– И думаю, может, возможно посопровождать?
– Возможно, – вздохнула Даша. – Чего уж там…
В прихожую выглянул майор Шевчук, и Даша оживилась:
– Ага, вот кстати. Знакомьтесь. Это есть мон папа, ажан с потрясающей биографией и опытом. Он вам столько может порассказать, что вы на меня и смотреть не захотите…
– Мадемуазель Дария, на вас я смотреть всегда есть захотите! – воскликнул Флиссак, но все же сделал стойку на майора.
Федя уставился на француза хмуро, будто ревнующий первоклассник. Француз, надо сказать, уговорам внял и сейчас был одет в самую обычную для Шантарска джинсу и кожу, так что мог без труда раствориться в толпе, словно щепотка мела в миске со сметаной.
– Будем пить кофе, или сразу поедем? – спросила Даша, вспомнив о долге хозяйки.
– Если так возможно, я бы видеть этот кофе на… – И он, с невинным выражением лица, совершенно правильно ставя ударения, кратко объяснил, что предпочел бы видеть Дашин кофе на известном предмете.
Федино ржанье сотрясло стены прихожей. Даша тоже невольно рассмеялась:
– А если кофе будет горячий?
Смущенный француз, сообразив, что ляпнул нечто оплошное, с неописуемым галльским изяществом пожал плечами:
– Я что-то неправильно выразиться? Такое выражение мне слышится довольно часто, особенно вчера, когда эти славная ребята мне рассказывать, какие они крутой, и как они всех е… – на сей раз он проглотил словцо, увидев, как Федя с покрасневшим лицом и слезами на глазах хватается за живот, готовясь сползти по стеночке. – Что-то вновь неправильно для приличный общество?
– Все правильно, – кивнула развеселившаяся Даша. – Мы уж как-нибудь вытерпим, но вот при посторонних, умоляю, все словечки, что услышали вчера, лучше держите при себе.
– Но я их не только вчера…
– Все равно. Пользуйтесь только теми русскими словечками, что с собой привезли. Иначе скомпрометируете меня жутко…
– О, француз никогда не компрометирует дама… Все понял, билять буду, – послушно кивнул мсье Флиссак.
Тяжелое финансовое положение «Алмаза-ТВ», вообще-то, могло послужить и побудительным мотивом – рассуждала Даша в машине, мысленно, естественно. Можно предположить «синдром чайника». Случается, когда у законопослушных доселе людей вдруг резко кончаются деньги, перспектив не видно, а над головой, точно на бывшезагнивающем Западе, повисла нешуточная угроза банкротства, разоренные пускаются во все тяжкие. Сплошь и рядом пополняют бесконечные шеренги клиентов уголовки – влипая с удивительной быстротой, потому что не умеют нарушать законы так, чтобы не попадаться, и ни в каких мафиях не состоят. Примеры можно черпать из кармана пригоршней. Вот только преступления таких «чайников», как правило, весьма непродуманные, простенькие и незамысловатые. Впутайся в такое «хозяйство Марзукова», уголовке уже давно залетела бы в уши парочка сплетен. Отсюда закономерно вытекает вопрос номер два: если преступление непростое, оно, естественно, сложное, а в какие такие криминальные сложности могли впутаться «алмазовцы»? Кто их в серьезное дело возьмет? Какие такие выгоды преследуя? А сами они что-то серьезное и сложное решительно не способны придумать без должного опыта. И нужных контактов не имеют. Можно назвать единственным их «контактом» Крокодила – но он всего лишь крутил нерегулярные амуры с Олечкой Ольминской, он не настолько опрометчив и глуп, чтобы взять в долю компашку телечайников.
Тестюшка Марзукова вне подозрений. Не оттого, что высокопоставленный, а оттого, что и его никто и никогда не возьмет в серьезную игру…
Дарий Петрович Москалец до того, как грянула перестройка, прозябал обычным кандидатом химических наук, одним из превеликого множества наштампованных без меры в советское время. Недостижимая мечта для таких – даже докторская диссертация, не говоря уж о Государственной премии. И киснуть бы ему дальше над вонючими колбами, негодуя на задержки зарплаты и вторжение страшного рынка в уютные интеллигентские будни с чайком на рабочем месте и бесконечной трепотней. Или наоборот – бросил бы истощенную ниву науки и подался в «челноки», волоча из Харбина наперекосяк сшитые пуховики со вшами и самопальную водку, от которой в Шантарске дохли даже стойкие, как тараканы, бичи.
