мебель для ванной aquanet
Тем более что сила, звенящая, ликующая, победная, только прибывала.
«Да… Мне-то хорошо здесь, а дома?»
Наверное, Белки уже хватились приёмыша, поняли, что он пропал. Дошли за ним по следам до Белого Яра. И, чего доброго, застали там чужаков.
Насколько он успел мельком их разглядеть, пришлые были всё крепкие, досужие мужики. Родовичи их, конечно, скрутили, но вдруг те дали отпор? А что, если и к ним самим поспела подмога? Вдруг там целая большая ватага, которая детей ловит и в рабство потом продаёт?…
Ещё Бусому не давала покоя странная свирель в руках главаря. Та, чьи колдовские песни едва не одурманили его, не отдали сонного – голыми руками бери – на потеху пришельцам.
– Таемлу… Мне с дедом бы перемолвиться…
Река и берег
Старик ждал их возле дома. Он сидел у открытого глиняного очажка и варил уху в медном котле. Бусый поклонился ему.
– Государь Горный Кузнец…
«Почему тебя так называют, старик? Тут нигде поблизости нет кузницы… или я плохо смотрел?»
– Духовный голод паче телесного, – усмехнулся отшельник. – И кто только выдумал, будто он известен лишь образованным племенам?… Спрашивай, малыш, я постараюсь ответить.
Если по совести, Бусый заробел. Однако терять ему было почти нечего. Да и страхи, если от них прятаться, имели свойство умножаться числом.
Бусый сосредоточенно нахмурился.
– Ты говорил мне про Истину… про то, что к ней можно всю жизнь идти, как к далёкой гриве над лесом, и на закате обнаружить, что не дошёл, но зато набрал в корзину грибов. Думается мне, твоя корзинка потяжелей, чем у многих… – Старик не перебивал его, и он собрался с духом, чтобы довершить: – Ты могущественный колдун, дедушка. Ты скажешь мне, что сейчас у меня дома?…
Горный Кузнец оценивающе посмотрел на него. Потом ответил:
– Что делается сейчас у тебя дома, ты знаешь лучше меня. Там ещё ничего не успело произойти. Даже стрелы, пущенные в тебя, не перелетели Крупец.
У Бусого сам собой начал открываться рот. Краем глаза он заметил, как зажала себе рот ладошками хихикающая Таемлу. Девчонка знала что-то, чего не знал он. Бусый почувствовал себя дураком и ощутил, что краснеет. Всё-таки он спросил:
– Это как?…
Старик устроился поудобнее и помешал деревянной ложкой в котле.
– Ты угадал, малыш, в моей корзинке действительно кое-что накопилось… И я не солгал тебе, утверждая, что избегаю вмешательства в людские дела. У меня для этого немало причин, но не о том сейчас речь… Дело в том, что люди назойливы, мальчик. Всякий, кто обретает способность прикоснуться хоть к малой ниточке мироздания, привлекает завистливые и жадные взгляды. Ведь даже и тебе не дали спокойно посидеть у лесной речки, а каково пришлось мне? Так и случилось, друг мой, что однажды я употребил своё могущество, дабы отстраниться от людской алчности и суетного любопытства. Видишь ли… моё озеро и эта долина – Особенное место. Оно не вполне принадлежит миру, из которого пришли вы с Таемлу. Сюда попадает не всякий, кому случится этого пожелать, а лишь тот, кого я приглашу. И время у меня течет не так, как у вас, а быстрей или медленней, смотря как я ему прикажу.
О скрытых местах, куда одни люди попадали запросто, а другим, хоть разбейся, дороги туда было не сыскать, Бусый знал. И про Беловодье, и про заветные кулижки за кряжем Камно, за быстрой Челной. И о том, что долина Горного Кузнеца была Особенная, догадался почти сразу, как только в неё попал… Но время!… Время, которое слушается приказов! Он попробовал представить замершие в воздухе стрелы и окоченевших разбойников – кто-то с поднятой ногой, кто-то вовсе в воздухе, в прыжке, на бегу… «Как мухи в янтаре…»
Он только и нашёлся спросить:
– Это как?…
Отшельник пожал плечами.
