Время было уже вечернее, хотя на дворе было еще светло. От нечего делать я вытащил из ножен добытую в бою саблю и стал ее осматривать. Однако полюбоваться желанной, дорогой игрушкой мне не удалось, к нам заглянула горбатая ключница и пригласила в трапезную светлицу. Я разбудил Кузьму, он встал, и мы прошли в комнату с окошками (отсюда происходит и слово «светлица») и большим обеденным столом, и общими лавками вдоль него.
Боярская столовая во всем напоминала княжескую, и разнилась только масштабом, была поменьше. Мы с Кузьмой не стал чиниться местами и сели друг против друга. Последнее время я был на полуголодной диете, усугубленной великим постом, потому готов был съесть что угодно и в любом количестве. Подавала нам степенная женщина с поясными поклонами, каждый раз опуская правую руку до пола. Все было прекрасно, за исключением еды. Из-за отсутствия хозяев господских блюд не готовили и кормили нас «людскими кушаньями». Однако пища была обильна и вполне съедобна, так что я после еды едва выполз из-за стола.
Не успели мы вернуться в свою комнату, как ключница пригласила нас мыться. Кузьма, несмотря на слабость, охотно согласился составить мне компанию. Мы вышли на широкий огороженный двор частоколом, и слуга отвел нас в баню. Стояла она отдельно от остальных хозяйственных строений и была достойна русской знати.
Впервые на моем опыте в парной и моечном отделении было светло. Освещались они верхними слюдяными окнами. Для выхода излишнего пара предусмотрели даже окошечко под потолком, которое управлялось снизу. На лежанки были положены сенники из тонкого полотна с ароматными травами, потому дух был пряно-насыщенный.
Очаг с камнями был искусно выложен, с хорошей инженерной задумкой. Только мы разделись, банщик плеснул на камни настоянную на многих травах воду, и помещение наполнилось необычным, пьянящим ароматом.
Мы с Кузьмой легли на сенники, банщик взмахнул березовыми вениками, и начался праздник плоти...
Возвращаясь после бани, я впервые не пожалел, что променял новые времена на угрюмое, кровавое средневековье.
– Батюшка! Тебя боярыня кличет, – произнес у меня над ухом нежный женский голос, и легкая рука коснулась плеча.
Я открыл глаза и увидел рядом с собой горбатую ключницу. Она, склонив голову, внимательно смотрела прямо мне в лицо.
– Доброе утро, – сказал я, – приподнимая голову с мягчайшей пуховой подушки.
Ключница улыбнулась, приветливо кивнула и засеменила прочь из нашей светелки.
Я встал и сладостно потянулся. Кузьма уже не спал.
– Как ты? – поинтересовался я.
– Твоими молитвами, – ответил он, – заживает, как на собаке.
– Это хорошо. Я же говорил, что ты скоро выздоровеешь.
Моя постиранная и отремонтированная одежда лежала аккуратно сложенной на лавке. Я быстро оделся и пошел искать воду умыться. С этим вышла промашка, утренние умывания еще не вошли в моду, и мне составило немало труда объяснить слугам свою утреннюю прихоть. В конце концов, ни от кого не добившись толку, я умылся непосредственно в бане, где было еще тепло, и хранился запас воды.
– Как спал-то, батюшка Алексей Григорьевич? – спросила меня Наталья Георгиевна, когда я вошел в ее покои.
– Спасибо, хорошо.
– Прости, что велела разбудить, но у меня до тебя нужда.
– Слушаю.
– Я хочу послать дворовых за телом Ивана Михайловича и за детьми, да не знаю пути.
Мне идея не понравилась в принципе.
– У тебя что, есть дружина?
– Почто, я, чай, не царица, – ответила Наталья. – Снаряжу холопов с подводами. Они и поедут.
– Если их не перебьют по пути казаки или твои недруги.
Наталья Георгиевна задумалась, потом признала:
– Пожалуй, твоя правда, только мне-то что же делать?
– Подумаю, посмотрю, что за мужики у тебя, может быть, удастся научить их обращаться с оружием. Сделаем дружину, я с ними и съезжу...
– А и то дело, попробуй, научи, а то без мужа мы совсем остались без защиты.
– Сейчас давай позавтракаем, а потом вели собрать молодых мужиков и парней покрепче.
Так и сделали. Часа через два у боярского крыльца собралось человек тридцать особей мужеского пола из холопов и крестьян вотчинного села. Я вышел посмотреть на будущую дружину. Народ сюда и правду согнали крепкий и молодой. Я спустился в толпу и поклонился рекрутам. Мне чинно, без подобострастья ответили.
– Вы уже слышали, что лютые враги убили вашего боярина Ивана Михайловича? – спросил я у рекрутов.
Мне вразнобой закивали.
– Слышали, – ответил один за всех рослый парень с умными глазами. – Вечная память боярину, добрым был господином.
– Так вот, боярыня повелевает, чтобы мы отправились за ее детками и телом боярина.
Мужики молча слушали, никак не выражая своего отношения к приказанию Морозовой.
