Небольшая дверь справа от часовни вела в покои аббата, Бахль шагнул через порог.
Комнаты приора выходили в общий коридор, чтобы можно было использовать один очаг для обогрева двух помещений сразу. Судя но всему, Нартис не одобрял уединения в этом монастыре, хотя у некоторых кардиналов имелись собственные дворцы.
За дверью для защиты от сквозняка лежал свернутый ковер. Бахль пошел туда, откуда доносился слабый шепот, и очутился в приемной с привычным для монастырей изображением Нартиса, нарисованным на холсте. В этой комнате монахи обычно дожидались вызова к аббату, здесь было пусто и холодно. Две пары теплых меховых сапог валялись на полу, третья аккуратно стояла у стены.
Бахль взялся за щеколду двери, но услышал голос с другой стороны и приостановился – кто-то читал молитву. Наконец повелитель вошел.
Было ясно, что письменным столом в кабинете аббата давно никто не пользовался. На стене висели в два ряда причудливые картины: то были иконы, изображающие богов Верхнего круга. Бахль улыбнулся при виде них – иконы были гордостью и радостью аббата, который собирал их всю жизнь.
Соседняя комната служила спальней. Войдя, Бахль увидел стоящего в ногах кровати приора – этот высокий сухощавый человек с обритой головой напоминал хищную птицу, взирающую на свой обед. Приор возмущенно оглянулся на звук открывающейся двери, но тотчас узнал Бахля и согнулся в поклоне. Монах, сидевший на краю кровати – наверняка монастырский лекарь, – в отличие от приора не сразу сообразил, кто вошел. Он несколько мгновений сидел с открытым ртом, потом тоже склонился перед герцогом.
– Выйдите, – спокойно, но твердо велел Бахль.
Приор наклонил голову и жестом велел лекарю покинуть комнату.
Бахль прислушался к их удаляющимся шагам и только потом подошел к кровати. Отсюда можно было смотреть сквозь очаг: с другой его стороны, в соседней комнате, сидел приор, якобы молясь, а на самом деле приготовившись слушать разговор.
Черты лица повелителя Фарлана смягчились, когда он повернулся к своему старому другу, закутанному в несколько одеял. От аббата исходил запах лаванды, болезни и старости. На столике возле кровати, прежде всегда заваленном свитками и книгами, теперь стояли только две чаши: одна – с лекарством, другая – с жиденьким бульоном.
Услышав натужный кашель, Бахль наклонился ниже. На лице аббата блуждала легкая улыбка, и Бахль постарался улыбнуться в ответ, и виду не подав, насколько его поразил изможденный вид друга.
– Простите меня, милорд, – почти беззвучно прошептал аббат.
– За что?
– За мою слабость. Мне очень стыдно.
Бахль вздохнул. Раньше аббат был высоким и крепко сложенным. Увидев его таким маленьким и ссохшимся, Бахль вдруг ощутил на своих плечах груз прожитых столетий.
– Тебе нечего стыдиться. Все мы подвластны времени.
– Знаю.
Аббат помолчал, пытаясь отдышаться, и хотел было отбросить одеяла, но у него не хватило сил.
– Я не собирался умирать вот так.
– Большинство людей стремятся именно к такому – к тому, чтобы умереть в глубокой старости в своей постели, в окружении семьи и друзей.
– Одного друга. Это немного…
Бахль не понял, действительно ли аббат сожалеет об этом – больному было слишком трудно говорить, чтобы можно было ясно расслышать все слова.
– Ты ведь сам решил здесь поселиться. И я уверен, не сожалеешь о своем решении. Все добро, которое ты сделал, стоит такой жертвы. Я поклялся, что ты не будешь умирать один.
– Серрат.
Слово скорее походило на легкий вздох – аббата скрутил приступ острой боли. Губы его растянулись, обнажив зубы, пока он боролся с приступом.
Много лет тому назад в этом самом монастыре аббата учили заговорам, помогающим переносить страдания. Капелланы Фарлана считались образцами отваги и стойкости и должны были служить примером для полков, с которыми вместе сражались. Выживали сильнейшие.
Глядя, как слегка подергивается лицо больного, Бахль обдумывал сказанное аббатом.
– Серрат – это тот, кого ты хотел бы видеть?
Герцог выпрямился и произнес громче:
– Приор, не притворяйтесь, будто не слышите меня. Если мне придется покинуть комнату, чтобы привести вас сюда, клянусь – вы умрете раньше аббата.
Результат этого заявления последовал незамедлительно. Монах поднялся на ноги, выглянув из-за языков пламени очага. Он даже не пытался притвориться, что слова герцога его не встревожили: в монастыре очень редко прибегали к прямым угрозам.
– Вы сказали – Серрат, милорд? Это послушник, который готовится в капелланы. Мальчик всегда нравился аббату, он прекрасный ученик, хотя немного вспыльчивый.
– Приведите его, – велел Бахль – дальнейшие объяснения ему не требовались.