– Это очень просто, малыш. Представь себе воду в реке. Она течёт, и по ней плывут щепки, а ты глядишь на них с берега. Берег неподвижен, но ты-то движешься невозбранно. Ты можешь идти вдоль реки, и тогда тебе покажется, что щепочки неподвижны. Ты можешь прибавить шагу и обогнать их. А можешь и побежать против течения, и тогда они понесутся навстречу… Вот и я так поступаю, смотря по тому, как мне представляется удобнее наблюдать за делами людей. Люди плывут в потоке, а я выбрался из него и сижу на берегу. Только-то и всего.
«Да-а… Только-то и всего…»
– Дедушка, – выговорил Бусый с отчаянием, ибо открывшаяся бездна была почти недоступна для осознания. – Как мне послужить тебе, чтобы ты помог мне вернуться домой?
Горный Кузнец улыбнулся. С виду – самый обычный дед, что наловил в озере рыбки и варит уху двоим любимым внучатам…
– Никак, – сказал он. – Есть Силы, перед которыми всё моё могущество – что песок на ветру. В должное время я попробую Их снова призвать, а пока… Набирайся сил, они тебе пригодятся. Где чашки, Таемлу? Уха остывает!
Любопытство Таемлу
– Осторожней, Бусый!
Таемлу кричала по-веннски, сложив ладони у рта. Кричала вроде испуганно, но даже испуг у неё получался весёлым. Таемлу напоминала Бусому звонкий колокольчик, который всё равно не сможет петь о смерти и страхе, что с ним ни делай.
«Сейчас тебе, „осторожней“…»
И Бусый пустился в пляс.
Это было действительно похоже на пляску.
Вот мальчишка ринулся камнем вниз, набрал скорость… когда уже казалось, что его вот сейчас приложит о скальный уступ и размажет в кровавый кисель – резко сжал ладонями тянувшуюся за ним верёвку. Толстые жёсткие рукавицы аж задымились, падение замедлилось, Бусый легко оттолкнулся ногами, небрежно огибая страшный уступ. И ещё стремительнее полетел дальше вниз по верёвке.
Горный Кузнец молча смотрел на него, стоя рядом с Таемлу.
«У тебя крылатая душа, малыш, – сказал он Бусому. – И она рвётся в полёт, наверное, это пробудилось в тебе благодаря Крылатой родне. Нет, ты, конечно, не виллин. Но я научу тебя лазать и быстро спускаться по скалам. А когда ты научишься… Нет, пока я даже не стану объяснять тебе, что это такое, всё равно слова здесь бессильны. Научишься – сам узнаешь. Не сегодня, конечно, учение будет долгим…»
И вот Бусый ласточкой слетал по верёвке, а Кузнец, наблюдая за ним, чувствовал нечто такое, чего не испытывал уже много лет.
Старик волновался. И был счастлив.
«Боги, – беззвучно, одними губами шептал он, глядя, что творил на скалах Бусый. – Помогите этому мальчику, Боги. Вы уже простёрли над ним десницу, не отвернитесь же. Услышьте меня…»
– Бусый Белка! – Таемлу повторяла его имя, словно пробовала на вкус. – Ты так здорово лазаешь потому, что ты из рода Белок?
«Хотел бы я сам это знать…»
Вслух он буркнул:
– Наверное…
– А у вас там все такие ловкие? Может, вы и дома строите на деревьях? А горы в вашей стране есть? Слушай, вы просто Белки или Белки Летяги?…
– Наш род прозывается Красные Белки. Красный – это… красный. И ещё это значит «красивый»… – Бусый приосанился, но сразу вспомнил о своём левом ухе и отметине на щеке. – Есть белки бурохвостки, есть краснохвостки, они и есть наша родня.
– Красивый, – повторила Таемлу.
– Ну да, а ещё хороший, добрый…
– Теперь понятно, почему ты такой красивый и добрый!
