Правда, уха Джош вроде бы покуда еще никому не отстриг, но, прогуливаясь по улицам в воскресенье и понедельник, можно было увидеть очень и очень оригинальные куафюры.
Я еще раз оглядел голову работника. Мой опыт подсказывал, что подобное, бесспорно, вышло из-под ножниц Джоша где-то около десятой пинты. Правый височек был тщательно подравнен примерно на уровне глаза, а левого не существовало вовсе. Волосы над лбом и на макушке подстригались явно на авось – тут сохранился длинный вихор, там зияла проплешинка. Затылка мне видно не было, но я не сомневался, что и на нем нашлось бы чем полюбоваться. Может быть, там пряталась длинная косица, а может быть, и что-нибудь еще.
Да, вынес я окончательный приговор, стрижка десятипинтовая. После двенадцатой-четырнадцатой пинты Джош с великолепной дерзостью просто обгрызал ножницами всю шевелюру клиента, оставляя пучок волос над лбом. Классическая стрижка каторжников, вынуждавшая пострадавшего любителя экономии довольно долго ходить в кепке, плотно надвинутой на лоб и уши.
Я предпочитал не рисковать и стригся у Джоша только в мастерской, когда он был трезв как стеклышко.
Там-то я и сидел несколько дней спустя, дожидаясь своей очереди. Сэм, мой пес, устроился у меня под стулом, а я следил за работой парикмахера, и дивная тайна человеческой натуры представала предо мной во всей красе. Кресло занимал дюжий мужчина. Каждые несколько секунд его отраженная в зеркале красная физиономия над белой простыней искажалась спазмой боли, что было вполне естественно, так как Джош не срезал волосы, а выдирал их с корнем.
Конечно, его древние инструменты давно следовало бы наточить, но главная причина заключалась в щегольском повороте кисти, при котором машинка обязательно выщипывала десяток-другой волосков. Приобрести электрическую машинку он не удосужился, но, полагаю, она бы ничего не изменила. Прием есть прием.
Как было не подивиться тому, что люди все-таки ходили стричься к Джошу, хотя в городке имелся еще один парикмахер. Наверное, решил я, очень уж он симпатичен.
Я перевел взгляд на Джоша. Низенький, щупленький, к пятидесяти годам обзаведшийся победительной лысиной вопреки всяческим «восстановителям для волос» в изящных флаконах, украшавших полки вокруг. На его губах играла кроткая улыбка, словно никогда не исчезавшая с них. Этой улыбке, а также большим удивленно-наивным глазам он и был обязан своей странной привлекательностью.
Ну и конечно – неоспоримая любовь к ближним. Когда краснолицый клиент с явным облегчением покинул пыточное кресло, Джош запорхал вокруг, орудуя щеткой, похлопывая его по спине и весело щебеча. Сразу стало ясно, что он не просто подстригал волосы этого человека, но и наслаждался его обществом.
Рядом с дюжим фермером Джош выглядел совсем уж фитюлькой и я в который раз задался вопросом, как он умудряется вмещать эти галлоны пива?
Впрочем, иностранцы издавна поражались способности англичан поглощать эль в невероятных количествах. Даже теперь, прожив в Йоркшире сорок лет, я не могу с ними состязаться. Возможно виной юность, проведенная в Глазго, но после двух-трех пинт мне становится скверно. И совсем уж замечательно то, что за все эти годы мне как будто не довелось увидеть ни единого йоркширца пьяным по-настоящему. По мере того как в их глотки низвергаются все новые и новые пивные каскады, они утрачивают природную замкнутость, становятся благодушно-веселыми, но крайне редко начинают говорить или делать глупости.
Тот же Джош. Каждый будний вечер он выпивал примерно по восемь пинт, а в субботу так от десяти до четырнадцати, однако по его внешнему виду вы об этом ни за что не догадались бы. Да, профессиональную сноровку он несколько утрачивал – но и только.
Он повернулся ко мне.
– Рад вас видеть, мистер Хэрриот, – сказал он и подвел меня к креслу, согревая улыбкой и ласковым взглядом таинственно-глубоких глаз. – Как вы поживаете? Надеюсь, хорошо?
– Не жалуюсь, мистер Андерсон, благодарю вас. А вы как поживаете?
– Отлично, сэр, отлично. – Он принялся укутывать меня простыней и весело засмеялся, когда мой бигль деловито нырнул под ее складки.
– А-а! Сэм! Как всегда на посту, а? – Джош нагнулся и погладил шелковистые уши. – Черт побери, мистер Хэрриот, вот уж верный друг, так верный друг. Глаз с вас не спускает.
– Не спорю, – ответил я. Да и мне нравится брать его с собой всюду, куда можно. – Я извернулся в кресле. Да, кстати, вроде бы я на днях видел вас с собакой?
Джош опустил поднятые было ножницы.
– Видели, а как же! Бездомная собаченция, я ее в Йорке подобрал, в «Приюте для кошек и собак». Теперь, когда все наши дети оперились и повылетали из гнезда, нам с хозяйкой захотелось обзавестись собачкой, и очень она нам пришлась. Таких поискать, уж поверьте мне.