Приор по ту сторону очага исчез, а Бахль снова повернулся к другу.
– Серрат сейчас придет.
Потом он стал думать, как бы облегчить боль аббата. В этом могла помочь магия белоглазого.
Когда раздался стук в дверь, аббат уже снова мог легко дышать.
В комнату заглянул юноша лет шестнадцати, и Бахль приказал ему войти. Сперва Серрат испугался, увидев повелителя, но при взгляде на аббата глубоко опечалился.
– Заходи, присаживайся ближе, – обратился герцог к оробевшему мальчику. – Он просил тебя позвать.
– Серрат. Дай мой лук.
Послушник с трудом сглотнул и принес из угла лук с широкими плоскими рогами. Судя но всему, мальчику уже приходилось держать это оружие в руках, и он наверняка читал написанные на нем слова Нартиса, прославляющие воинов племени. На луке не было тетивы, и Бахль протянул послушнику одну из своих запасных. Когда-то герцог сам подарил аббату этот лук, и по прошествии стольких лет оружие все еще было в отличном состоянии. Аббат протянул сморщенную руку и погладил изгиб рога.
– Его подарил мне повелитель Бахль, а теперь я дарю его тебе.
Серрат удивленно распахнул глаза, но не посмел возражать.
– Ты очень способный ученик – такой же, каким был учившийся у меня кардинал Дистен. Бахль, когда он будет готов, дайте ему должность, от которой в свое время отказался я.
Повелитель кивнул, глядя на молодого человека, преисполненного благодарности за подарок. Лицо Серрата все еще было лицом ребенка, но его широкие плечи и мускулистые руки были уже как у взрослого. Немногословный аббат никогда не рассказывал Серрату о подвигах, за которые получил этот лук, как не говорил и о том дне, когда отказался от самой высокой и почетной должности – капеллана легиона дворцовой гвардии.
Аббата скрутил новый приступ боли, и лишь некоторое время спустя он снова смог заговорить. Бахль держал его за руку и ждал.
– Теперь мне легче… Как там Ланд, мой друг?
– Наступает зима. Надеюсь, ты хорошо обучил капелланов, они скоро понадобятся мне…
Герцог смолк, потому что аббат вскрикнул от боли.
– О всемилостивые боги!
Все, что прозвучало вслед за этим возгласом, было невозможно разобрать, но Бахлю показалось, что среди невнятного бормотания он услышал «Властелин призывает».
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил Бахль, угнетенный своей беспомощностью.
– Дайте мне сферу, – задыхаясь, попросил аббат.
Боль сжигала его, но то был человек, который некогда сумел собрать и повести в атаку разбитый легион, хотя в его горле торчала стрела и ему оставалось только уповать на Нартиса, чтобы не лопнула вена. Аббат знал, что такое боль, и никогда ей не поддавался.
– Я хочу еще раз ощутить в своих руках мощь, прежде чем проиграю сражение.
Выговорив это, аббат без сил откинулся на подушки; из его прокушенной губы потекла кровь.
Бахль не стал терять времени, чувствуя, что тени становятся все длиннее, а значит. Смерть уже совсем близко. Бахль обнял друга за плечи и посадил. Призвав на помощь свою магию, он заставил энергию заструиться через тело больного. В свое время старик был прекрасным воином-магом, столь же умелым, как и любой белоглазый, но в придачу преисполненным веры. Сфера, о которой упомянул аббат, была основным орудием обучения: она вытягивала энергию и сворачивала в шар – великолепный способ тренировки контроля.
Бахль ощутил, как аббат расслабился, когда по нему заструился магический поток. Так много магии убьет человека за несколько секунд, но поскольку это снимало боль, остальное не имело значения. Держа руки аббата в своих, Бахль задержал магическую энергию между собой и другом. Комната осветилась зеленовато-синим светом, тени стали темнее и холоднее. Бахль позволил энергии изгибаться и танцевать, а потом обуздал ее, прежде чем выпустить немного в сферу; разделил всю магическую энергию на три потока и заставил их бешено носиться друг вокруг друга. По комнате разлился неестественный свет, падая на корешки книг по магии, любовно лаская эфес Белой Молнии – широкого меча у Бахля за спиной.
Но вот тени сгустились, и магия исчезла. Герцога встряхнула дрожь, когда Властелин всех богов забирал душу аббата, освобождая того от страданий. Друг Бахля умер с улыбкой на губах, вспоминая старые счастливые времена, – и был удостоен слезинки, скатившейся по щеке белоглазого повелителя.

ГЛАВА 12

Его тело обволакивал свет, озаряя каждый изгиб натренированных мускулов, освещая шрамы, которые давно зажили, и следы давно забытых ран. Он двигался с сонной медлительностью в такт песни без слов. Его доспехи исчезли, но Эолис по-прежнему был с ним, и не только по праву владения. Очень тяжелый, повидавший многое клинок казался хрупким и ненадежным, и все же с ним Изак чувствовал себя уверенней.
