Разумеется, не следует слишком строго судить достойную женщину. В конце концов, эта ученая особа прибыла в Париж вовсе не для того, чтобы наблюдать за схватками бретеров. Пораженная и восхищенная захватывающим зрелищем, она многое перепутала, а кое-что просто не разглядела, доверившись, вдобавок, разъяснениям отца Котона, неисправимого болтуна, который утверждал, что знает в Париже всех и вся, хотя сам родился в Лондоне. Удивительно, что совместное творение английского теолога и бельгийской новообращенной оказалось довольно близким к истине – никто не станет возражать, что в данном случае можно было бы ожидать гораздо более плачевных результатов.
Вполне вероятно, что прочие зрители, упомянутые госпожой Дюнуайе, а именно гг. де Любьер, д'Оранж и де Рукуй ахнули бы от изумления, если бы им сказали, что под обличьем несуразного уродливого пиренейского крестьянина скрывается граф Анри де Лагардер, о котором в течение нескольких месяцев судачил весь Париж.
У графа, разумеется, были свои причины, чтобы избрать столь экстравагантный костюм. Поэтому, когда толпа разразилась бешеными рукоплесканиями, приветствуя победителей, он поспешил раствориться среди зевак и мгновенно исчез из вида.
Зато Кокардас охотно вкусил бы заслуженный триумф, дабы продолжить его затем возлияниями в честь Бахуса, ибо среди зрителей нашлось бы немало охотников утолить жажду вместе с одним из героев дня.
Брат Паспуаль, со своей стороны, был бы совсем не прочь понежиться под восхищенными взорами прелестных дам – возможно, закончилось бы все это любовным свиданием.
Берришон же был настолько доволен собой, что не нуждался в комплиментах. Однако и его самолюбие приятно щекотала мысль о всеобщем восторге и преклонении.
К несчастью, нашим храбрецам не удалось воспользоваться плодами победы, ибо Лагардер сделал им издали знак, приказывая следовать за ним.
Надо сказать, что избавиться от толпы обожателей оказалось делом нелегким, – за героями неотступно следовали зрители, оглашая улицы радостными воплями, как если бы им тоже принадлежала значительная доля в успешном исходе сражения.
Тщетно мастера и их ученик пытались сбить зевак со следа, резко сворачивая в малоприметный переулок или же укрываясь в доме с двойным выходом, – среди преследователей непременно находились хитрецы, для которых не составляло труда парировать уловки победителей, и те неизменно встречали в конце улочки или на другой стороне дома все ту же восторженную толпу.
Звание триумфатора всегда сопряжено с некоторыми неудобствами…
Подойдя к берегу Сены, Анри заметил лодочника, который вытаскивал из воды свою барку, и тут же свистнул ему.
– Держи, – сказал он властно, достав из кармана несколько серебряных монет. – Через полчаса твоя посудина будет ждать тебя у Башенного моста.
Плата была отменной, а барка походила на дырявое корыто. Даже если бы лодочник лишился ее навеки, то и тогда ничего бы не потерял; поэтому он без всяких колебаний доверил свою ореховую скорлупку совершенно незнакомым людям.
Когда лодка оказалась на середине реки, граф положил весла.
– Теперь мы можем спокойно поговорить, – произнес он. – Что происходит в Неверском дворце?
– Дьявольщина! – отозвался Кокардас. – Что происходит? Да то, что мадемуазель Аврора томится и тает, как свечка, день ото дня.
– Бедное дитя! – прошептал Лагардер. – Я совсем рядом, но не могу прийти и сказать ей: я вернулся, и мы больше не расстанемся никогда.
– Эх, малыш, именно это тебе и надо было бы сделать!
– Невозможно…
– Дьявольщина! Наверное, у тебя есть свои резоны… и не нам вмешиваться в твои дела. Но когда девочка узнает, что ты здесь и не идешь к ней, она станет плакать.
– Аврора не должна об этом знать…
– А разве мы ей не расскажем? – кротко осведомился брат Паспуаль.
Лагардер, нахмурив брови, приподнялся.
– Запрещаю вам это! Без всяких обсуждений… таков мой приказ! Никто из вас не скажет ей ни слова о нашей встрече. Я должен быть совершенно свободен, чтобы нанести, наконец, решающий удар нашим врагам. Они не знают, что со мной сталось… возможно, полагают даже, что я исчез навеки. В тот момент, когда они меньше всего будут этого ожидать, перед ними внезапно возникнет Лагардер… и тогда все будет кончено.
– Кого же нам следует опасаться? – спросил нормандец. – Мы уложили сегодня всю банду.
– А Гонзага с Пейролем наверняка уже в лапах дьявола! – добавил Кокардас.
Лагардер ответил с печальной улыбкой:
– Гонзага и Пейроль в Париже!
Даже если бы к ногам мастеров упал метеорит, они не были бы больше потрясены.
– Дьявол меня разрази! Когда же они появились тут?
