Потом он опустил из-под потолка верхнюю койку вместе с лесенкой, расправил простыни и положил на каждую подушку по шоколадному трюфелю — на ночь.
— Очень мило, — сказал я. Он сказал, что ему осталось приготовить только одно купе, и он бы давно уже закончил, если бы не задержался в вагоне по ту сторону ресторана, который тоже на его попечении.
Я кивнул — и сразу несколько мыслей одновременно пронеслись у меня в голове. В том вагоне находится купе Филмера. Сейчас Филмер сидит у Лорриморов. Двери купе запираются только изнутри — на задвижку. Если в купе никого нет, туда может войти кто угодно.
Я прошел в спальный вагон по ту сторону кухни и открыл дверь купе, где обитал Джулиус Аполлон.
Глава 9
Заплатив вдвое, а может быть, и втрое, Филмер заполучил в свое единоличное распоряжение двухместное купе. Только нижняя койка была застелена на ночь; верхняя так и осталась под потолком.
Хотя, конечно, вполне можно было рассчитывать, что он пробудет в вагоне Лорриморов еще по меньшей мере пятнадцать минут, мне было определенно не по себе, и я оставил дверь открытой на случай, если он вдруг вернется: тогда я смогу сказать, что просто проверяю, все ли в порядке. Моя форменная одежда предоставляла мне множество преимуществ.
Купе, как и следовало ожидать, было маленькое, хотя днем, когда койки сложены, становилось довольно просторным. На самом виду красовался умывальник, остальные удобства были скрыты в крохотном чуланчике. Между изголовьями коек и стенкой было оставлено место шириной сантиметров в двадцать, чтобы вешать одежду, — у Филмера там висели два костюма. Еще два пиджака висели на плечиках на стене.
Я быстро обшарил все карманы, но они оказались почти пустыми. Только в одном внутреннем кармане лежала квитанция на ремонт часов, которую я положил обратно.
Никаких комодов в купе не было; практически все остальные вещи находились, вероятно, в чемодане, который стоял у стены. Поглядывая одним глазом в коридор, я попробовал открыть один из замков и не удивился, убедившись, что он заперт.
Оставался только миниатюрный шкафчик над местом для одежды, в котором Джулиус Аполлон держал черный кожаный несессер и щетки для одежды.
А на полу, под его костюмами, я обнаружил задвинутый подальше вглубь портфель.
Я выглянул в дверь, которая была расположена рядом с местом для одежды, и посмотрел в обе стороны.
В коридоре никого не было видно. Я опустился на четвереньки, оставаясь наполовину в коридоре, — в случае чего можно было объяснить, что я ищу монетку, которую здесь обронил. Протянув руку под костюмами, я подтащил портфель к себе. Он был черной крокодиловой кожи с золотыми замками — тот самый, который я видел на скачках в Ноттингеме.
Однако мне удалось узнать только одно: что портфель здесь. Он был заперт на кодовые замки; открыть их нетрудно, но только если в вашем распоряжении есть по два часа на каждый замок, которых у меня не было. Можно было только гадать, лежит ли все еще в портфеле то, что Хорфиц передал Филмеру в Ноттингеме, что бы это там ни было. Я много дал бы за то, чтобы взглянуть на его содержимое, но идти на такой риск мне пока не хотелось. Я снова затолкнул портфель поглубже, встал, закрыл дверь купе и вернулся в хвост поезда, где продолжалось всеобщее веселье.
Время шло к полуночи. Супруги Янг уже встали из-за столика, собираясь идти спать. Однако Занте, встревоженная перспективой расставания со своей новообретенной подругой, буквально вцепилась в миссис Янг и голосом, в котором еще слышались отзвуки недавней истерики, говорила, что ни за что не сможет спать в своем вагоне, у нее непременно будут кошмары, ей страшно там оставаться, она уверена, что, кто бы там ни отцепил тогда вагон, он обязательно снова сделает это посреди ночи, и их всех убьет, когда в него врежется «Канадец», потому что «Канадец» все еще идет за нами, ведь верно, правда ведь? Да, он шел за нами.
Миссис Янг старалась успокоить Занте, но ее страхам нельзя было не посочувствовать: девочка ведь и в самом деле чуть не погибла. Миссис Янг сказала ей, что тот сумасшедший, который из озорства отцепил вагон, остался позади, в Картье, в нескольких часах пути от нас, но переубедить Занте было невозможно.
Миссис Янг призвала на помощь Нелл и спросила, нельзя ли устроить Занте на ночь где-нибудь еще, но Нелл, заглянув в папку, с которой не расставалась, с сомнением покачала головой.
— В одной секции есть верхнее место, — медленно произнесла она, — но оно закрывается только занавеской, и там никаких удобств, они в конце вагона — к таким условиям Занте, наверное, не привыкла.
— Это мне все равно! — горячо возразила Занте. — Я могу спать на полу или на кресле в салоне, где угодно. Я согласна на это верхнее место. Пожалуйста!
— Ну, тогда почему бы и нет? — сказала Нелл. — А как насчет ваших туалетных принадлежностей?