Случилось третье – Москалец попал в струю и помчал по ней, пеня водичку плавниками. Тысячи кандидатов околовсяческих наук листали ночью под одеялом унылые диссидентские брошюрки – но в профессиональные и хорошо оплачиваемые борцы за демократическую идею угодили единицы. Вроде Москальца. На заре перестройки он боролся за реформирование КПСС в духе подлинно ленинских принципов, потом боролся с партократией, дабы передать всю полноту власти Советам, попозже боролся против самих Советов, мешавших ударному строительству светлого капиталистического будущего, – одним словом, колебался вместе с линией, что твоя синусоида. Говорили, что вполне искренне. Интеллигенты всегда колеблются вместе с линией совершенно искренне. Представителем президента в Шантарской области Москалец стал еще в ту романтическую пору, когда о ваучерах и слыхом не слыхивали, а тараканьи усы Руцкого в глазах любого интеллигента-демократа олицетворяли гордую поступь российской свободы.
Вот только с тех пор много воды утекло – и еще больше уплыло денежек на зарубежные счета. Но к последним Москалец не имел никакого отношения. Недовымершие, классические демократы сахаровского розлива считали его человеком предельно честным. Циники же с ухмылочкой уверяли, будто Москалец просто-напросто оказался недостаточно умен и оборотист, чтобы войти в долю или хотя бы обеспечить себе регулярный скромный процентик. Хомо сапиенс изначально устроен так, что делиться не любит, особенно с бессребрениками-идеалистами. Особенно на одиннадцатом году перестройки, когда все уже поделено, все схвачено, и всякий почти представитель президента, невзирая на его деловые качества, рассматривается как лишний рот и вызывает у определенной категории делового народа резонный, в общем-то, вопрос: «А этому-то с какой стати отстегивать»? Тут уж кто успел, тот и съел…
Единственное, что поимел Москалец от рыночных перемен – роскошные хоромы в роскошном «новорусском» доме на тихой улице имени красного подпольщика Пермякова, сложившего голову в борьбе против колчаковцев за торжество мировой революции (а по другим данным – спьяну пристреленного из верного маузера соратником по борьбе, партизанским атаманом Щетининым, приревновавшим Пермякова к боевой подруге). Ни в чем доходно-коммерческом Москалец, как было известно совершенно точно, не участвовал ни с какого боку и находился в положении достаточно пикантном – если злые языки не врали насчет того, что будущим летом случатся-де президентские выборы. На Руси исстари повелось, что всякий новый самодержец обычно менял ближних бояр, дьяков и воевод, причем в первую очередь сыпались бессребреники и идеалисты. Как цинично выразился Глеб, коли уж Москальца вот уже год не облаивают печатно ни коммунисты, ни национал-патриоты, это означает, что рейтинг Дария Петровича упал ниже абсолютного нуля…
Суммируя и резюмируя, можно твердо утверждать со всей уверенностью, что на роль закулисного вершителя темных дел и теневой коммерции тесть Марзукова безусловно не годится. Информатор из казино «Жар-птица» сообщал недавно, что Юля Марзукова, в девичестве Москалец, напившись в баре с подругой школьных лет, а ныне супружницей юного преуспевающего бизнесмена, ругательски ругала пентюха-папочку, так и не научившегося делать деньги, даже деревянные…
– Здесь сворачиваем? – спросил Федя.
– А? – Даша очнулась от раздумий. – Нет, до следующего дома проедь, а там под арку…
– Они есть замешаны в криминаль? – спросил с заднего сиденья мсье Флиссак.
– Вряд ли, – задумчиво сказала Даша. – Так, формальности…
10.34 по шантарскому времени.
«Москвич», скрежеща потрепанной коробкой передач, въехал в обширный двор, насквозь продуваемый ветром и почти пустой, если не считать непонятно чьего склада, двойного рядка гаражей и десятка автомобилей, стоявших впритык к решетке, ограждавшей выступающие колпаки газгольдеров, похожих на купола уэллсовских марсиан (этот квартал готовил пищу исключительно на газе и оттого был в выгодном положении по сравнению с электрифицированными, где то и дело отключали свет без всякого предупреждения).
– Туда, – показала Даша. – Где витрины разрисованы.
– Там же магазин?
– Это вывеска осталась…
Магазин «Фрукты-овощи», вмонтированный некогда прямо в жилой дом, давно уже перестал существовать, как и купившая его фирма, прогоревшая на антиквариате (казалось, что вот-вот достроят двадцатиэтажную гостиницу, и интуристы хлынут потоком – но отель четвертый год зиял пустыми окнами, а у аборигенов окрестных районов были заботы поважнее покупки антиквариата). Фирма тихо исчезла, а магазин приобрел под студию Марзуков, в ту пору гораздо более денежный, – благо почти рядом торчал высоченный небоскреб Шантарского речного пароходства, на чьей крыше и установили антенну передатчика. А огромные буквы «Фрукты-овощи» просто поленились отрывать с козырька. Тр-рах! Дверь телестудии распахнулась с грохотом, оттуда выскочил человек в сизом милицейском бушлате, согнувшись и держась за левую ногу, закултыхал прочь. Короткий треск – и он замер, нелепо дернулся, скрючившись, стал опускаться наземь.
– Тормози! – отчаянно заорала Даша.