– Вчера утром я вместе с ними въехал в город через ворота Конферанс… Они скрыли свое обличье, как, впрочем, и я… Через два дня к ним присоединятся все остальные.
– И мы мигом отправим их следом за теми, с кем расквитались сегодня!
– Мне пришла в голову одна мысль, – вмешался брат Паспуаль, – что, если попросту дать знать начальнику полиции?
– По правде говоря, твоя идея гроша ломаного не стоит, мэтр Амабль, – произнес граф. – Их отведут в тюрьму, но что нам это даст? Лишь временное облегчение. Даже из Бастилии можно бежать. Есть только одна тюрьма, которая не выпускает своих узников, – это могила!
– Черт возьми, здорово сказано! Но самая большая опасность грозит мадемуазель Авроре… Как же нам предупредить ее?
– Ее охраняет Шаверни, этого достаточно. С помощью Наваля и Лаго он отразит любое нападение.
– А что же будем делать мы?
– Вы мне нужны для другого. С утра до вечера бродите по улицам и следуйте за любым горбуном, какого встретите, чтобы по первому же сигналу поддержать его. С горбуна начались все эти танцы – горбуном они и закончатся… Если кто спросит, отвечайте всем, что не знаете, где Лагардер; я же всегда сумею подать вам знак, в каком бы обличье ни появился… и каждый день вы будете получать мои распоряжения…
– Гм! – буркнул Кокардас. – Уродов я люблю с детства, чего уж там! Придется, значит, заняться горбунами… Впрочем, я всегда сумею узнать лучшего из горбунов Парижа!
– Не говори гоп, Кокардас! Горбунов много – и все, кроме одного, настоящие.
– А вдруг Гонзага углядит среди них того, на чьем горбу расписывались в Золотом доме? Эзопа Второго, иными словами?
– В день, когда он догадается об этом, перед ним вместо горбуна предстанет Лагардер.
– Постарайся, чтобы это случилось поскорее, малыш… Пока это не произойдет, все будут несчастны: и мадемуазель Аврора, и мадемуазель Флор, и маркиз, и твои бедные старые учителя.
– Час близится… Возможно, все кончится через неделю… возможно, завтра. На зеленом сукне проиграть партию не страшно. Но Гонзага ошибается, думая, что самое главное – это захватить все козыри. В нашей игре шпага бьет туза, и сукно ломберного столика скоро станет красным от крови.
Только тут граф заметил на боку у Кокардаса новую рапиру. Волна воспоминаний нахлынула на него. Он вновь увидел себя в Памплоне, где ему приходилось ковать клинки и чеканить эфесы, чтобы было чем накормить маленькую Аврору. Горло у него сжалось от волнения, и он долго хранил молчание.
– Где ты взял эту шпагу? – спросил он, наконец.
При этих словах гасконец покраснел, как пион. Ему очень хотелось выдумать какую-нибудь правдоподобную историю, дабы не уронить свой престиж в глазах Жана-Мари, которому, как он полагал, ничего не было известно о приключении во рву со сточной водой. Однако благоговение перед Лагардером оказалось сильнее тщеславия, и Кокардас честно рассказал, опустив лишь несколько особо неприятных деталей, обо всем, что произошло: каким образом лишился он Петронильи и как раздобыл себе новую боевую подругу.
– Я знаю эту шпагу, – сказал Анри, – она прошла через мои руки. У любого другого я бы ее отобрал.
– Дьявол меня разрази! Если она дорога тебе, малыш, возьми ее! – вскричал гасконец, без всякого сожаления протягивая рапиру Лагардеру. – И пусть этот клинок пронзит сердце Гонзага!
– Нет, нет, друг мой, оставь ее себе, заботься о ней, и почаще пускай в ход. Ты вернешь мне ее позднее.
– Черт возьми! Как только скажешь… Пока же ей не придется бездельничать в руках Кокардаса.
Граф, вновь взявшись за весла, направил лодку к берегу.
– До завтра, – произнес он. – Не знаю, где увижусь с вами, но можете обо мне не беспокоиться. Главное же: держите язык за зубами.
– Как ни жаль нам бедных девчушек, что томятся в ожидании, мы сдержим слово и никому ничего не скажем.
Лодчонка скользила по воде. Внезапно Кокардас разразился проклятиями:
– Дьявольщина! У меня ноги промокли… эта посудина протекает!
Замечание было справедливым, хотя и несколько запоздалым.
– Я давно это заметил, – сказал Анри с улыбкой, – но тревожиться нет нужды. Берег уже совсем близко. Не делайте резких движений, если не хотите пойти ко дну.
Еще несколько мощных взмахов веслами, и барка почти вплотную подошла к Красному мосту, который позднее получил название мост Сите. У этого сооружения была весьма дурная слава, ибо в 1634 году вместе с ним рухнула в Сену целая религиозная процессия, а в 1709 году мост обвалился вторично. Его совсем недавно, а именно в 1717 году, отстроили заново; однако под водой остались опоры старой конструкции, и все лодочники Сены приближались к этому месту с величайшей осторожностью.