— К нам в вагон я за ними не пойду. Ни за что не пойду.
— Ладно, — сказала Нелл. — Я пойду и попрошу, чтобы ваша мама дала их мне.
Миссис Янг оставалась с Занте, которую снова начала бить легкая дрожь, до тех пор, пока не вернулась Нелл с маленькой сумочкой, сопровождаемая Бемби.
Бемби попыталась отговорить дочь, но, как и можно было ожидать, безуспешно. Я подумал, что вряд ли Занте вообще когда-нибудь решится спать в этом вагоне, так она напугана. Занте, Бемби, Нелл и супруги Янг прошли мимо, не обратив на меня внимания, и удалились по коридору вдоль кухни, чтобы обследовать новое место Занте, которое, как я знал, находилось в спальном вагоне впереди того, где помещался Филмер.
Через некоторое время Бемби и Нелл вернулись одни, и Бемби, без особой теплоты поблагодарив Нелл, сделала несколько шагов и остановилась около своего сына, который за все это время пальцем не шевельнул, чтобы успокоить сестру или помочь ей, и теперь сидел один.
— Пойдем, Шеридан, — сказала она не то чтобы повелительно, но и не слишком ласково. — Тебя зовет отец.
Шеридан с ненавистью посмотрел на нее, что, по-видимому, нимало ее не обеспокоило. Она терпеливо ждала, пока он не встал — с большой неохотой — и не пошел вслед за ней в их вагон.
Мне казалось, что Бемби взяла себе за правило как можно меньше переживать за Шеридана, чтобы не испытывать лишних огорчений. Как и Мерсер, она наверняка много лет страдала из-за его хамского поведения с людьми и привыкла держаться в стороне. Она не пыталась откупиться от жертв его выходок, как делал Мерсер: она просто не обращала на эти выходки внимания.
Я стал размышлять о том, что здесь было первопричиной — ее холодная светская сдержанность или недостаток теплых чувств у ее сына. Возможно, у обоих сердце было ледяное, и это усиливало их взаимное отчуждение. Мне пришло в голову, что Бемби — совершенно не подходящее для нее имя: это была отнюдь не наивная маленькая лань с широко открытыми глазами и шелковистой шерсткой, а видавшая виды, равнодушная красивая женщина в норковых шкурах.
Проводив их взглядом, Нелл вздохнула:
— Вы знаете, она не поцеловала Занте на ночь и даже не обняла ее, чтобы утешить. Совсем ничего. А ведь Мерсер так мил.
— Не думайте о них.
— Ладно... Вы понимаете, что на следующей остановке пресса накинется на наш поезд, как стая голодных львов, вышедших на охоту?
— Голодных львиц, — сказал я.
— Что?
— Стаей охотятся самки. А их самец в одиночестве сидит в сторонке и наблюдает, как они загоняют добычу, а потом забирает себе львиную долю.
— Я не желаю этого знать.
— Следующая остановка, — сказал я, — будет у нас глубокой ночью пятнадцать минут на станции Уайт-Ривер. С учетом опоздания мы должны прибыть туда в четыре ноль пять, а отправиться в четыре двадцать.
— А потом?
— Если не считать трехминутной остановки неведомо где, мы стоим двадцать пять минут в Тандер-Бее, в десять пятьдесят утра.
— Вы знаете наизусть весь график движения?
— Эмиль велел мне его выучить. Он правильно сказал, что чаще всего меня будут спрашивать, когда мы прибудем туда-то и туда-то. И он сказал, что настоящий официант всегда может на такой вопрос ответить, даже несмотря на то что мы везде прибываем на тридцать пять минут раньше обычного «Канадца».
— Эмиль прелесть, — сказала она. Я удивленно взглянул на нее. Мне и в голову не приходило назвать Эмиля прелестью. Изящный, аккуратный, умный, великодушный — да...
— Прелесть? — переспросил я.
— Я хотела бы надеяться, что вы так не считаете, — сказала она.
— Нет.
— Это хорошо.
Я видел, что она испытала облегчение.
— Вы не были в этом уверены? — с любопытством спросил я. — Я выгляжу таким... обоеполым?
— Ну, понимаете... — Она немного смутилась. — Я не хотела заговаривать на эту тему, правда не хотела. Но если уж вы хотите знать, в вас есть что-то... что-то скрытное, очень личное... как будто вы не хотите, чтобы кто-нибудь вас слишком хорошо узнал. И я просто подумала... Простите меня.
— Хотите, я осыплю вас жадными поцелуями?
Она засмеялась:
— Это не ваш стиль.
— Дайте срок, еще увидите.
Я подумал: два человека, которые совсем недавно познакомились, не стали бы вести такие разговоры, если бы сразу же не почувствовали друг к другу доверие и приязнь.
Мы стояли в тесном тамбуре между кухней и залом ресторана, и она все еще прижимала к груди свою папку. У меня мелькнула мысль: если дело дойдет до жадных поцелуев, то ей придется папку опустить.
— У вас постоянно шутки на уме, по глазам видно, — сказала она. Только вы оставляете их при себе.