– А какой она породы?
– Бог ее знает. Дворняжка, не иначе. Родословной к ней не приложено, только я ее ни за какие деньги не продам.
Прежде чем я успел ответить, Джош поднял ладонь и сказал.
– Погодите минутку, я ее вам покажу.
Квартира его помещалась над мастерской. По лестнице вверх вниз протопали шаги и Джош появился снова с небольшой собакой на руках.
– Ну, как она вам, мистер Хэрриот? Что вы о ней скажете?
И он опустил собаку на пол, чтобы я мог ее рассмотреть получше.
Я поглядел на собачку. Светло-серая, шерсть очень длинная, курчавая. С первого взгляда ее можно было принять за миниатюрную овцу уэнслидейлской породы. Родословная ее явно содержала немало темных тайн, но улыбающаяся пасть и колышущийся хвост свидетельствовали о солнечном характере.
– Миляга, – сказал я. – По-моему, вы сделали отличный выбор.
– Вот и нам так кажется.
Джош нагнулся и погладил собачку. Я заметил, что он зажимает длинные волосы между большим и указательным пальцами и мягко потирает их. Странно! Но тут же я сообразил, что точно так же он поступает с волосами своих двуногих клиентов.
– А назвали мы ее Венерой, – добавил он.
– Венерой?
– Ну, да. Она же такая красивая! – объяснил он с полной серьезностью.
– А-а! – сказал я. – Понимаю, понимаю.
Джош вымыл руки, взял ножницы, зажал в пальцах прядь моих волос и мягко потер их.
Я не понял, зачем он это делает, но мне было не до размышлений. Я весь подобрался. Впрочем, ножницы особых мук не причиняли – ничего, кроме неприятного подергивания, когда тупые лезвия сходились. Но когда Джош взял машинку, я вцепился в ручки кресла, словно оно было зубоврачебным. Пока он ерзал ею у меня по шее, терпеть еще можно было – до заключительного движения кистью, выдиравшего последний клок. В зеркале я видел свое отчаянно гримасничающее лицо, а раза два у меня вырывались непроизвольные стоны, но Джош словно ничего не замечал.
Впрочем, сколько раз в течение стольких лет сидел я тут, ожидая своей очереди, и слушал оханье страдальца в кресле, и не было случая, чтобы Джош хотя бы бровью повел!
Дело в том, что при всей скромности и кротости своей натуры он считал себя талантливым парикмахером. Вот и теперь, когда он в заключение принялся расчесывать мои волосы, в глазах его светилась высокая гордость. Наклонив голову набок, он проводил гребенкой то тут, то там, медленно обходил кресло, оглядывал меня со всех сторон и щелкал ножницами, чтобы добиться окончательной симметрии. Но вот он поднял ручное зеркальце, позволяя мне полюбоваться собой как следует.
– Все в порядке, мистер Хэрриот? – осведомился он с тем тихим удовлетворением, которое дарит отлично выполненная работа.
– Чудесно, мистер Андерсон, то, что требовалось! – Мысль, что все уже позади, придала моему голосу глубокую искренность.
Он чуть-чуть поклонился, очень довольный.
– Волосы-то стричь легко, сами понимаете. Секрет в том, чтобы вовремя остановиться!
Слышал я эту шуточку не менее ста раз, но покорно засмеялся, а Джош запорхал щеткой по моей спине.
В те дни волосы у меня отрастали быстро, но Джоша я увидел еще до того, как мне понадобились его профессиональные услуги. Я сидел, попивая чай, когда настойчивый звонок заставил меня зарысить к входной двери.
На крыльце стоял Джош с Венерой на руках, но как была она не похожа на веселое создание, которое я видел в прошлый раз! На ее губах пузырилась слюна, и она отчаянно терла морду лапами.
Джош поглядел на меня с отчаянием.
– Она подавилась, мистер Хэрриот! Вы только на нее поглядите! Да сделайте же что-нибудь, не то ей конец!
– Погодите, мистер Андерсон. Скажите мне прежде, что произошло? Она что-нибудь проглотила?
– Ну, да. Куриную кость.
– Куриную кость! Разве вы не знали, что собакам ни в коем случае нельзя давать куриные кости?
– Да знаю я. Кто ж этого не знает? Только нынче на обед у нас была курица, так она, хулиганка, вытащила кости из мусорного ведра и давай грызть, прежде чем я это заметил. А теперь вот того и гляди задохнется! – Губы у него дрожали, казалось, он вот-вот расплачется.
– Успокойтесь, – сказал я. – Венера, по-моему, дышит нормально. Поглядите, как она лапами скребет. Просто, у нее что-то застряло в пасти.
Большим и указательным пальцем я развел челюсти собачки и с облегчением увидел картину, знакомую любому ветеринару, – длинная косточка плотно засела между задними зубами и перегораживала глотку.
Ну что же, могло быть хуже, а тут достаточно наложить щипцы и дернуть. Животное исцеляется в мгновение ока – искусства требуется чуть, а результаты самые приятные. Как раз в моем вкусе.
Я погладил парикмахера по плечу.
