Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие показали.Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:— Сид... Сид...Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.— Вы дома? — спросил я. — Нет... В больнице...— Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твердый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на своем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране «записной книжки» и нажал кнопку «запомнить».— Хорошо, — сказал я, повторив номер. — Положите трубку.Потом спросил Чарльза:— Могу я воспользоваться вашим телефоном?Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый уверенный голос.— Миссис Фернс еще у вас? — спросил я. — Это Сид Холли.— Передаю трубку.Линда Фернс пыталась сдержать слезы.— Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?Пожалуйста.— Насколько ей плохо?— Температура все поднимается. — Она всхлипнула. — Поговорите с сестрой Грант.Я услышал уверенный голос сестры Грант.— Что с Рэчел? — спросил я.— Она все время спрашивает о вас, — ответила она. — Когда вы сможете приехать?— Завтра.— Вы можете приехать сегодня вечером?— Что, так плохо?На том конце воцарилось молчание — она не могла сказать то что думает, потому что рядом стояла Линда.— Приезжайте сегодня вечером, — повторила она. Сегодня вечером? Боже милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на расстоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.— Пообещайте ей, что я приеду завтра, — сказал я и объяснил, где я нахожусь. — Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду повидать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу шесть разноцветных париков и золотую рыбку.— Я передам, — пообещал уверенный голос и добавил:— Это правда, что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то услышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.— Это правда.— Приезжайте поскорее, — сказала сиделка и положила трубку. Я тоже положил трубку.— Что с ребенком? — спросил Чарльз.— Похоже, она умирает.— Ты знал, что это неизбежно.— Родителям от этого не легче. — Я медленно опустился в золоченое кресло. — Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь, но я...Я умолк, не зная, что сказать.— Ты только что приехал, — коротко сказал Чарльз.— Да.— И о чем еще ты мне не поведал?Я посмотрел на него.— Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, — сказал Чарльз. — Ты здесь не только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. — Он помолчал. — Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. — Он снова помолчал, но я ничего не сказал в ответ. — Ради убежища.Я шевельнулся в кресле.— Неужели я такой прозрачный?— Почему тебе понадобилось убежище? — спросил он. — Так внезапно... и срочно.Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:— Гордон Квинт пытался убить меня.Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:— Когда они отложили слушание, я поехал домой сначала на поезде, потом на такси. Гордон Квинт ждал меня на Пойнт-сквер. Бог его знает, как долго он там караулил, но, так или иначе, он напал на меня с железной трубой в руке. Он целил в голову, но я уклонился, и удар пришелся по плечу. Он ударил снова... ну, у механической руки есть свои преимущества. Я ухватил его этой рукой за кисть, применил один прием дзюдо, который долго разучивал, и бросил его на асфальт... Он все время кричал, что я убил Джинни...— Сид!— Он был вне себя... Он орал, что я уничтожил всю их семью. Разбил им всем жизнь... Он поклялся, что за это я умру... Думаю, он вряд ли понимал, что говорит. Это просто от отчаяния.Чарльз удивленно спросил:— И что ты сделал?— Такси все еще стояло рядом, таксист тупо на это все смотрел, так что... э... я снова сел в машину.— Ты вернулся в машину? Но... А Гордон?— Я оставил его там. Он лежал на тротуаре, ругался, потом начал подниматься, размахивая трубой. Я... не думаю, что мне следует идти сегодня домой. Я могу остаться здесь?Чарльз покачал головой.— Конечно, ты можешь остаться. Это само собой разумеется. Однажды ты сказал мне, что здесь твой дом.— Да.— Так поверь в это.Я верил в это, иначе не приехал бы. Надежный, все понимающий Чарльз в свое время спас меня от внутреннего разлада, и мое доверие к нему странным образом окрепло, даже после того, как наш брак с его дочерью Дженни закончился разводом.Эйнсфорд давал мне передышку. Вскоре я вернусь, чтобы бросить вызов Эллису Квинту. Я принесу присягу в суде и выверну этого человека наизнанку.Я поддержу Линду Фернс и, если успею вовремя, рассмешу Рэчел. Но эту единственную ночь я буду сладко спать в доме Чарльза, в отведенной мне комнате — и пусть пересохший источник душевной стойкости наполнится вновь.