кухонный смеситель с гибким изливом
На каждой травинке сверкала капля. Вдали виднелась небольшая роща, окутанная голубой дымкой в лучах занимавшейся зари.
Но слишком кровоточили сердца Авроры и Флор, чтобы могли они наслаждаться несказанной красотой природы. На глазах у них выступили слезы страдания и любви. За каждую из этих слезинок-жемчужин Лагардер и Шаверни заплатили бы потоками крови, но сейчас некому было осушить их.
– Нам спешиться, – спросил принц, – или ваша прогулка будет недолгой?
Аврора испуганно отшатнулась… Она не желала, чтобы все эти люди стали свидетелями ее горя.
– Нет, – сказала она решительно, – городские укрепления совсем близко. Мы пойдем за вами пешком.
Она шла, держа донью Крус за руку.
– Здесь не так красиво, как в Испании, – промолвила последняя. – Как же я люблю ее, мою Испанию! Но сердце мое печально, хотя мы и едем туда! Я готова молиться, ради тебя и ради себя самой, чтобы мы не добрались до границы, Аврора!
– Ты велела мне не терять надежды, – ответила мадемуазель де Невер, – а теперь стала сомневаться, как и я! Да, если мы окажемся там, нас никто не спасет…
– Вовсе нет, – тихо возразила Флор, – ты забыла о моих друзьях. Цыгане с горы Баладрон помогут нам…
– Они помогают лишь тем, у кого есть золото… а мы ничего не имеем…
– Все у нас будет… Не бойся, сестренка, прежде чем мы доберемся до Испании, много чего произойдет.
Тут она углядела на краю борозды кустики какого-то дикого растения с ярко-красными цветами, стремглав кинулась туда, сорвала один из них, стала рассматривать лепестки, а потом принялась обрывать их с забавной благоговейной размеренностью.
Не слыша слов подруги, она беззвучно шептала что-то, и в ее широко раскрытых глазах мерцала тайна.
Внезапно она отбросила цветок в сторону и, схватив Аврору за руку, с силой сжала ее пальцы.
– Обернись, – сказала она еле слышно. – Смотри в сторону солнца, но заклинаю – ни единого звука или жеста!
Аврора послушно повернула голову… Но потрясение оказалось слишком сильным. Она вдруг так побледнела, что Гонзага тревожно поворотился в седле, пристально вглядываясь в горизонт.
И он увидел то, что так потрясло мадемуазель де Невер.
На вершине небольшого холма, освещенный лучами восходящего солнца, стоял Анри де Лагардер, и принцу на миг показалось, что на него надвигается сказочный могучий великан, размахивающий мечом.
– В карету, мадемуазель! – вскричал Гонзага. – В Шартре мы сменим лошадей и тут же двинемся дальше… У нас мало времени.
Донья Крус, некогда искренне привязанная к нему, смерила его вызывающе-дерзким взглядом, в котором не было жалости.
– Только что времени было достаточно, принц, – усмехнулась она. – Но как бы быстро вы ни мчались, вам не обмануть свою судьбу! Она начертана на диске восходящего солнца, и я вижу на нем знак смерти! Скорая гибель ожидает вас, и не помогут вам ни гордыня, ни богатство.
Гонзага скрипнул зубами, стараясь сдержать нарастающий гнев против цыганки, а его сообщники, услыхавшие слова доньи Крус, почувствовали, как холодная рука сжимает им сердце.
Девушки сели в карету, и кортеж въехал за крепостные стены города.
Анри де Лагардер обладал острым зрением и даже на таком расстоянии сумел различить знакомые очертания фигуры в белом подвенечном платье.
Сердце его гулко забилось. Он едва не ринулся вперед, нагнув голову и желая схватиться врукопашную со всеми этими людьми, этими стенами, целым миром, если понадобится, чтобы вырвать у них Аврору, которую он увидел и которая, возможно, увидела его.
Но он подумал, что будет безумием ему, еще не снявшему с себя облачения смертника, открыто напасть на принца, что слывет другом самого регента. Город этот был слишком удален от Парижа, чтобы сюда уже долетела весть о позорном падении и опале, постигших Гонзага, который, разумеется, не преминет воспользоваться обстоятельствами.
К тому же здесь у принца могли быть сообщники. Безрассудство грозило гибелью; предпочтительнее было немного выждать и не подвергать опасности ни себя самого, ни Аврору.
Пока же можно было удовлетвориться тем, что он нагнал похитителей: мадемуазель де Невер была совсем рядом, и ее спасение зависело лишь от него.
Оставалась также надежда, что Филипп Мантуанский, не подозревая о том, как близка погоня, задержится в городе хотя бы на несколько часов. Его спутники после такой скачки наверняка захотят побаловать себя хорошим обедом перед тем, как снова вскочить в седло.
Лагардеру же нужно будет только раздобыть трех хороших лошадей и последовать за похитителями.
Он уселся на траву, обхватил голову руками и погрузился в глубокое раздумье.