Ни красивым, ни подавно добрым Бусый себя не считал. Он хмуро ответил:
– Я приёмыш в роду.
– А я знаю.
– Откуда?…
– Кузнец баял.
– А он откуда?…
– Он много знает такого, о чём другие, хоть десять жизней проживи, даже не догадаются. Он по глазам умеет мысли читать, судьбу видит и прошлое… Лучше расскажи, почему вы себя Белками прозываете?
– Мы не прозываем, мы на самом деле Белки и есть. От праотца Белки пошли.
– Это как?
Бусый не мог взять в толк, с чего бы ей любопытствовать. Если бы он хуже знал её, если бы не было тех давних то ли снов, то ли видений, где она летела рядом с ним по цветущим ромашкам, – решил бы, что затевает обиду, и на всякий случай смолчал бы. Но от Таемлу немыслимо было ждать зла, и Бусый разговорился.
– Очень давно это случилось, – начал он, как подобало. – Знаешь, у каждого нашего рода есть Предок, и каждый славен и знаменит…
– И род Гадюки есть?
– Праотец Гадюка принёс ослепшей Матери толику яда с мёдом и травами, чтобы она протёрла глаза… А наша Праматерь однажды шла зимой через лес, и путь её выдался далёким и трудным. Забралась она под дерево от метели, да и поняла, что там и останется. Но пришёл Предок-Белка, накормил женщину сушёными ягодами и орехами, и она не замёрзла. А наутро он ударился оземь и обернулся статным молодым парнем. Взялись они за руки и вместе дальше пошли…
– Значит, твой отец – потомок того самого Белки?
– Отец – нет, он из рода Клестов. Это мама от Праматери. И тётки, сестры её. И бабки. И все, кто от них родился…
– А ты мне покажешь, как к вам белки из лесу прибегают?… Ой! Бусый! Что с тобой? Я что-то не то спросила?…
Щепки в стремнине
– Спокойнее, малыш, не труди себя, не пытайся заставлять себя вспомнить. Просто улыбнись, скажи себе, что сейчас это обязательно произойдёт, а потом успокойся и жди, оно само и всплывёт. Мы с Таемлу только чуть-чуть поможем. Ты бы и без нас всё сумел…
Бусый, Горный Кузнец и Таемлу сидели кружочком на очень старом вытертом коврике, впрочем ещё сохранявшем яркий и красивый узор. Сидели, соединив руки и особым образом переплетя пальцы. Бусый выпрямил спину, расслабился, полуприкрыл глаза и попробовал улыбнуться. Той внутренней улыбкой, которой научил его ещё Соболь.
«Улыбнись, даже если тебе очень плохо, больно и хочется плакать, улыбнись по-настоящему, с искренней радостью, расправь плечи и выпрямись, как будто ты счастлив и горд и хочешь петь от счастья. Тело поверит и возрадуется, может, не сразу, но очень быстро, оно просто не умеет по-настоящему страдать, когда ты искренне улыбаешься. А вслед за телом опять возрадуется душа…»
Когда про эту же улыбку впервые заговорил Горный Кузнец, Бусый был поражён. Его нынешний наставник говорил почти теми же словами, что и Соболь, как будто оба услышали их когда-то от одного человека. Только Соболь рассуждал о воинском сосредоточении, а Кузнец собирался помочь Бусому кое-что вспомнить.
Например, его младенческую жизнь среди вилл. И даже нечто ещё более глубокое, такое, что лежало на самом дне памяти.
Бусый хотел вспомнить, как и откуда он попал к виллам.