– Дело это непростое, – продолжил я, – кругом много врагов: татары, казаки и всякий сброд, нужны самые сильные и смелые.
– Дело нехитрое, – опять за всех ответил давещ. ний сметливый парень. – Исполним в лучшем виде.
– Исполнить-то исполним, только для этого нужно уметь воевать, не ровен час, самих перебьют или в полон угонят, – сказал я и замолчал, ожидая их реакции.
Мужики начали переговариваться, а некоторые и ухмыляться.
– Волков бояться – в лес не ходить, – весело заявил кудрявый красавец в холщовой ферязи с разноцветными завязками на груди и высокой войлочной шапке. – Уж как-нибудь справимся.
– А со мной справишься? – поинтересовался я для затравки.
Кудрявый был ниже меня, но шире в плечах и донельзя самоуверен.
– Это уж как водится, – нахально глядя в глаза, ответил он. –Дело не хитрое!
– Может быть, попробуем? – предложил я.
– На кулаках или как? – тотчас загорелся он, довольно поглядывая на товарищей.
– Зачем же на кулаках. Ты что, и с татарами на кулаках будешь биться? Давай на саблях или на пищалях.
– Это как так на саблях? До смертоубийства?
– Ну, не хочешь на саблях, давай на дубинках.
– Можно и на дубинках, – с насмешкой глядя на меня, согласился он. – Только как поколочу, потом зла на меня не держи!
– А ты на меня!
Вся компания с интересом следила за нашим спором, ожидая нежданного, интересного зрелища.
По моей просьбе один из дворовых холопов принес на этот случай приготовленные толстые палки. Парень, не выбирая, взял одну из них и снял свою ферязь с узкими рукавами. Виду него был очень довольный.
– Ну, держись, приезжий человек, – весело сказал он и попытался шутя ударить меня по голове.
Я нарочито небрежно парировал его удар и, продолжая траекторию своей дубинки, крепко сбоку стукнул по голове. Шапка смягчила удар, и парень отскочил, потирая голову. Все получилось так быстро и неожиданно для публики, что в первое мгновение никто даже не отреагировал.
– Да ты что, драться задумал! – обижено закричал противник и кинулся на меня, пытаясь ударить всерьез.
Я уклонился и специально небрежным ударом выбил у него палку из рук. Публика на этот раз, оценив спектакль, захохотала и заулюлюкала. Парень рассвирепел и кинулся на меня с кулаками. Я увернулся, отклонился в строну и подставил ему ножку. Споткнувшись, он полетел на землю.
– А теперь представь, если бы у меня в руке была не палка, а меч, – строго и серьезно сказал я. – Где бы теперь была твоя голова?
Кудрявый, остывая от азарта и обиды, встал на ноги.
– Ты нечестно бился, – потирая шишку на голове, обиженно сказал он.
– На войне дерутся не для чести, а чтобы победить!
Рекруты задумчиво обдумывали «мудрую мысль». Я решил, что больше желающих потягаться со мной силами не найдется, но ошибся.
– А со мной сможешь? – раздвигая шеренгу товарищей, спросил молодой мужик титанического, я бы сказал, телосложения.
Он вышел вперед и беззлобно глядел на меня прозрачными голубыми глазами. Притом, что все парни были крепкие и рослые, этот белокурый гигант смотрелся на особицу. Такой, не задумываясь, и коня на бегу остановит, и горящую избу разметает.
– На палках будем? – поинтересовался я.
– Ты на чем хочешь, и я на чем хочу, – предложил мужик.
– Давай, – согласился я.
– Петр, – обратился он к одному из слуг, которого я уже встречал в доме, так же присутствующего на смотре, – принеси-ка ты мне, братец, оглоблю, да потяжелее.
Зрители радостно заволновались, предвкушая скорое посрамление чужака. Окликнутый Петр бросился в конюшню за оглоблей. Довольный произведенным впечатлением, гигант начал красоваться перед товарищами, наивно и благодушно, давая полюбоваться на себя.
– А не тяжела тебе будет оглобля-то? – поинтересовался я.
– А вот начнем биться, посмотришь.
– Ну-ну, – только и нашел, что сказать я, – тебе виднее.
Разговор не получился, и мы просто молча стояли друг против друга, ожидая, пока вернется слуга. Через минуту прибежал Петр со здоровенной оглоблей. Это была трехметровая жердь сантиметров восьми в диаметре. Моя дубинка выглядела по сравнению с ней совершенно несерьезно.
Получив «оружие», белокурый гигант внимательно его осмотрел и легко поднял за самый конец.
– Так будем биться, или сразу пощады запросишь? – насмешливо спросил он.
Сказать, что у меня была полная уверенность в своих возможностях, было бы неверно. Силы у нас были явно не равны, но отступать было некуда, за мной, как говорится, была Москва. Я, не отвечая, поднял свою палку и приготовился к бою.