Некие голоса звучали в его сознании, но юноша едва слышал их: никто не мог силком вторгнуться в его телесную оболочку и в его память. Но голоса продолжали взывать, пытаясь проникнуть в его мысли, и наконец Изак прислушался к шепоту женщины, зовущей его, ищущей его в непроглядной черноте ночи. Женщина говорила на незнакомом языке, Изак не понимал слов, но в глубине души узнавал этот голос.
А потом над ним сомкнулась земля – он словно заживо был погребен в могиле, откуда восстал бесплотной тенью, невидимый для проходящих мимо, занятых собственной жизнью людей. Эолис, зажатый в руке, придавал ему уверенности, и пустота смерти не беспокоила его. Изак позволил отнести себя на берег неподвижного озера, где его поджидал некто столь же неподвижный. Ветерок, дующий от воды, доносил голоса, запах соли и свернувшейся крови. Небо переливалось серебристым светом, вокруг пахло вереском и мокрыми камнями. Кровь струилась по ногам Изака, но он улыбался.

– … Милорд?
Голос генерала Лаха вывел Изака из сонного оцепенения. Распахнув глаза, он не сразу понял, где находится.
– Вы снова уснули в седле, милорд.
Хотя в словах был упрек, голос звучал совершенно бесстрастно.
– Правда? Ну и что?
– По-моему, погибнуть, упав с коня, – не самый почетный конец, и мне не хотелось бы сообщать о таком повелителю Бахлю. Если такое вдруг случится…
– Не случится. – Изак потрепал по шее коня. – Я знаю, что у меня лучший боевой конь во всех Семи племенах и не собираюсь с него падать.
Он потер глаза, пытаясь проснуться. Они ехали все утро, а Изак никак не мог прогнать сон. Хотя с каждым днем становилась все холоднее, ему было тепло под меховым капюшоном, в синей маске, прикрывающей лицо. Ночи Изака не были спокойными – магия его доспехов излучала заметное тепло, привлекавшее множество странных голосов. Поэтому сейчас ему очень хотелось спать.
Он откинул капюшон, чтобы прохладный ветер разогнал дремоту. В таком состоянии Изак всегда бывал крайне раздражителен, а монотонная речь генерала просто бесила его. Изак почесал отрастающую щетину на подбородке и наконец с вздохом взглянул на генерала – тот восседал в седле, гордо выпрямившись, с бесстрастным, как всегда, лицом. Изаку еще ни разу не доводилось видеть на лице этого человека хоть какие-нибудь эмоции, и юноша мог только догадываться, каков генерал в бою. Такое удивительное спокойствие крайне редко встречалось у белоглазых, и с трудом верилось, что на поле боя Лах будет таким же.
– Вы разбудили меня только из опасений за мое здоровье или у вас была и другая причина? – угрюмо спросил Изак.
– Я подумал, что вы предпочтете бодрствовать, когда мы будем въезжать в город. Все-таки кранну не подобает спать в тот миг, когда подданные выходят его приветствовать. А еще у меня есть для вас послание из Анви.
– И что в этом послании? Что я оскорбил тамошних жителей, не отдав приказа следовать за мной?
Когда Изак был погонщиком, он замечал, что люди почти во всем ищут повод для обид, а придворные, судя по всему, были еще обидчивей простого люда. Теперь то, чего кранн не сделал, доставляло ему не меньше неприятностей, чем то, что он сделал.
– Они – ваши подданные. Можете негодовать, если хотите.
– Довольно ругаться, генерал. Я устал.
– У меня слишком скромный чин, чтобы с вами ругаться…
– Будет вам. Лучше скажите, что нужно жителям Анви.
– Они спрашивают, нельзя ли обратиться к вам лично.
Изак поерзал в седле, чтобы Эолис за спиной лег поудобнее, и стал ждать объяснений.
– Их пятьсот человек, весьма внушительная цифра. И, само собой, они собираются говорить о вашей вотчине. Они хотят угодить новому сеньору, а несколько рыцарей в нашей армии и немалая часть кавалерии – ваши вассалы.
Лах ждал ответа, но не дождался.
Изак сидел в седле с отсутствующим видом. Пока он жил в обозе, ему ни к чему было изучать законы землевладения. Отец как-то раз сказал, что такие законы – ошейник, превращающий свободного человека в раба. Карел рассмеялся, услышав эти слова, но спорить не стал. Его смех должен был означать, что Хорман сморозил глупость, на которую не стоит даже отвечать.
Генерал не унимался.
– Лорд Изак, поместье Анви не имело сюзерена пятьсот лет. Все это время они пользовались привилегией отчитываться лишь перед пустым титулом сюзерена Анви, что накладывало на них совсем немного обязательств. Теперь же им назначен настоящий сюзерен, и они пребывают в растерянности – ведь они несут ответственность перед вами, а пока не знают ваших требований, стараются твердо придерживаться буквы закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69