Прошлая жизнь встала перед его глазами, начиная с той ночи, когда он спас во рву замка Кейлюс девочку, ставшую теперь женщиной, – женщиной, которую он любил всем сердцем, всей душой.
Ему показалось, что он вновь слышит свой собственный голос и клятву, данную над телом убитого герцога Неверского: «Все убийцы умрут от моей руки, сначала подручные, а затем и их господин?»
Сколько времени прошло с тех пор!
Он не изменил клятве. Один за другим пали наемные убийцы, свершившие черное дело во рву замка Кейлюс: Пинто нашел свою смерть в Турине, Пепе-Убийца – в Глазго, Штаупиц – в Нюрнберге, капитан Лорен – в Неаполе, Жоэль де Жюган – в Морле, наконец, Джузеппе Фаэнца и Салданья – в саду возле дворца принца Гонзага в Париже.
Кокардас с Паспуалем не входили в этот счет, ибо доказали свою невиновность; оставались, следовательно, Филипп Мантуанский, поднявший руку на своего друга, и его фактотум Пейроль. И этих двоих, казалось, защищал сам дьявол. Четверо посторонних людей погибли от ударов шпаги, предназначенных им.
Но Невер будет отомщен! Лагардер никогда не отступится от своего слова!
И на смену воспоминаниям пришли мысли о будущем… Он понимал, что предстоит еще много крови, прежде чем можно будет в назначенный час сказать Авроре де Невер:
– Дорогое дитя, отныне навсегда покончено со слезами и тревогами… Будьте счастливы со мной и для меня!
Когда же придет этот час? Сегодня? Завтра? Через месяц? Одно можно сказать наверняка: он станет последним часом для виновника прошлых и нынешних бедствий… Прежде чем солнце успеет скрыться за горизонтом, этот человек увидит острие его шпаги!
Несомненно, Гонзага должен умереть! Но не падет ли и сам Лагардер под ударами его сообщников? Неужели таков будет конец всех лишений и страданий? Неужели рассыплются в прах, уйдут в небытие все их мечты?
– Нет, – сказал он твердо, – любовь спасет нас… нет ничего сильнее любви, когда она чиста!
Он размышлял таким образом больше часа. Кокардас с Паспуалем не мешали его грезам; на это, впрочем, существовала уважительная причина: мастера клинка мирно заснули бок о бок, прижимаясь друг к другу.
Оба храбреца легко смирились с тем, что их поджарым телам дала приют не мягкая постель, а голая земля. И в это мгновение на устах у них блуждала улыбка, из чего становилось ясно, что они также очутились в стране грез. Гасконец любовно приник к засаленной шляпе Паспуаля, и снилось ему, что он поднес ко рту полный стакан; нормандец же сладко причмокивал, прижимая к сердцу руку своего благородного друга.
Измученные лошади паслись рядом, не помышляя о бегстве.
При других обстоятельствах Лагардер посмеялся бы, увидев, как обнялись во сне его бывшие учителя, – однако сейчас он был не в настроении шутить и ограничился тем, что разбудил их.
– Дьявол меня разрази! – вскричал Кокардас, отпихивая Паспуаля. – Плутишка тискает меня, как женщину!
А брат Паспуаль, ничего не сказав, лишь обтер слюну с полей своей шляпы. Он всегда отличался робостью.
– Друзья мои, – произнес шевалье, – отдохнем, когда освободим мадемуазель де Невер.
– Чего уж там, малыш… еще до вечера все будет кончено!
Лагардер ничего не ответил, но шпага его со свистом рассекла воздух, и на землю упало несколько цветков, отсеченных с такой яростью, будто это была голова Филиппа Мантуанского,
Паспуаль, отдав Анри свою лошадь, взгромоздился на круп коня позади Кокардаса. Нельзя сказать, что он много выиграл от перемены позиции: никогда еще бедняге не приходилось так туго, ибо ему поминутно грозило падение.
– Эй, не лапай меня, – ворчал гасконец. – Я, сам знаешь, не первой молодости, да и камзола мне жалко, порвешь еще чего доброго… Когда тебе вздумается свалиться, крикни, и я тебя поймаю за ухо на лету…
Анри вскочил в седло и направился к Шартру в сопровождении обоих друзей.
Вскоре маленький отряд оказался примерно в ста метрах от ворот. Лагардер увидел, как оттуда выехали тридцать всадников в голубых драгунских мундирах; они двинулись ему навстречу, и по всему было видно, что встали солдаты в такую рань только ради него.
Он, однако, продолжал свой путь, нимало не смутившись: из-за подобной малости не стоило беспокоиться.
Драгуны же и в самом деле выехали с вполне определенными намерениями. Молоденький корнет, командовавший ими, поднял свою рапиру и приказал троим друзьям остановиться. Лагардер подчинился с улыбкой, опустив в знак любезности шпагу.
– Кто вы такие? – спросил офицер.