«Кто же я на самом деле такой?…»
– Спокойнее, малыш, спокойнее, ты вспомнишь… Ещё раз всмотрись в его лицо… Загляни в глаза… Так, молодец! Всё хорошо, всё у тебя получается. Послушай, о чём этот человек говорил с виллами… О мести? А ты не путаешь? Ладно. На каком языке говорил? По-веннски, а потом научился мысленному разговору? Но сначала – говорил по-веннски? Пусть… Ещё раз посмотри на него. Глаза, я хочу увидеть глаза… Хорошо… Дай прислушаться к выговору… Хорошо. Молодец, малыш. Теперь отдохни, а я подумаю…
Бусый вздохнул и поднял ресницы. Сегодня он день за днём вспоминал жизнь у вилл, бежал против течения времени, пытаясь увидеть, как Крылатые его откуда-то принесли в свою деревню, неприступную для Бескрылых. Внимание Кузнеца привлекло то обстоятельство, что его подопечный оказался не единственным Бескрылым, жившим в то время у вилл. Был ещё рослый неразговорчивый парень, весь в рубцах, страшно кашляющий и худой. Виллы называли его своим Братом. Попал он к виллам израненным и еле живым, и с ним ручная летучая мышь, только летать она не могла из-за порванного крыла. С Бусым парень пробовал иногда повозиться, брал его на руки, но малыш каждый раз начинал плакать…
Вспоминалось ярко, отчётливо, до мельчайших подробностей. Бусый видел и слышал, обонял запахи, осязал прикосновения и тепло рук, радость и печаль, защищённость и страх…
– Малыш, я хочу, чтобы ты вспомнил… нет, к твоему появлению у вилл мы вернёмся чуть позже. Попробуй припомнить, не видел ли ты этого человека со шрамом, Брата Крылатых, где-нибудь ещё? Нет, у вас он не появлялся, я знаю. И всё-таки… Вспомни, мальчик, это важно. Этот человек тебе не чужой. Соберись. Улыбнись себе. Радостнее! Молодец! Направь эту улыбку в средоточие живота, освети и согрей его… Почувствуй, как тёплая волна разбегается по всему телу, до кончиков пальцев на руках и ногах…
И воспоминание явилось. Почти сразу. Ослепительно ярко и чётко. Тот самый сон, привидевшийся Бусому во время болезни Осоки. В тот раз он просто не досмотрел его до конца, Соболь не дал. Сегодня Бусый был твёрдо намерен узнать всё.
* * *
Пригожий солнечный день в незнакомом осеннем лесу на просторной, удивительно красивой поляне. В обрамлении малахитовых елей, в золоте берёз, в пламени рябин. Однако на поляне затевается что-то недоброе. Чистый воздух пронизывают липкие нити. А люди, во множестве стоящие на этой поляне, даже не замечают, что опутаны по рукам и ногам.
На середине поляны, на каком-то полотне, в самой гуще паутины стоит Колояр. Живой и здоровый. Обнажённый по пояс, словно нарочно для того, чтобы покрасоваться могучей силой и удалью. И никто не вырывал у него из груди сердце. Пятипалая лапа оборотня лишь оставила длинные рубцы наискось от левой ключицы к правому подреберью…
Молодой богатырь не видит, не замечает нависшей над ним смертельной опасности. Он собирается с кем-то сражаться, и Бусый знает, что этого ни в коем случае нельзя делать, но предупредить друга никак не удаётся, горло перехвачено судорогой, из него рвётся лишь беззвучный стон.
И вот уже Колояр, улыбаясь, с нарочитой ленцой поводя литыми плечами, пританцовывая, пьяновато выламываясь, неспешно идёт навстречу противнику. Готовится совершить непоправимое… Э, а Колояр ли это на самом деле? Бусый вдруг понял, что видит вовсе не Колояра. На растянутом полотне стоит Сын Медведя. Те же золотисто-русые кудри, тот же пятипалый шрам на груди…
В тот раз Соболь именно в этом месте прервал его сон, вот и сейчас, как тогда, всё померкло, расплылось, распалось на беспорядочные цветные пятна. Зато Горный Кузнец и Таемлу увидели, как мотал головой распростёршийся на лавке Бусый, как он силился стряхнуть руку Соболя, вернуться обратно в ещё не растворившийся сон. Увидели, как старый воин, поколебавшись, убрал ладонь с его лба…
Сын Медведя опять стоял перед ним, стоял уже покалеченный, со сломанной рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
«Да… Мне-то хорошо здесь, а дома?»