– Да успокойтесь же, мистер Андерсон. Кость застряла у нее в зубах, только и всего. Идемте в операционную, и я ее удалю в одну секунду.
Пока мы шли по коридору в глубину дома, Джош приходил в себя прямо на глазах.
– Ну, слава богу, мистер Хэрриот! А я ведь думал, ей конец, честное слово. Уж очень мы к ней привязались. Даже подумать страшно, вдруг бы мы ее потеряли!
Я засмеялся, поставил собачку на стол и взял щипцы.
– Об этом, уверяю вас, И речи быть не может. Минута – и все будет в полном порядке.
Джимми, которому было пять лет, оставил свой чай недопитым и явился в операционную. Щипцы в моих руках вызвали у него весьма умеренное любопытство. Несмотря на свой нежный возраст, мой сын уже успел досыта насмотреться таких процедур. Однако в нашем деле никогда точно ничего предсказать нельзя и имело смысл подождать – вдруг да случится что-нибудь смешное. Сунув руки в карманы, покачиваясь на каблуках и тихонько насвистывая, он наблюдал за мной.
Обычно открыть собаке пасть, наложить щипцы и извлечь кость можно буквально за несколько секунд. Но Венера отпрянула от сверкающих щипцов. Как и ее владелец. Ужас в собачьих глазах отразился в глазах Джоша учетверенным.
– Это пустяк, мистер Андерсон, – проворковал я. – Ей ничуть не будет больно. Но, пожалуйста, подержите ей голову. Только покрепче.
Маленький парикмахер сделал глубокий вдох, ухватил собачку за шею, плотно зажмурился и отвернул лицо, насколько было возможно.
– Ну, ну, Венерочка, – продолжал ворковать я. – Сейчас я тебе помогу.
Но Венера мне явно не поверила. Она яростно вырывалась и царапала мою руку передними лапами под аккомпанемент замогильных стонов, которые испускал Джош. Мне все-таки удалось засунуть щипцы ей в рот, но она плотно сомкнула зубы и не отпускала. Я применил силу, но этого мистер Андерсон вынести не мог и разжал руки. Собачка спрыгнула на пол и снова принялась выхаркивать косточку под одобрительным взглядом Джимми.
Я посмотрел на Джоша больше с грустью, чем с досадой. Что поделать, если человек чего-то не может. Руки вообще не слишком ему подчинялись, доказательством чему служила его манера стричь, и удержать вырывающуюся Венеру ему было невмочь.
– Ну-с, попробуем еще раз! – произнес я бодро. Прямо на полу. Не исключено, что она боится стола. Это же сущий пустяк.
Маленький парикмахер плотно сжал губы, сузил глаза в щелочки, нагнулся и протянул дрожащие руки к своей собачке, но она увернулась. Он продолжал протягивать руки все дальше, она продолжала увертываться, и в конце концов он растянулся ничком на кафельном полу. Джимми хихикнул – события начинали обретать остроту.
Я помог Джошу встать.
– Вот что, мистер Андерсон, я сделаю ей анестезию. На самый краткий срок, но она перестанет вырываться и убегать.
– Анестезию? Вы что – усыпите ее? – Он испуганно взглянул на меня. – А ей это не повредит?
– Ну, что вы! Ни в коем случае. Оставьте ее тут и возвращайтесь через полчаса. Она уже будет вас ждать здоровая и веселая.
Я выпроводил его в коридор.
– А вы уверены? – Он жалобно оглянулся в дверях на свою любимицу. – По-другому никак нельзя?
– Не сомневайтесь. Если мы будем продолжать, как начали, то совсем ее перепугаем.
– Ну, хорошо. Я на полчасика забегу к брату.
– Вот и чудесно!
Я подождал, пока не услышал стук захлопнувшейся входной двери, быстро вернулся в операционную и набрал в шприц пентотала.
Собаки, не видя рядом хозяина, сразу становятся уступчивее, и я без малейшего труда водворил Венеру на стол. Но она все так же упрямо сжимала челюсти и держала передние лапы в боевой готовности. Пусть никто и не мечтает забраться ей в рот!
– Ну, хорошо, старушка, будь по-твоему, – сказал я, сжал ей ногу у сустава и выстриг участочек над вздувшейся лучевой веной. В те дни нам с Зигфридом часто приходилось анестезировать собак без посторонней помощи. Чего только ни умудряется сделать человек, когда сделать это необходимо!
Венера, казалось, готова была предоставив мне полную свободу действий, лишь бы я не покушался на ее мордочку. Я ввел иглу, нажал на плунжер и через несколько секунд ее тело расслабилось, голова поникла, и она вытянулась на столе. Я перевернул ее – она уже крепко спала.
– Ну, Джимми, старина, теперь все в полном порядке, – объявил я, без малейшего усилия разжал пальцами зубы, захватил кость щипцами и вытащил ее наружу. – Там все чисто, просто прелесть. Вот так.
Я выбросил куриную косточку в корзинку.
– Да, малыш, видишь, как надо делать? Никакой возни, быстро, по профессиональному.
Мой сын уныло кивнул. А он-то надеялся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45