мартин мог сознательно стать соучастником преступления.
Когда я перебирал содержимое потайного ящика в Мартиновом столе, был один неприятный момент: на глаза мне попалась ксерокопия письма, которое Мартин написал Форсу. Я с тех пор все никак не мог отделаться от воспоминаний об этой короткой записке: «…ваши формулы и методы… запишите их на видеокассету… и передайте мне на скачках в Челтнеме».
Мартин точно знал, что за сведения содержатся на этой кассете. Мог ли он с самого начала знать, что эти формулы и методы — краденые? Добросердечный Лоусон-Янг пребывает в уверенности, что Мартин был совершенно ни в чем не виноват. Однако ужасные сомнения не покидали меня — и то, что челтнемские власти их разделяют, меня отнюдь не обрадовало.
Я поинтересовался с напускной беспечностью:
— Не могли бы вы объяснить, что имеете в виду?
И Трабшоу объяснил. В голосе его звучало разочарование.
— Насколько я понимаю, в тот день, когда Мартин погиб, ему была передана видеокассета с записью секретных медицинских сведений, которым практически цены нет. Эти сведения были похищены доктором Форсом, который познакомился с Мартином Стакли за некоторое время до того. И вы должны были хранить эту кассету у себя.
Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и спросил, кто ему все это сказал.
— Частные детективы, работающие на лабораторию, откуда Форс похитил эти секретные сведения, опросили в Челтнеме очень многих.
Трабшоу с любопытством поглядел на меня.
— Мэриголд также рассказывала мне, что на вас прямо у дверей вашего магазина напала толпа бандитов. Все букмекеры слышали о том, что это дело рук Розы Пэйн, дочери помощника жокея. У нее вообще репутация женщины опасной. Один из букмекеров, человек по имени Норман Оспри, несколько похожий на Элвиса Пресли, хвалился, как здорово они вас отделали. Но, похоже, кассету вы им так и не отдали.
Он ждал моих комментариев, но мне сказать было нечего.
Трабшоу улыбнулся.
— По всей видимости, помощник жокея думал, что кассету, которую он вам отдает, засняли вы сами, и на ней запечатлен процесс изготовления потрясающего ожерелья, копии античного. Похоже, все жокеи, и Эдди Пэйн в придачу, видели в раздевалке и само ожерелье, и кассету с инструкцией по его изготовлению. Эд Пэйн сказал своей дочери Розе, что он отдал кассету вам, и, чтобы отыскать эту кассету, она украла все кассеты, какие смогла найти, несмотря на то, что ради этого ей пришлось усыпить газом всю семью Мартина Стакли.
— Это была сама Роза? — уточнил я.
Этого Кеннет Трабшоу не знал. Собственно, на этом его сведения заканчивались. Однако тем не менее челтнемские распорядители были уверены, что Мартин Стакли, по всей вероятности, знал о том, что данные, которые он обещал сохранить, похищены из научной лаборатории.
— На настоящий момент, — с сожалением сказал я, — обе кассеты так и не нашлись. У кого бы они ни были, этот человек не сознается.
— Мне говорили, что вы сами их ищете.
— И кто же вам все это рассказывает?
Мне действительно хотелось это знать, но, в сущности, это можно было вычислить самому, на основе чистой логики.
— Я могу кое-что вам и сам рассказать, — добавил я и поведал ему последние известия о бурной жизни дома у Виктора.
— Ну, доктор Форс и Роза стоят друг друга! — Трабшоу беззвучно расхохотался. — Нам будет о чем поговорить на завтрашнем заседании комиссии!
Он проводил меня до машины.
— Передайте Мэриголд мои наилучшие пожелания. Я с вами свяжусь.
Он крепко пожал мне руку и на прощание сказал:
— Отыщите эти кассеты. Ради Стакли. «Не так-то все просто!» — подумал я.
Когда я вылез из машины у дома Бомбошки, навстречу мне вышла сама Бомбошка в сопровождении Дэниэла.
— Вам звонила Кэтрин Додд, — сообщила Бомбошка. — Просила передать, что у нее сегодня свободный вечер. И спрашивала, будете ли вы дома.
Я сказал «спасибо», но Бомбошка не обратила на это внимания. Она, как и мы с Томом, была целиком поглощена тем, как знакомились Виктор с Дэниэлом. Виктору было пятнадцать, а Дэниэл на четыре года моложе. Казалось бы, при такой разнице в возрасте мальчишки должны были держаться отчужденно, но они тут же обнаружили, что говорят на языке компьютеров куда лучше, чем любой из нас. Виктор вышел из машины, и они с Дэниэлом удалились в дом, болтая, словно близнецы. Кибер-близнецы.
Том собирался взять Виктора к себе, но Бомбошка предложила, чтобы сегодня мальчик переночевал у нее. Она ушла в дом следом за ребятами. Джим сперва отвез домой Тома и его собак, потом повез меня ко мне домой.
Вылезая из машины, Том на прощание заметил:
— Вот уж никак не думал, что мы вернемся живыми-здоровыми!
Я наверняка решил бы, что Том и есть Номер Четвертый, если бы он дважды не спас меня от увечья, а может быть, и от смерти.
Мотоцикл Кэтрин занимал свое обычное место у кухонной двери. Услышав, как подъехала машина Джима, из дома вышла сама Кэтрин. Наша встреча выглядела весьма недвусмысленно, так что Джим усмехнулся и укатил, получив двойную плату и пообещав, что я могу рассчитывать на его услуги в любое время, «и днем, и ночью».
Возвращение домой, к Кэтрин, стало для меня событием, которого я каждый день ждал с нетерпением. Я еще ни разу не бывал у нее дома. Сегодня вечером я спросил, нельзя ли посмотреть на то место, где она живет. Кэтрин расхохоталась и пообещала, что завтра свозит меня туда.
— При дневном свете оно лучше смотрится.
Она спросила, как прошел день, я спросил, как прошел день у нее. Она нахмурилась, услышав о проблемах Виктора, обрадовалась, узнав о перспективах хрустального приза. Все было очень по-семейному. А ведь мы всего три недели как познакомились…
— Расскажи мне про работу полицейского, — попросил я, когда мы уютно втиснулись в одно из огромных кресел.
— Что именно?
Кэтрин всегда несколько напряженно относилась к упоминаниям о своей работе, но на этот раз я спрашивал не из пустого любопытства. Мне действительно было нужно знать.
— Чего вы добиваетесь? Вот, к примеру, тогда, в канун Нового года, когда ты вырядилась под хиппи и разговаривала с бродягой, который устроился на пороге, вашей задачей было предупредить воровство, а не арестовать воров?
Кэтрин неловко заерзала на месте.
— Да нет, — ответила она. — Вообще-то мы предпочитаем арестовывать…
Я понял, что наступил на любимую мозоль, и переменил тему.
— Расскажи про твоего партнера, того бродягу. Она улыбнулась.
— Он не бродяга на самом деле. Его зовут Пол Крэтчет. Это крепкий мужик, обманчиво мягкий и вежливый. Пол — классный детектив. Он не одного преступника поймал за руку. В участке его прозвали Пол Зануда из-за того, что он так носится со своими отчетами.
Я улыбнулся в ответ и спросил напрямик:
— Какие происшествия привлекают внимание полиции в первую очередь?
— Смерть от несчастного случая, ну и, конечно, убийство. Особенно убийство полицейского.
Естественно, когда убивают твоего товарища, тут любой на уши встанет.
— А после этого?
— Любое насилие.
— Особенно насилие по отношению к полицейскому?
Кэтрин повернулась, проверяя, не издеваюсь ли я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31