Наверное, Белки уже хватились приёмыша, поняли, что он пропал. Дошли за ним по следам до Белого Яра. И, чего доброго, застали там чужаков.
Насколько он успел мельком их разглядеть, пришлые были всё крепкие, досужие мужики. Родовичи их, конечно, скрутили, но вдруг те дали отпор? А что, если и к ним самим поспела подмога? Вдруг там целая большая ватага, которая детей ловит и в рабство потом продаёт?…
Ещё Бусому не давала покоя странная свирель в руках главаря. Та, чьи колдовские песни едва не одурманили его, не отдали сонного – голыми руками бери – на потеху пришельцам.
– Таемлу… Мне с дедом бы перемолвиться…
Река и берег
Старик ждал их возле дома. Он сидел у открытого глиняного очажка и варил уху в медном котле. Бусый поклонился ему.
– Государь Горный Кузнец…
«Почему тебя так называют, старик? Тут нигде поблизости нет кузницы… или я плохо смотрел?»
– Духовный голод паче телесного, – усмехнулся отшельник. – И кто только выдумал, будто он известен лишь образованным племенам?… Спрашивай, малыш, я постараюсь ответить.
Если по совести, Бусый заробел. Однако терять ему было почти нечего. Да и страхи, если от них прятаться, имели свойство умножаться числом.
Бусый сосредоточенно нахмурился.
– Ты говорил мне про Истину… про то, что к ней можно всю жизнь идти, как к далёкой гриве над лесом, и на закате обнаружить, что не дошёл, но зато набрал в корзину грибов. Думается мне, твоя корзинка потяжелей, чем у многих… – Старик не перебивал его, и он собрался с духом, чтобы довершить: – Ты могущественный колдун, дедушка. Ты скажешь мне, что сейчас у меня дома?…
Горный Кузнец оценивающе посмотрел на него. Потом ответил:
– Что делается сейчас у тебя дома, ты знаешь лучше меня. Там ещё ничего не успело произойти. Даже стрелы, пущенные в тебя, не перелетели Крупец.
У Бусого сам собой начал открываться рот. Краем глаза он заметил, как зажала себе рот ладошками хихикающая Таемлу. Девчонка знала что-то, чего не знал он. Бусый почувствовал себя дураком и ощутил, что краснеет. Всё-таки он спросил:
– Это как?…
Старик устроился поудобнее и помешал деревянной ложкой в котле.
– Ты угадал, малыш, в моей корзинке действительно кое-что накопилось… И я не солгал тебе, утверждая, что избегаю вмешательства в людские дела. У меня для этого немало причин, но не о том сейчас речь… Дело в том, что люди назойливы, мальчик. Всякий, кто обретает способность прикоснуться хоть к малой ниточке мироздания, привлекает завистливые и жадные взгляды. Ведь даже и тебе не дали спокойно посидеть у лесной речки, а каково пришлось мне? Так и случилось, друг мой, что однажды я употребил своё могущество, дабы отстраниться от людской алчности и суетного любопытства. Видишь ли… моё озеро и эта долина – Особенное место. Оно не вполне принадлежит миру, из которого пришли вы с Таемлу. Сюда попадает не всякий, кому случится этого пожелать, а лишь тот, кого я приглашу. И время у меня течет не так, как у вас, а быстрей или медленней, смотря как я ему прикажу.
О скрытых местах, куда одни люди попадали запросто, а другим, хоть разбейся, дороги туда было не сыскать, Бусый знал. И про Беловодье, и про заветные кулижки за кряжем Камно, за быстрой Челной. И о том, что долина Горного Кузнеца была Особенная, догадался почти сразу, как только в неё попал… Но время!… Время, которое слушается приказов! Он попробовал представить замершие в воздухе стрелы и окоченевших разбойников – кто-то с поднятой ногой, кто-то вовсе в воздухе, в прыжке, на бегу… «Как мухи в янтаре…»
Он только и нашёлся спросить:
– Это как?…
Отшельник пожал плечами.