Едва успела схватиться за ручку – Федя вдарил по тормозам, «москвичок», клюнув носом, замер метрах в тридцати от неподвижного тела. Даша еще успела подумать, что на студии нет никакой милицейской охраны, – и тут в приоткрывшейся двери сверкнул металл, загрохотала автоматная очередь, метрах в двух перед машиной взлетели фонтанчики из мерзлых крошек земли.
Федя без приказа дал задний ход, машина, нестерпимо взвыв, прямо-таки прыгнула назад. Даша уже стреляла прямо через лобовое стекло – раз, два! Стекло с ее стороны покрылось паутиной трещин, но она успела рассмотреть, что дверь проворно захлопнулась.
Сзади охнул француз.
– Ложись на пол! – закричала Даша. – Федя, газу!
Машина, летя кормой вперед, отскочила за унылое здание склада. Новая автоматная очередь вслед – из разбитого окна рядом с дверью, где-то сзади посыпалось стекло, пули визгнули по глухим стенам из темно-красного кирпича.
Поймав растерянный взгляд Феди, Даша распорядилась:
– Глуши мотор! Рацию! Француза стереги!
Мсье Флиссак попытался было отважно выглянуть из-за угла. Федя схватил его за лодыжку, опрокинул и оттащил в безопасное место. Зачем-то пригибаясь, вернулся к машине, лег на передние сиденья и вытащил микрофон из гнезда. Даша, прижавшись спиной к грязной стене, пыталась собраться с мыслями, но в голову не лезло ничего умного.
Осторожненько выглянула. Тут же по ней ударил автомат, на голову посыпалась кирпичная крошка. Федя орал в микрофон. Француз сидел на корточках, лицо у него стало невыносимо азартным. Даша погрозила ему кулаком. Перебежала на другую сторону, высунулась из-за угла. На сей раз стрелок отреагировал с полуминутным, наверно, запозданием, и она успела рассмотреть, что он торчит у разбитого окна, – прежде чем вновь стегнула короткая очередь.
Даша видела со своего места, что на балконах длиннющего дома, в котором располагалась студия, замаячили кое-где перегибавшиеся через перила люди. Заорала благим матом, словно пыталась докричаться на другой берег широченной Шантары:
– Спрятаться всем, идиоты!
Милиционер лежал на том же месте и не шевелился. В пятиэтажке за Дашиной спиной кто-то громко запричитал. Слышно было, как метрах в десяти, на проспекте Энгельса, как ни в чем не бывало шумят троллейбусы и надрывается ламбада – из динамика на крыше «комка».
10.38
– Руки! Лицом к стене! – рявкнули сзади.
Мсье Флиссак, сидя на корточках, старательно воздел руки над головой. Федя замер в неудобной позиции – только ноги торчали из распахнутой правой передней дверцы. Даша застыла, не шевелясь, но все-таки осторожно повернула голову, глянула назад. Ее держали под прицелом автоматов трое в комбинезонах с рысью на рукаве и черных капюшонах. Ни хрена себе оперативность, растерянно подумала Даша, Федя еще говорить не кончил…
– Рыжая? Ты как здесь? – тот, что был со «Стечкиным», очевидно, командир, опустил ствол, махнул своим. Из-под арки перебежками просочились еще четверо.
– Да по делам ехала… А вы?
– Только что был звонок в пару редакций и дежурному по городу, ближе всех оказались, Ведмедь и погнал…
– Ну?
– Там чечены, – сказал офицер. – Звонил какой-то Арслан, сказал, что они взяли в заложники восемь человек, всю смену, и при любой попытке штурма… Требования сообщат дополнительно. – Он осторожно выглянул из-за угла.
Ударила совсем короткая очередь, патрона в три. Из-под арки уже выглядывали зеваки, автоматчик их крыл на чем свет стоит, но они все равно лезли.
– Сподобились… – сказала Даша. – И до нас, значит, докатилось? Сколько их там может быть?
– Сиди, не твоя печаль…
И тут раздался спокойный, даже восхищенный голос:
– Я понимаю, там есть террорист?
У офицера перехватило дыхание. Он несколько секунд оторопело разглядывал мсье Флиссака, с детским любопытством таращившегося на суету рослых парней в камуфляже (их все прибывало, кто-то подсоединял прицел к бесшумной снайперской винтовке, кто-то бубнил в рацию):
– Это еще кто?
– Наш француз… – растерянно сказала Даша и опомнилась. – Федя, убери его к чертовой матери!
Федя задом вперед вылез из машины, подхватил француза и поволок, невзирая на протестующие двуязычные вопли, под арку, в безопасное место, распугивая матами зевак, все время озираясь.
– «Байкал» сейчас приедет, – сказал офицер. – Там, у двери, твой лежит?
– Да нет, понятия не имею, откуда он взялся, – пожала плечами Даша. – Когда мы подъезжали, как раз выскочил, похоже, уже раненый, они добавили в спину, или в затылок из пистолета, определенно.
1 2 3 4 5 6 7