К несчастью, наши мореплаватели пребывали в полном неведении о подстерегающей их опасности. Едва трухлявая, гнилая лодка, в которой сидели Лагардер и его друзья, наткнулась на одну из подводных свай, как мгновенно рассыпалась и пошла ко дну.
Гасконец немедля разразился самыми звучными своими ругательствами. Ему и вообще-то не слишком нравились прогулки по воде, а когда дело заканчивалось плаванием, он просто выходил из себя. Недавнее приключение в сточном рву Монмартра лишь усугубило его природное отвращение к водным процедурам.
– Побереги силы, приятель! – воскликнул Лагардер. – Плыви к мосту и цепляйся за опору. Мы без труда заберемся наверх.
– Ты умеешь плавать, Берришон? – крикнул Паспуаль своему ученику. – Доберешься сам?
– Я плаваю как рыба, дорогой мэтр, не беспокойтесь обо мне.
Итак, все четверо устремились к спасительным опорам моста, и это своеобразное соревнование немедленно привлекло многочисленных зевак, которые подбадривали пловцов невнятными возгласами и показывали им жестами, где сподручнее будет взобраться. Разумеется, толку от этих советов не было никакого.
Впрочем, некоторые, более сообразительные, вооружились баграми и шестами, чтобы помочь потерпевшим кораблекрушение.
Для горбуна, чью силу и ловкость мы знаем, не составляло никакого труда преодолеть трудный подъем. Иное дело мастера фехтования: шляпы с перьями, шпоры, рапиры и промокшая насквозь одежда изрядно мешали им; целиком поглощенные своим спасением, они даже не заметили, что Лагардер бережно поднял над водой котомку, которая странным образом извивалась в его руке. В конце концов, оттуда раздался какой-то необычный крик, но за плеском воды и воплями зрителей никто не обратил на это внимания.
Мэтру Кокардасу удалось все же уцепиться своими длинными руками за одну из опор моста, после чего он стал карабкаться вверх почти с такой же скоростью, как и Лагардер. Разумеется, гасконец трещал без умолку, ибо заставить Кокардаса-младшего умолкнуть могла бы только могила.
– Дьявол меня разрази! – ворчал он. – От этой воды меня уже тошнит! Эх, вот бы мне поплавать в озере из старого доброго бургундского! Тогда бы я, наконец, напился вволю…
Едва мастер фехтования успел произнести свое заветное желание, как получил сильнейший удар в плечо. Он поднял голову – и совершенно напрасно: вторым ударом ему едва не проломили череп, затрещавший, словно ореховая скорлупа.
Ошеломленный и оглушенный, он разжал пальцы и тяжело плюхнулся в воду. Одновременно такое же несчастье постигло и брата Паспуаля. Однако тот успел увидеть двоих мужчин, склонившихся над парапетом с шестами в руках: под благовидным предлогом помощи утопающим негодяи пытались разделаться с ними.
Нормандец не успел разглядеть лица убийц, ибо сразу повернул голову, дабы убедиться, что граф находится в безопасности.
Действительно, Лагардер уже благополучно добрался до перил. А сам Паспуаль, получив еще один удар шестом, оказался в воде со своим благородным другом Кокардасом.
Между тем Лагардер, в свою очередь, наклонился над парапетом, но увидел одного только Берришона, которому добрые люди помогали выбраться на мост. Где же были остальные? Он с тревогой оглядел людей, столпившихся вокруг. Все лица были ему незнакомы, но мысленно он выделил двух бродячих фокусников, которые неведомо зачем забрели сюда, тогда как место им было на Новом мосту. Заметив пристальный взгляд горбуна, оба поторопились скрыться.
Но Лагардер уже забыл о них, поскольку слишком был поглощен судьбой Кокардаса и Паспуаля. К счастью, среди зевак нашлось несколько лодочников, которые и поспешили на помощь к обоим мастерам. Те уже с трудом держались на воде и неминуемо бы утонули, если бы их не подняли вовремя в подоспевшую барку.
Когда они оказались на берегу, то долго не могли прийти в себя. С одежды их ручьями стекала вода, и оба что-то невнятно мычали. Только при появлении живых и невредимых Лагардера и Берришона они несколько воспряли духом, но радость их оказалась недолгой и уступила место гневу.
Мэтр Кокардас отчаянно ругался и отплевывался, ибо наглотался грязной и вонючей воды, отнюдь не похожей на его любимое бургундское. Что до брата Амабля, то, едва встав на ноги, он выхватил шпагу и обежал всю толпу, пристально вглядываясь в каждое лицо.
Зеваки следили за ним с изумлением: все по мере сил участвовали в его спасении и рассчитывали на благодарность. Многие сочли, что он внезапно лишился рассудка, – и отступали от него в ужасе. Впрочем, вид у брата Паспуаля, и правда, был устрашающий: бедняга никогда не блистал красотой, а вымокнув насквозь, производил еще более жуткое впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39