– Шевалье Анри де Лагардер… мои спутники: Кокардас и Паспуаль, мастера фехтовального искусства, знатоки секретных ударов, сведущие и в нападении, и в защите.
В словах этих прозвучала нескрываемая ирония, и корнет несколько встревожился.
В Шартре были наслышаны про подвиги Лагардера, и молодой офицер понимал, что арестовать этих людей будет делом совсем не простым, несмотря на подавляющее численное превосходство.
– Могу ли я узнать, – осведомился шевалье, от которого не ускользнуло замешательство собеседника, – чему я обязан подобной встречей? Я знаю гостеприимство вашего славного города, но не предполагал, что здесь выезжают навстречу путникам в такой ранний час ради удовольствия выяснить их имена и титулы… К тому же за эти стены уже проследовал отряд всадников, сопровождающих карету, и никто не соизволил принять их, как должно. А это были очень знатные господа, можете мне поверить…
Корнет явно смутился.
– Мне ничего об этом неизвестно, сударь, – ответил он, – я просто исполняю приказ…
– А, так вам был дан приказ! Не сочтете ли вы нескромным с моей стороны, если я поинтересуюсь, кто его отдал и в чем он состоит?
– Прошу вашего позволения, – молвил офицер с улыбкой, – не отвечать на первый вопрос… Да и, по правде говоря, я вряд ли сумел бы это сделать. Я получил распоряжение своего капитана и не спрашивал, от кого оно исходит. Что же до второго вопроса, то могу заверить вас, по крайней мере, от своего имени, что никто не покушается на вашу свободу…
– Я рад за нас обоих, – сказал Лагардер не без лукавства, – хотя, должен признаться, вовсе не собирался задерживаться в вашем городе. Мне нужны только свежие лошади и сведения о том, куда направляется сиятельный принц Гонзага.
Корнет спросил, стараясь говорить шутливым тоном:
– А если бы мне было приказано арестовать вас?
– Вам это вряд ли удалось бы, молодой человек, и было бы чертовски жаль продырявить ваш новенький красивый мундир. Но к делу. Теперь вы знаете, кто я такой… Вам этого достаточно или же в вашем приказе содержится что-то еще?
– Мне предписано проводить вас к полицейскому прево, который желает побеседовать с вами, но на предмет чего – не имею чести знать.
Офицер говорил искренне, и было очевидно, что на его слово можно положиться. Однако Лагардер чуял западню и заранее прикидывал, что может ожидать его в Шартре.
Возможно, Гонзага уже засел в засаду со своими людьми, надеясь захватить его врасплох и расправиться с ним так же, как некогда с герцогом Неверским…
Разумеется, опасность была нешуточной. Но если Гонзага все еще в городе, то есть надежда увидеть Аврору и дать ей знать о себе.
Это последнее соображение пересилило все колебания, если, конечно, они были, – ведь Лагардер всегда отличался бесстрашием, доходившим до безрассудства.
– Будь по-вашему, сударь, – сказал он, смеясь, – езжайте впереди и показывайте нам дорогу. Посмотрим, способен ли ваш прево занять гостей интересной беседой.
Маленький корнет гордо выпрямился в седле, предвкушая, как будет хвастаться товарищам и любовницам, что ужасный Лагардер следовал за ним, точно кроткий ягненок.
Отряд двинулся в город и вскоре остановился у ворот довольно красивого дома. Через несколько минут Лагардер и его спутники предстали перед господином Амбруазом Льебо, полицейским прево Шартра, маленьким кругленьким человеком, который тщетно пытался придать своему лицу выражение суровой решимости, сообразное с его важной должностью.
Дабы придать своей персоне больше веса и одновременно обезопасить себя, господин Льебо призвал на помощь национальных гвардейцев из числа горожан; добрые буржуа, заполнившие комнату, держались воинственно, но являли собой довольно комичное зрелище.
Однако этим мэтр Амбруаз не ограничился. Привыкнув во всем – как в частной жизни, так и в делах королевской службы – полагаться на жену, он попросил ее встать за спинкой своего кресла, дабы она подсказывала ему, что надо говорить, и укрепляла его дух, если в том возникнет нужда.
Некоторые мужчины и шагу не могут ступить без поддержки решительной и энергичной женщины.
Мадам Льебо, получившая при крещении имя Мелани, обладала всеми качествами, которых так недоставало ее маленькому мужу.
Он, как говорится, был у нее под каблуком – или же, если вспомнить старую пословицу, именно она в этой семье носила штаны. Разумеется, это не следует понимать буквально: в те времена, в отличие от наших, женщины отнюдь не посягали на этот важнейший предмет мужского костюма.
При этом Мелани была молода, красива и, конечно, любопытна, как и подобает представительнице. прекрасного пола. Вот почему она, не заставляя себя упрашивать, покинула в столь ранний час теплую постель и появилась в наряде, более подобающем для вечернего приема.
1 2 3 4 5 6 7