Один из грузинских меньшевиков, Валико Джугели — правда, с сентиментальным преувеличением — говорил 14 января 1918 года: «Это было не разоружение, а разграбление солдат. У несчастных, измученных, тоскующих по дому людей забиралось все, вплоть до сапог. Здесь же шел торг. Разбойными бандами продавалось вооружение»3. Ну да, продавалось — а он чего хотел? Не знал, что ли, где живет?
Впрочем, далеко не всегда солдаты-фронтовики позволяли забирать у себя «все, вплоть до сапог». Кончилось все печально: 9—12 января у станции Шамхор в Азербайджане попытка разоружить несколько эшелонов русских солдат привела к инциденту, известному под названием Шамхорской бойни. Команда грузинского бронепоезда и мусаватистский отряд сделали попытку отобрать оружие у едущих домой солдат. Завязалась перестрелка. По советской версии, грузины и мусаватисты в ходе разоружения перебили около тысячи солдат, во что верится слабо — не очень-то просто каким-то вчерашним штатским не только отобрать оружие у эшелона озлобленных фронтовиков, но и поубивать столько народу. Они могут не хотеть защищать родину, но себя они защищают не на шутку. Что-то там было не то…
Ну, конечно же, не то и не так! Историк В. П. Булда-ков по материалам грузинской следственной комиссии так описал эти события. «9 января 1918 года у станции Шамхор один из воинских эшелонов был остановлен грузинским заградительным отрядом с бронепоездом, начальник которого проявил излишнее рвение. В течение двух суток, пока шли переговоры, к станции съезжались, с одной стороны, тысячи азербайджанских крестьян, с другой — еще три воинских эшелона. Началась стрельба. Фронтовики, без сомнения, расчистили бы себе путь артиллерийским огнем, но один из снарядов угодил в огромный резервуар с нефтью. Горящая нефть хлынула в низину, где расположились со своими подводами азербайджанцы. Вскоре взорвалось еще несколько емкостей с горючим, после чего пламя охватило и часть вагонов, в том числе во встречном пассажирском поезде, следовавшем в Тифлис. Количество убитых и заживо сгоревших с той и с другой стороны так и не удалось подсчитать, но жертвы исчислялись тысячами»4. Вслед за пожаром последовала резня. Оставшееся на поле боя оружие стало трофеем доблестных закавказцев. Им досталось, по некоторым данным, около 15 тысяч винтовок, 70 пулеметов, пара десятков пушек (правда, данные эти сомнительны, ибо 15 тысяч солдат, обладателей этих винтовок, попросту не поместились бы в четырех эшелонах). Кроме прочего, эта история свидетельствует о крайне низком боевом духе вконец разложившейся русской армии — иначе бы горячим кавказским парням не удалось не то что получить оружие, но и вообще покинуть Шамхор живыми. Именно после инцидента Джу-гели и лил слезу по поводу несчастных солдатиков, у которых сапоги отбирали…
Между тем турки играли свою игру. Они и не думали соблюдать условия перемирия. В правительственных кругах Оттоманской империи имелось по вопросу отношений с Комиссариатом три течения. Вехиб-паша считал, что следует придерживаться условий Брестского мира, хотя бы на время переговоров. Талаат-бей — что надо, пока обстановка позволяет, захватить как можно больше закавказских территорий. Энвер-паша полагал, что к Турции должно быть присоединено все Закавказье.
Как только русская армия оставила фронт, Вехиб-паша, вопреки собственным утверждениям, начал наступление на города Турецкой Армении. Легко прослеживалась и цель наступления: Баку, нефть!
10 (23) февраля Комиссариат созвал в Тифлисе Закавказский Сейм — название большевистское, но большевиков там не было. Состоял он из депутатов, избранных от Закавказья в Учредительное собрание, и представителей все тех же партий — меньшевиков, дашнаков и пр. Его председателем, с правами президента республики, был избран меньшевик Н. С. Чхеидзе. Получилось эдакое временное правительство Закавказья, дееспособностью и ответственностью весьма напоминавшее «большое» Временное правительство.
Следующий ход турок был предельно прост. Едва представители Сейма заговорили о перемирии, у них тут же поинтересовались: а кто они, собственно, такие? Признает ли Закавказская республика себя частью России? Если признает, то по условиям Брестского мира она должна отдать Турции Каре, Ардаган, Трапезунд и Батум. Не желая отдавать территории и не в силах просчитать дальнейшие события, Сейм 9 (22) апреля объявил о создании независимой Закавказской Демократической Федеративной Республики, включавшей в себя Грузию, Армению и Азербайджан, со столицей в Гяндже, поближе к бакинской нефти. Мусаватисты были за отделение от России, дашнаки — против. Все решила позиция грузин.