– Это очень просто, малыш. Представь себе воду в реке. Она течёт, и по ней плывут щепки, а ты глядишь на них с берега. Берег неподвижен, но ты-то движешься невозбранно. Ты можешь идти вдоль реки, и тогда тебе покажется, что щепочки неподвижны. Ты можешь прибавить шагу и обогнать их. А можешь и побежать против течения, и тогда они понесутся навстречу… Вот и я так поступаю, смотря по тому, как мне представляется удобнее наблюдать за делами людей. Люди плывут в потоке, а я выбрался из него и сижу на берегу. Только-то и всего.
«Да-а… Только-то и всего…»
– Дедушка, – выговорил Бусый с отчаянием, ибо открывшаяся бездна была почти недоступна для осознания. – Как мне послужить тебе, чтобы ты помог мне вернуться домой?
Горный Кузнец улыбнулся. С виду – самый обычный дед, что наловил в озере рыбки и варит уху двоим любимым внучатам…
– Никак, – сказал он. – Есть Силы, перед которыми всё моё могущество – что песок на ветру. В должное время я попробую Их снова призвать, а пока… Набирайся сил, они тебе пригодятся. Где чашки, Таемлу? Уха остывает!
Любопытство Таемлу
– Осторожней, Бусый!
Таемлу кричала по-веннски, сложив ладони у рта. Кричала вроде испуганно, но даже испуг у неё получался весёлым. Таемлу напоминала Бусому звонкий колокольчик, который всё равно не сможет петь о смерти и страхе, что с ним ни делай.
«Сейчас тебе, „осторожней“…»
И Бусый пустился в пляс.
Это было действительно похоже на пляску.
Вот мальчишка ринулся камнем вниз, набрал скорость… когда уже казалось, что его вот сейчас приложит о скальный уступ и размажет в кровавый кисель – резко сжал ладонями тянувшуюся за ним верёвку. Толстые жёсткие рукавицы аж задымились, падение замедлилось, Бусый легко оттолкнулся ногами, небрежно огибая страшный уступ. И ещё стремительнее полетел дальше вниз по верёвке.
Горный Кузнец молча смотрел на него, стоя рядом с Таемлу.
«У тебя крылатая душа, малыш, – сказал он Бусому. – И она рвётся в полёт, наверное, это пробудилось в тебе благодаря Крылатой родне. Нет, ты, конечно, не виллин. Но я научу тебя лазать и быстро спускаться по скалам. А когда ты научишься… Нет, пока я даже не стану объяснять тебе, что это такое, всё равно слова здесь бессильны. Научишься – сам узнаешь. Не сегодня, конечно, учение будет долгим…»
И вот Бусый ласточкой слетал по верёвке, а Кузнец, наблюдая за ним, чувствовал нечто такое, чего не испытывал уже много лет.
Старик волновался. И был счастлив.
«Боги, – беззвучно, одними губами шептал он, глядя, что творил на скалах Бусый. – Помогите этому мальчику, Боги. Вы уже простёрли над ним десницу, не отвернитесь же. Услышьте меня…»
– Бусый Белка! – Таемлу повторяла его имя, словно пробовала на вкус. – Ты так здорово лазаешь потому, что ты из рода Белок?
«Хотел бы я сам это знать…»
Вслух он буркнул:
– Наверное…
– А у вас там все такие ловкие? Может, вы и дома строите на деревьях? А горы в вашей стране есть? Слушай, вы просто Белки или Белки Летяги?…
– Наш род прозывается Красные Белки. Красный – это… красный. И ещё это значит «красивый»… – Бусый приосанился, но сразу вспомнил о своём левом ухе и отметине на щеке. – Есть белки бурохвостки, есть краснохвостки, они и есть наша родня.
– Красивый, – повторила Таемлу.
– Ну да, а ещё хороший, добрый…
– Теперь понятно, почему ты такой красивый и добрый!