Мне показалось, что здесь меня явно недооценивают. Публика от души веселилась, а мой противник нарочито куражился. Он поигрывал оглоблей, не спеша на меня нападать. Следовало, как минимум, вывести его из равновесия. Дождавшись, когда он отвернется от меня, чтобы победно взглянуть на товарищей, я сделал выпад и ударил палкой его по запястью. Он вскрикнул и выронил оглоблю. Публика ахнула, а противник оторопело взглянул на меня, наливаясь праведным гневом.
– Ты зачем так нечестно дерешься, – только и нашелся сказать он, нагибаясь за своим оружием.
В этот момент я со смаком огрел его по спине.
– Убью! – заревел гигант, кидаясь на меня.
Оглобля просвистела в воздухе и, едва не зацепив меня по плечу, врезалась в землю. Чтобы поднять ее снова, даже такому силачу требовалось время, и я вполне успел сбить с него шапку. Мужик машинально потянулся за ней и снова получил дубиной по спине.
Легкомысленная публика от развития несерьезного боя полностью поменяла свои симпатии. Теперь насмешки сыпались в адрес растерянного здоровяка.
Однако он отнюдь не собирался сдаваться, тем более, что бил я его не сильно, а скорее нравоучительно.
Оставив шапку на земле, он поменял тактику боя: начал вращать оглоблю вокруг головы и одновременно надвигаться на меня. Я медленно отступал, чтобы не попасть под этот самолетный пропеллер.
– Шалишь! – довольно покрикивал он, пугая меня взглядом. – С Ефимкой так просто не справишься!
Я продолжал пятиться, и за нами перемещалась вся группа поддержки и активные зрители. Соваться под удар было бессмысленно, оставалось ждать, когда у Ефима устанет рука. Время шло, а оглобля вся так же крутилась над головой богатыря. Я отступал по кругу, не давая ему возможности нанести удар. Зрителей начало раздражать однообразное зрелище, и они принялись подбадривать бойцов.
– Гость, чего прячешься, слабо тебе против нашего Ефимки! Ефимка, всыпь ему, пусть знает наших! – закричал ранее побитый красавец.
Я никак не реагировал, продолжая отступать по кругу. Тогда мне решили «помочь», и я наткнулся спиной на стену зрителей. Народ явно жаждал крови. Ефим, видя, что мне некуда отойти, начал менять траекторию вращения своей оглобли, пытаясь попасть в голову. Я присел под летящей оглоблей и, проскочив отделявшее нас расстояние, ударил мужика, что есть силы, концом дубины в солнечное сплетение. Гигант охнул, его оглобля вылетела из рук и врезалась в доброхотов, попытавшихся подпереть меня со спины. Раздался истошный крик, и рыжий зритель в крестьянском армяке повалился на землю.
Мстя за пережитый страх, я не совладал с нервами и от души врезал согнувшемуся пополам Ефиму по голове. Он охнул и рухнул на землю.
– Ну, что, – спросил я, оглядывая застывших зрителей, – есть еще желающие подраться?
Желающих, судя по всему, не оказалось. Тогда я занялся поверженным Ефимом. По принципу – сами лупим, сами помощь подаем. Несмотря на силу удара, он хорошо выдержал испытание и, когда я перекатил его на спину, уже начал приходить в себя. Дубинка рассекла ему кожу на голове, льняные волосы окрасились кровью, но, кроме ссадины и шишки на затылке, других повреждений я не обнаружил.
– Чего это ты? – спросил меня мужик, окончательно приходя в себя. – Чего это я? – добавил он, трогая голову.
– Ничего, – ответил я, – за одного битого двух небитых дают, жить будешь.
– Это не по правилам, – сказал Ефим, вставая. – Бить под дых не по правилам.
– Видели теперь, что просто так вам с казаками не справиться? – спросил я почтительно молчащих зрителей. – Если Ефим с оглоблей против простой палки не устоял, то как вы против сабель и мечей устоиге.
– Так мы что, мы ничего... – опять выступил вперед парень с умными глазами.
– Хотите драться научиться?
– Если прикажешь, хотим.
Как учить фехтованию и рукопашному бою, я немного знал по собственному опыту, и мне не пришлось выдумывать велосипед. Правда, «человеческий материал» был совсем сырой. Парни в основном были дородные, сильные, но медлительные. Дрались же по правилам, описанным Лермонтовым в стихотворении о купце Калашникове. Это было благородно, но для боя реального не годилось.
Для начала я устроил воинству хорошую разминку. Увы, все было из рук вон плохо. Через час мои рекруты были мокры, как мыши, и выплевывали свои легкие. Пришлось начинать с самого начала, учить их бегать и правильно дышать...
К обеду сельские здоровяки сделались ручными и тихими. Даже Ефим перестал жаловаться на нечестный бой. С него стекло сто потов, и в сознание вкралась мысль, что он не самый сильный на земле. Отпустив дружину отдохнуть до вечера, я вернулся в свою светелку.
– Видел я, как ты крестьян учишь воевать, – задумчиво сказал Кузьма. – Поди, всякого можно научить ратному делу, не одних только стрельцов и боярских детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39