Чарльз спросил:— Так Гордон... э... ранил тебя?— Синяк-другой.— Я знаю твои синяки.Я опять вздохнул.— Думаю... мм... он сломал кое-что. В руке.Его взор устремился на левую руку, пластиковую.— Нет, — сказал я. — В другой.В ужасе Чарльз спросил:— Он сломал тебе правую руку?— Ну да. Всего лишь локтевую кость. По счастью, не лучевую. Лучевая будет действовать как естественная шина.— Но, Сид...— Все лучше, чем если бы он проломил мне голову. У меня был выбор.— Как ты можешь смеяться над этим?— Чертовски скучно, не так ли? — Я улыбнулся без напряжения. — Не беспокойтесь так, Чарльз. Заживет. Я уже ломал эту кость, и гораздо серьезнее, когда участвовал в скачках.— Но тогда у тебя было две руки.— Да. По сему поводу не возьмете ли вы вон тот проклятый графин с бренди и не плеснете ли полпинты обезболивающего в стакан?Не говоря ни слова, он поднялся и налил мне бренди. Я поблагодарил.Он кивнул. Усевшись обратно, сказал:— Значит, таксист был свидетелем.— Этот таксист относится к категории людей, которые ни во что не вмешиваются.— Но если он видел... Он должен был слышать...— Он настаивал, что был слеп и глух. — Я с благодарностью пил обжигающую жидкость. — Все равно это меня устраивает.— Но, Сид...— Послушайте, — рассудительно сказал я. — Что я, по-вашему, должен делать? Жаловаться? Обвинять? Гордон Квинт — уравновешенный, достойный шестидесятилетний гражданин. Не какой-нибудь убийца. Кроме того, он ваш давний друг, да и я тоже сиживал за столом в его доме. Он и без того ненавидит меня за нападки на Эллиса, свет его жизни, а сегодня узнал, что Джинни, его обожаемая жена, покончила с собой, так как не могла вынести того, что ждало впереди. И что, по-вашему, почувствовал Гордон? — Я сделал паузу. — Я только рад, что он не проломил мне череп. И если вы можете в это поверить, я радуюсь за него почти как за самого себя. Чарльз отрицательно покачал головой. — Горе может быть опасным, — сказал я. Он не стал оспаривать это утверждение. Кровная месть стара как мир.Мы сидели и доверительно молчали. Я пил бренди и приходил в себя.Напряжение спадало. Я поклялся, что больше не буду ввязываться в подобные дела — но я обещал себе это и раньше и не выполнял обещаний.Есть сотни способов провести время и заработать на жизнь. Другие бывшие жокеи становились тренерами, комментаторами или работали на скачках, и только я один пытался разгадывать загадки, разрешать сомнения и тревоги людей, которые по разным причинам не хотели утруждать полицию или службы безопасности Жокейского клуба.Но я был нужен, и было нужно то, что я делал, а иначе я сидел бы и плевал в потолок. Вместо этого даже теперь, в атмосфере всеобщего остракизма, у меня было больше предложений, чем я мог принять. Обычно заказ занимал у меня меньше недели, особенно если дело касалось проверки чьей-нибудь кредитоспособности — букмекеры частенько просили меня об этом, прежде чем принять чек от нового клиента, а тренеры платили мне за уверенность, что, купи они дорогого двухлетку для новых владельцев, не останутся с пустыми обещаниями и кучей долгов. Я проверял предложенные бизнес-планы и тем уберег множество людей от мошенников. Я находил скрывающихся должников, воров разного рода и прослыл среди преступников отъявленным занудой.Случалось, одни люди плакали у меня на плече от радости и облегчения, другие угрозами и побоями пытались заставить меня замолчать. Линда Фернс питала ко мне добрые чувства, а Гордон Квинт — ненавидел. И еще у меня на руках было два дела, которым я уделял слишком мало времени. Так почему я не бросил все это и не променял на спокойную и безопасную жизнь? Я ведь был бы совсем не плохим финансовым менеджером. Я ощущал последствия удара трубой от шеи до кончиков пальцев... и не находил ответа.Опять зажужжал мой телефон. Это звонил старший юрист, с которым я говорил в коридоре суда.— Сид, это Дэвис Татум. У меня новость, — сказал он.— Дайте мне свой номер, я перезвоню.— Что? А, о'кей. — Он продиктовал номер. Я снова воспользовался телефоном Чарльза.— Сид, — сказал Татум, прямолинейный, как всегда. — Эллис Квинт изменил свою линию защиты — от невиновности до виновности с уменьшением ответственности. Кажется, от такого действенного подтверждения его матерью того, что она не уверена в его невиновности, у его адвокатов расслабило животы.— Боже, — сказал я.Татум усмехнулся. Я представил, как колыхнулся его двойной подбородок.— Суд теперь отложат на неделю, чтобы психиатры сделали свое заключение. Другими словами, вам не нужно завтра приезжать.— Это хорошо.— Но я надеюсь, что вы приедете.