Ни красивым, ни подавно добрым Бусый себя не считал. Он хмуро ответил:
– Я приёмыш в роду.
– А я знаю.
– Откуда?…
– Кузнец баял.
– А он откуда?…
– Он много знает такого, о чём другие, хоть десять жизней проживи, даже не догадаются. Он по глазам умеет мысли читать, судьбу видит и прошлое… Лучше расскажи, почему вы себя Белками прозываете?
– Мы не прозываем, мы на самом деле Белки и есть. От праотца Белки пошли.
– Это как?
Бусый не мог взять в толк, с чего бы ей любопытствовать. Если бы он хуже знал её, если бы не было тех давних то ли снов, то ли видений, где она летела рядом с ним по цветущим ромашкам, – решил бы, что затевает обиду, и на всякий случай смолчал бы. Но от Таемлу немыслимо было ждать зла, и Бусый разговорился.
– Очень давно это случилось, – начал он, как подобало. – Знаешь, у каждого нашего рода есть Предок, и каждый славен и знаменит…
– И род Гадюки есть?
– Праотец Гадюка принёс ослепшей Матери толику яда с мёдом и травами, чтобы она протёрла глаза… А наша Праматерь однажды шла зимой через лес, и путь её выдался далёким и трудным. Забралась она под дерево от метели, да и поняла, что там и останется. Но пришёл Предок-Белка, накормил женщину сушёными ягодами и орехами, и она не замёрзла. А наутро он ударился оземь и обернулся статным молодым парнем. Взялись они за руки и вместе дальше пошли…
– Значит, твой отец – потомок того самого Белки?
– Отец – нет, он из рода Клестов. Это мама от Праматери. И тётки, сестры её. И бабки. И все, кто от них родился…
– А ты мне покажешь, как к вам белки из лесу прибегают?… Ой! Бусый! Что с тобой? Я что-то не то спросила?…
Щепки в стремнине
– Спокойнее, малыш, не труди себя, не пытайся заставлять себя вспомнить. Просто улыбнись, скажи себе, что сейчас это обязательно произойдёт, а потом успокойся и жди, оно само и всплывёт. Мы с Таемлу только чуть-чуть поможем. Ты бы и без нас всё сумел…
Бусый, Горный Кузнец и Таемлу сидели кружочком на очень старом вытертом коврике, впрочем ещё сохранявшем яркий и красивый узор. Сидели, соединив руки и особым образом переплетя пальцы. Бусый выпрямил спину, расслабился, полуприкрыл глаза и попробовал улыбнуться. Той внутренней улыбкой, которой научил его ещё Соболь.
«Улыбнись, даже если тебе очень плохо, больно и хочется плакать, улыбнись по-настоящему, с искренней радостью, расправь плечи и выпрямись, как будто ты счастлив и горд и хочешь петь от счастья. Тело поверит и возрадуется, может, не сразу, но очень быстро, оно просто не умеет по-настоящему страдать, когда ты искренне улыбаешься. А вслед за телом опять возрадуется душа…»
Когда про эту же улыбку впервые заговорил Горный Кузнец, Бусый был поражён. Его нынешний наставник говорил почти теми же словами, что и Соболь, как будто оба услышали их когда-то от одного человека. Только Соболь рассуждал о воинском сосредоточении, а Кузнец собирался помочь Бусому кое-что вспомнить.
Например, его младенческую жизнь среди вилл. И даже нечто ещё более глубокое, такое, что лежало на самом дне памяти.
Бусый хотел вспомнить, как и откуда он попал к виллам.