Говорят, что известный меньшевик Ной Жордания, несмотря на острую нелюбовь к большевикам, был категорически против отделения. Он прекрасно понимал, что независимое Закавказье не может тягаться с Оттоманской империей и что, отделившись от России, оно, как перезрелое яблоко, само упадет в руки туркам. Но местных сепаратистов, вдохновленных перспективой отделения, эти соображения не волновали. Рассказывают, что, когда роковое решение было принято, Жордания заплакал.
Плакал он не зря: это была как раз та самая ловушка, в которую турки и загоняли недальновидных правителей Закавказья. Сразу же после провозглашения независимости они предъявили новые территориальные претензии, куда более серьезные, потребовав отдать значительную часть Тифлисской, Эриванской и Кутаисской губерний, и тут же пошли на Тифлис, Эриван и Джуль-фу. Закавказская армия, как уже было сказано, испарилась, у новоявленной независимой республики нормальных вооруженных сил не было, а мусульманская часть Сейма явно больше симпатизировала туркам, чем соседям-христианам. Что же касается христианской части населения, то ничего хорошего в случае победы воинов ислама ее не ожидало. Так Закавказская республика испытала первый развал — по межконфессиональным границам. Но это было только начало, и продолжение не заставило себя ждать.
Закавказское единство не выдержало испытания даже очень небольшим временем. 13(26) мая Сейм принял решение: «Ввиду того, что по вопросу о войне и мире обнаружились коренные расхождения между народами, создавшими Закавказскую независимую республику, и потому стало невозможным выступление одной авторитетной власти, говорящей от имени Закавказья, Сейм констатирует факт распадения Закавказья и слагает свои полномочия». Сейм сделал свое дело — отделился, не справился с властью и теперь мог честно уйти в отставку.
13 (26) мая была провозглашена Грузинская демократическая республика, 14 мая — Азербайджанская, а 15 мая — Армянская. С этого момента каждый спасался в одиночку.
Едва образовавшись, Азербайджанская республика обратилась в Стамбул с просьбой о присоединении Азербайджана к Турции. Были, правда, проблемы, связанные с Баку, но о них несколько дальше.
Грузинское правительство тут же бросилось за помощью к Германии, которая, будучи союзницей Турции в Первой мировой войне, к тому времени еще не окончившейся, имела на нее некоторые рычаги воздействия. Германия немедленно арендовала у Грузии порт Поти на 60 лет, перебросила сюда несколько рот солдат и занялась грабежом и вывозом всего, до чего могла дотянуться, — но турки остановились. Между Германией и Турцией существовал договор, по которому территории, где были немцы, не могли быть заняты турками.
Почувствовав себя в безопасности, грузины тут же оставили позиции на турецком фронте, предоставив своих союзников армян их собственной судьбе. Турки были с большим трудом остановлены неподалеку от Еревана, а вся захваченная территория стала их военным трофеем. От Армении осталось два уезда. С другой стороны, Грузия быстро захватили все спорные армянские территории, не взятые турками, и заявила, что армянское государство нежизнеспособно и может существовать лишь в составе Грузии — но армяне предпочли голод и призрак близкой смерти.
Самая интересная ситуация сложилась в Азербайджане. Новообразованная республика просилась в состав Турции, между тем она не контролировала собственную столицу. Там была совершенно непонятная власть, по виду советская, а по сути неизвестно какая.

«Высшие власти» города Баку
27 октября 1917 года Бакинский Совет рабочих и военных депутатов, прослышав о восстании в Петрограде, собрался на свое расширенное' заседание. Большевики, входившие в Совет, естественно, были в восторге от происходящего, остальные — не очень. Большинством голосов, совместным решением представителей трех партий — эсеров, меньшевиков и дашнаков, Совет заявил, что восстание следует ликвидировать, всю власть передать Учредительному собранию, а до того — коалиционному правительству.