— Что вы имеете в виду?— Тут есть для вас работа.— Какого рода?— Расследование, конечно. Что же еще? Я бы хотел лично встретиться с вами где-нибудь.— Хорошо, но завтра я должен ехать в Кент, проведать девочку, Рэчел Фернс. Она опять в больнице, и ей плохо.— Черт.— Согласен.— Где вы? — спросил Татум. — Пресса вас ищет.— Они могут подождать денек.— Я сказал людям из «Памп», что после издевательства, которое они над вами учинили, могут и не мечтать о встрече с вами.— Я это ценю, — улыбнулся я.Он усмехнулся.— Так как насчет завтрашнего дня?— Утром я еду в Кент, — сказал я. — Не знаю, сколько я там пробуду, это зависит от Рэчел. Как насчет пяти часов в Лондоне? Подходит? Конец вашего рабочего дня.— Хорошо. Где? Только не у меня в офисе. В вашем наверное, тоже не стоит, если «Памп» гоняется за вами.— А как насчет, скажем, бара в ресторане «Ле Меридиен» на Пиккадилли?— Не знаю такого.— Тем лучше.— Если мне понадобится что-то изменить, я могу позвонить вам на сотовый телефон?— Всегда.— Отлично. Увидимся завтра.Я положил трубку и снова уселся в кресло. Чарльз посмотрел на сотовый телефон, который я на этот раз положил на стол рядом со стаканом, и задал напрашивающийся вопрос:— Почему ты перезваниваешь им? Почему бы тебе Просто не поговорить?— Ну, эту штуку кто-то прослушивает.— Прослушивает?Я объяснил, что открытая радиопередача небезопасна, потому что позволяет всякому достаточно знающему и ловкому человеку слушать то, что для него не предназначено.— И что тебя навело на эту мысль?— Множество мелочей, которые недавно стали известны разным людям и о которых я с ними не говорил.— И кто же это?— Я точно не знаю. А еще кто-то залез в мой компьютер по сети. Кто — я тоже не знаю. Сейчас это на удивление легко — но опять же, только для специалиста — взломать личные пароли и прочесть секретные файлы.Слегка нетерпеливо Чарльз заметил:— Компьютеры не по моей части.— А мне пришлось научиться. — Я коротко усмехнулся. — Это не намного сложнее скачек с препятствиями в Пламптоне в дождливый день.— Все, что ты делаешь, поражает меня.— Я хотел бы остаться жокеем.— Да, я знаю. Но даже если бы все было хорошо, тебе все равно пришлось бы вскоре оставить это дело, ведь так? Сколько тебе уже? Тридцать четыре?Я кивнул. Скоро будет тридцать пять.— Немногие жокеи продолжают выступать, став старше.— Чарльз, вы делаете жизнь такой приятно простой.— Ты приносишь больше пользы людям на своем нынешнем месте.Чарльз имел обыкновение вести разговоры, вселяющие бодрость духа, когда считал, что мне это нужно. Однажды он сказал о том, что я похож на кирпичную стену, — когда замыкаюсь в себе и отгораживаюсь от всего света, дела плохи. Может быть, он и прав. Но, по-моему, замкнуться в себе вовсе не означает отрешиться от внешнего мира. Даже если окружающие думают иначе.Дженни, моя любимая и ныне бывшая жена, сказала, что не сможет с этим жить. Она хотела, чтобы я оставил скачки и стал помягче, а когда я не захотел или не смог, — мы разошлись. Она недавно снова вышла замуж, и на этот раз связала свою жизнь не с тощим темноволосым клубком комплексов, склонным к риску, а с мужчиной, который больше ей подходит, — надежным, седеющим, приветливым и незакомплексованным человеком с рыцарским званием. Дженни, воинственная и несчастливая миссис Холли, стала теперь безмятежно спокойной леди Вингхем. Ее фотография с сэром Энтони, красивым и довольным, стояла в серебряной рамке у Чарльза на столе рядом с телефоном.— Как там Дженни? — вежливо спросил я.— Прекрасно, — без выражения ответил Чарльз.— Хорошо.— По сравнению с тобой он человек скучный, — отметил Чарльз.— Вам не следует так говорить.— В своем собственном доме я могу говорить все, что мне заблагорассудится.В согласии и взаимном удовольствии мы провели тихий вечер, течение которого нарушили только пять вызовов по моему сотовому телефону: всем с разной степенью безапелляционности требовалось узнать, где они могут найти Сида Холли. Каждый раз я отвечал:— Это справочная служба. Оставьте номер своего телефона, и мы передадим ваше послание.Все звонившие, кажется, работали в газетах, чем я был несколько озадачен.— Не знаю, как они все разнюхали этот номер, — сказал я Чарльзу. Он нигде не значится. Я даю его только тем людям, с которыми работаю, чтобы они могли связаться со мной днем и ночью, чьи звонки я не хочу пропускать.Я говорю им, что это личная линия связи только для них. Этот номер не указан на моей визитной карточке, его нет в моих записях. Я довольно часто переадресовываю на этот номер звонки со своего домашнего телефона, но сегодня я этого не сделал из-за Гордона Квинта.
1 2 3 4 5