«Кто же я на самом деле такой?…»
– Спокойнее, малыш, спокойнее, ты вспомнишь… Ещё раз всмотрись в его лицо… Загляни в глаза… Так, молодец! Всё хорошо, всё у тебя получается. Послушай, о чём этот человек говорил с виллами… О мести? А ты не путаешь? Ладно. На каком языке говорил? По-веннски, а потом научился мысленному разговору? Но сначала – говорил по-веннски? Пусть… Ещё раз посмотри на него. Глаза, я хочу увидеть глаза… Хорошо… Дай прислушаться к выговору… Хорошо. Молодец, малыш. Теперь отдохни, а я подумаю…
Бусый вздохнул и поднял ресницы. Сегодня он день за днём вспоминал жизнь у вилл, бежал против течения времени, пытаясь увидеть, как Крылатые его откуда-то принесли в свою деревню, неприступную для Бескрылых. Внимание Кузнеца привлекло то обстоятельство, что его подопечный оказался не единственным Бескрылым, жившим в то время у вилл. Был ещё рослый неразговорчивый парень, весь в рубцах, страшно кашляющий и худой. Виллы называли его своим Братом. Попал он к виллам израненным и еле живым, и с ним ручная летучая мышь, только летать она не могла из-за порванного крыла. С Бусым парень пробовал иногда повозиться, брал его на руки, но малыш каждый раз начинал плакать…
Вспоминалось ярко, отчётливо, до мельчайших подробностей. Бусый видел и слышал, обонял запахи, осязал прикосновения и тепло рук, радость и печаль, защищённость и страх…
– Малыш, я хочу, чтобы ты вспомнил… нет, к твоему появлению у вилл мы вернёмся чуть позже. Попробуй припомнить, не видел ли ты этого человека со шрамом, Брата Крылатых, где-нибудь ещё? Нет, у вас он не появлялся, я знаю. И всё-таки… Вспомни, мальчик, это важно. Этот человек тебе не чужой. Соберись. Улыбнись себе. Радостнее! Молодец! Направь эту улыбку в средоточие живота, освети и согрей его… Почувствуй, как тёплая волна разбегается по всему телу, до кончиков пальцев на руках и ногах…
И воспоминание явилось. Почти сразу. Ослепительно ярко и чётко. Тот самый сон, привидевшийся Бусому во время болезни Осоки. В тот раз он просто не досмотрел его до конца, Соболь не дал. Сегодня Бусый был твёрдо намерен узнать всё.
* * *
Пригожий солнечный день в незнакомом осеннем лесу на просторной, удивительно красивой поляне. В обрамлении малахитовых елей, в золоте берёз, в пламени рябин. Однако на поляне затевается что-то недоброе. Чистый воздух пронизывают липкие нити. А люди, во множестве стоящие на этой поляне, даже не замечают, что опутаны по рукам и ногам.
На середине поляны, на каком-то полотне, в самой гуще паутины стоит Колояр. Живой и здоровый. Обнажённый по пояс, словно нарочно для того, чтобы покрасоваться могучей силой и удалью. И никто не вырывал у него из груди сердце. Пятипалая лапа оборотня лишь оставила длинные рубцы наискось от левой ключицы к правому подреберью…
Молодой богатырь не видит, не замечает нависшей над ним смертельной опасности. Он собирается с кем-то сражаться, и Бусый знает, что этого ни в коем случае нельзя делать, но предупредить друга никак не удаётся, горло перехвачено судорогой, из него рвётся лишь беззвучный стон.
И вот уже Колояр, улыбаясь, с нарочитой ленцой поводя литыми плечами, пританцовывая, пьяновато выламываясь, неспешно идёт навстречу противнику. Готовится совершить непоправимое… Э, а Колояр ли это на самом деле? Бусый вдруг понял, что видит вовсе не Колояра. На растянутом полотне стоит Сын Медведя. Те же золотисто-русые кудри, тот же пятипалый шрам на груди…
В тот раз Соболь именно в этом месте прервал его сон, вот и сейчас, как тогда, всё померкло, расплылось, распалось на беспорядочные цветные пятна. Зато Горный Кузнец и Таемлу увидели, как мотал головой распростёршийся на лавке Бусый, как он силился стряхнуть руку Соболя, вернуться обратно в ещё не растворившийся сон. Увидели, как старый воин, поколебавшись, убрал ладонь с его лба…
Сын Медведя опять стоял перед ним, стоял уже покалеченный, со сломанной рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29