Большевикам, оставшимся в меньшинстве, это, само собой, не понравилось, и они прибегли к испытанной тактике: задавить не кворумом, а числом и глоткой. 31 октября 1917 года они собрали еще одно расширенное заседание Совета, куда привели многочисленных представителей заводских, солдатских и флотских комитетов — естественно, тех, что были большевистски ориентированными. Заседание тут же объявило себя конференцией Совета, и свежеобъявленная конференция заявила, что она и есть главный орган революционной власти. Оскорбленные большевистским самоуправством эсеры и меньшевики тут же покинули помещение, зато на стороне большевиков выступили… азербайджанские националисты из партии «Мусават», резонно рассудившие, что раз дашнаки против, то надо бы поддержать. Совет переименовали, по столичному образцу, в Совет рабочих и солдатских депутатов и объявили высшей властью, после чего он вступил в борьбу с другими «высшими властями» города Баку.
Покинувшие Совет представители партий создали «Комитет общественной безопасности», объявив его единственным демократическим органом власти. Итак, высший революционный орган — раз, высший демократический — два, а кроме них, в городе существовали еще «Исполнительный комитет общественных организаций» — местный орган Временного правительства и городская Дума. Все были властями, и все — высшими.
Главным большевиком в Закавказье был Степан Шаумян, член Кавказского краевого комитета РСДРП(б) и чрезвычайный комиссар Совнаркома по делам Кавказа — персонаж достаточно колоритный и, как показали дальнейшие события, особой щепетильностью не отягощенный.
Ситуация возникла совершенно бредовая. Закавказье отделилось от России, как белой, так и советской, в то же время в самом Закавказье существовал очаг советской власти, находившийся под контролем большевиков и, естественно, отделяться не желавший, при этом существовал он именно в том самом месте, которое больше всего интересовало как большевиков, так и местных товарищей, и иностранцев. Больше, чем весь остальной регион, вместе взятый, поскольку Баку — это нефть. …Но это было только начало. Торжественно удалившиеся из Совета меньшевики и эсеры вскоре вернулись, и зимой 1917/18 годов в Баку правил Бакинский Совет, в котором кого только не было: правые и левые эсеры, большевики, меньшевики, дашнаки, мусаватисты, даже старообрядцы-молокане. Можно представить себе характер и дееспособность этого органа власти! В самом городе существовали Советы меньшего порядка, фабричные и заводские, военные и флотские, каждый из которых имел свое большинство и меньшинство, свою политическую ориентацию — и никакой дисциплины.
Но было у большевиков одно небольшое хобби, еще со времен революции 1905 года, — организация вооруженных отрядов. И, пока прочие политики распинались в Совете, они именно этим и занимались. При Бакинском комитете была создана боевая дружина, в рабочих районах появились отряды красногвардейцев. После того как в Баку приехали выдавленные меньшевиками из Тифлиса руководители краевого Кавказского военного совета, началась и организация армии. К июню 1918 года эта армия насчитывала 13 тысяч человек и имела даже три бронепоезда.
Кроме большевистских в городе существовали еще национальные армянские и азербайджанские воинские части, а также было полно войск и моряков, отряды которых после падения центральной власти подчинялись различным силам, иной раз в самых невероятных комбинациях. Значительной силой был Центрокаспий — Центральный Совет каспийской военной флотилии. Тон там поначалу задавали эсеры и меньшевики, но к весне 1918 года Центрокаспий поменял ориентацию на большевистскую.
…Естественно, альянс большевиков и мусаватистов продолжался чрезвычайно недолго, ибо две эти силы были изначально несовместимы. На Кавказе политика всегда значила меньше, чем где бы то ни было. Все здесь происходящее определялось какими угодно интересами: национальными, религиозными, клановыми, куначески-ми, но не политическими.
«Мусават» («Единство»), как уже говорилось, была азербайджанской националистической организацией. Возникла она в 1911 году и поначалу называлась «Мусульманская демократическая партия „Мусават“». В июне 1917 года она объединилась с другой организацией — «Тюркской партией федералистов», которая появилась в городе Гянджа после Февраля. Полученный гибрид стал называться «Тюркская демократическая партия „Мусават“» и имел две столицы: в Баку и в Гяндже. Кажется, уже сама история создания и название партии говорят сами за себя, совершенно ясно показывая, что это за сила.
Большевистская партия всегда была интернационалом, или Ноевым ковчегом, как кому больше нравится. Кого там только не было: грузины, русские, евреи, по большей части безбожники, но с исторически сложившимися корнями и симпатиями. И очень много армян, которых мусульмане на дух не переносили, особенно в руководстве. Это противоречие было до такой степени антагонистичным, что существовала даже отдельная социал-демократическая партия для мусульман, под названием «Гуммет».
Чтобы еще лучше ощутить «прочность» большевист-ско-мусаватистского союза, надо знать, что в армяно-татарской резне 1905 года большевики выступали на стороне армян, и азербайджанцы этого не забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10