— Я подумал о том, что вы держите свою папку, словно щит.
Она широко раскрыла глаза:
— Как-то один противный тип в редакции журнала схватит меня за грудь... И зачем я это вам говорю? Дело было много лет назад, что мне теперь до этого? И вообще, как еще можно носить папку?
Тем не менее она опустила ее и положила на раздаточный столик, но долго разговаривать нам не пришлось: пассажиры, веселившиеся в хвосте поезда, потянулись мимо нас в спальные вагоны. Я скрылся на кухне и слышал, как они спрашивали у Нелл, когда будет завтрак.
— От семи до девяти тридцати, — отвечала она. — Спокойной ночи всем.
— Она заглянула на кухню. — И вам спокойной ночи. Я пошла спать.
— Спокойной ночи, — ответил я, улыбнувшись.
— А вы не идете?
— Скоро пойду.
— Когда все будет... спокойно?
— Можно сказать и так.
— А чего, собственно говоря, ждет от вас Жокейский клуб?
— Чтобы я предвидел неприятности до того, как они начнутся.
— Но это невозможно.
— Хм-м... — произнес я. — Я и вправду не предвидел, что кто-то отцепит Лорриморов.
— И будете за это уволены, — сухо сказала она. — Но если сможете заснуть, то приятных вам снов.
— Тор сейчас поцеловал бы вас, — сказал я. — Но Томми этого сделать не может.
— Буду считать, что вы это сделали.
Она весело пошла прочь, снова прижав папку к груди: наверное, это была у нее привычка, а не только средство защиты.
Я отправился назад, в бар, и поболтал о том о сем с барменом. Картежники были целиком поглощены игрой и, очевидно, собирались провести за покером всю ночь, в гостиной все еще шли танцы и слышался смех, а на «видовом» этаже северное сияние услаждало взоры особых любителей этого зрелища. Бармен зевнул и сказал, что скоро будет закрывать бар. В полночь продажа спиртного прекращается.
Голос Даффодил я услышал прежде, чем увидел ее, и, когда Филмер проходил мимо двери бара, я стоял нагнувшись и сунув голову под стойку, словно прибирал там что-то. Мне показалось, что они бросили в нашу сторону всего лишь беглый взгляд на ходу.
— ... Когда мы будем в Виннипеге... — говорил Филмер.
— Вы хотите сказать — в Ванкувере, — поправила Даффодил.
— Ну да, в Ванкувере...
— Вечно вы их путаете.
Оба говорили громче обычного, потому что она была впереди, а он сзади. Их голоса затихли в коридоре — надо думать, они отправлялись спать. Я дал им время попрощаться — купе Даффодил было одним из трех расположенных сразу за баром — и медленно пошел вслед. Я прошел до вагона-ресторана, но их нигде не было видно: вероятно, Филмер отправился прямо к себе, потому что из-за двери его купе пробивался свет. Однако Даффодил, как выяснилось, к себе не пошла. Вместо того чтобы уютно устроиться под одеялом в своем купе неподалеку от бара, она, к моему удивлению, повстречалась мне у двери, ведущей из спального вагона впереди того, где помещался Филмер. При каждом шаге ее бриллианты вспыхивали крохотными яркими огоньками.
Я отступил в сторону, пропуская ее, но она остановилась около меня и спросила:
— Вы не знаете, где ночует мисс Лорримор?
— В том вагоне, откуда вы идете, мэм, — ответил я с готовностью.
— Да, но где? Я обещала ее родителям, что посмотрю, все ли у нее в порядке.
— Проводник спального вагона должен знать, где она, — сказал я. — Не хотите ли пройти со мной?
Она кивнула. Идя впереди нее, я подумал, что вблизи она выглядит, пожалуй, моложе, чем мне показалось сначала, а может быть, на самом деле она и старше, но кажется моложе из-за какой-то душевной незрелости. Это было странное мимолетное впечатление, которое тут же исчезло.
Пожилой проводник спального вагона дремал не раздеваясь. Он услужливо показал Даффодил верхнее место, где спала Занте, но толстые шерстяные занавески были плотно задернуты и застегнуты, и, когда Даффодил тихо позвала девушку по имени, ответа не было. Проводник с оттенком отцовской заботливости сказал, что она крепко спит, он в этом не сомневается, потому что видел, как она возвращалась из туалета в конце вагона и забиралась на свою койку.
— Наверное, придется этим удовлетвориться, — сказала Даффодил, пожав плечами: в конце концов, это не ее проблема. — Тогда спокойной ночи и спасибо за помощь.
Мы проводили ее глазами. Она шла, пошатываясь и держась за поручни: сверкающая высокая прическа, стройная фигура. Крепкий аромат мускуса долго еще висел в воздухе, словно воспоминание, после того как она скрылась. При виде этой роскошной женственности проводник погрузился в философскую задумчивость, глубоко вздохнул и удалился в свое купе, а я пошел в следующий вагон, где находилась моя собственная койка. Дверь купе Джорджа Берли, через два купе от моего, была широко открыта, и я обнаружил, что он у себя — спит одетый, тихо похрапывая, в своем кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47