Проклятый дождь шумит и в моих снах.
— Ты слишком долго оставался один, дурачок. Для иерарха целибат не обязателен и даже не нужен, и я не понимаю, почему ты считаешь его необходимым. Будь у тебя кто-нибудь — любовница, спутница жизни, — тебе было бы легче справляться с трудностями.
— Как тебе, да? — ядовито осведомился Заваль. — Самая знатная и почитаемая дама Каллисиоры живет в лачуге ремесленника и хлопочет по хозяйству, как простолюдинка.
Гиларра шагнула вперед, глаза ее вспыхнули. На какой-то миг Завалю показалось, что она ударит его. Но она сдержалась, только глубоко вдохнула и с шипением выпустила воздух сквозь зубы.
— Ты и правда дурак, Заваль, — хладнокровный, невыносимый дурак. Беврон — мой избранник, и малыш Аукиль появился потому, что мы желали его. Он — выражение нашей любви друг к другу, а этот бездушный холодный каменный гроб, может, и подходит для вас с Мириалем, но для зачатия детей не годится.
При этих ее словах иерарх ощутил укол зависти, но легко справился с ней. Что за чушь, сказал он себе. Гиларра тебе сестра. Разумеется, мы разыгрываем Великое Соитие каждое зимнее солнцестояние, дабы Мириаль не оставлял Каллисиору своими дарами, но это всего лишь ритуал, когда говорится и делается то, что должно. Не больше. «Мне не нужен никто, — думал он. — Святой, всемогущий Мириаль — единственная духовная привязанность любого иерарха. Но почему же, когда я принес такую жертву, Мириаль отвернулся от меня?»
Заваль с усилием вырвался из темной бездны своих дум. Он вовсе не хотел ссориться с Гиларрой, но был совершенно не согласен с ее желанием жить вне храма. Надо было менять тему.
— Так что у тебя за новости? — поинтересовался он.
— Что? Мои новости? Какое это имеет значение — после того, что ты мне сказал?
— Рассказывай, — потребовал Заваль. — Я пока еще иерарх — по крайней мере до завтра.
— Как пожелаешь. — Гиларра пожала плечами. — Знаешь, чем сейчас забиты головы черни? — Пожав плечами, она выразила свое отношение к невеждам, что живут за пределами ее мира — города. — От врат Пределов только что доставили весть. Какие-то суеверные дурни — торговцы или что-то вроде того — нашли на Змеином Перевале неведомую тварь. Бог знает, что это, — она улыбнулась Завалю, — но они решили, что это дракон. Дракон, представляешь? Как бы там ни было, они сочли, что разбираться с этой мифической животиной должны мы, и прислали нам сию радостную весть. Что ты собираешься делать? Хочешь, я дам им золота или еще чего-нибудь и ушлю прочь?
У Завали перехватило дыхание. Дракон? Неужто Мириаль в конце концов послал ему чудо? Волшебный зверь, прямиком из легенд, будет достойной жертвой разгневанному Богу, куда лучшей, чем падший иерарх. Заваль постарался, чтобы голос его звучал решительно, хотя и понимал в глубине души, что хватается за соломинку.
— Едем, Гиларра. Надо разобраться в этом деле.
— Что?! — Суффраган была потрясена до глубины души. — Ты всерьез намерен тащиться до Змеиного Перевала по одному только слову каких-то суеверных болванов, нашедших скорее всего древесный ствол? Заваль, ты что — свихнулся?
— Разве надежда запретна? — тихо проговорил Заваль. Повернувшись, чтобы выйти из башни, он чувствовал, как Гиларра в смятении качает головой. Но в конце концов она последовала за ним.
Глава 7. БЕЗДОМНЫЕ И БЕСПРАВНЫЕ
— То есть как это — убираться вон? — воскликнула Виора. — Это наш дом! Вы не имеете права выгонять нас!
— А ты подумай хорошенько, хозяюшка. — Один из громил, огромный, как медведь, угрожающе перешагнул порог, для убедительности постукивая по ладони увесистой дубинкой. — Этот дом принадлежит леди Серимее — как, впрочем, и все окрестные дома. Все вы, ничтожная шваль, почти год как не платите арендной платы, вот леди Серима и хочет, чтобы вы убрались вон.
— Но послушайте… — Виора понимала, что просить бесполезно, однако пыталась оттянуть неизбежное. — На самом деле этот дом не наш — мы с мужем только поселились здесь на время у нашей дочери и ее мужа. Вы бы подождали, пока дочкин муж вернется — ведь по правде-то хозяин здесь он…
Второй громила — с выбитыми зубами и бесформенной, покрытой шрамами физиономией заядлого кулачного бойца — вполголоса выругался.
— Никакого соображения у этих окраинных голодранцев! Настоящая хозяйка здесь — леди Серима, и она желает, чтоб вы, вонючие недоумки, убрались отсюда к чертовой матери!
— Да что же с нами станется? — взмолилась Виора. — Не виноваты же мы, что в городе голод! Людям и есть-то нечего, не то что платить за жилье! Да ведь половина народу, что живет на этом подворье, уже мается легочной лихорадкой от вечного голода и холода! Ежели вы их выгоните на улицу, под дождь, они и до утра не доживут!
И зачем только я трачу слова попусту, с отчаянием подумала она. Виора отлично знала, что никакие мольбы не смягчат наемников Серимы, которых все жильцы ее доходных домов называли попросту «Серимины громилы». В эти дни все купцы
Каллисиоры — то есть все те, кто мог себе это позволить, — обзаводились такими вот наемными шайками, чтобы защищать свои интересы за счет беззащитных и бесправных бедняков.
И все же Виора не могла покорно, без единого слова подчиниться жестокому приказу этих ублюдков, хотя хорошо понимала, что умолять их выйдет куда безопасней, чем проклинать. Снаружи, на улице уже царила суматоха — это другие громилы врывались в жалкие домишки окраинного Козьего Подворья. Виора вспомнила своих соседей — пожилых вдов Лею и Кеду, которые жили в одном доме и делали свечи, чтобы хоть как-то прокормиться; Леваля-золотаря, его жену Таллу и целый выводок их детишек, мал мала меньше; лудильщика Собела, который исправно содержал злонравную и раздражительную мать своей покойной жены — веселой и хорошенькой глупышки, умершей родами два месяца назад…
Только этого нам и не хватало, горестно подумала Виора. Как будто мало других несчастий! Она уже слышала, как из соседних домов доносятся мольбы и крик, ругань и звуки ударов. Женщина вытянула шею, чтобы глянуть, что творится на улице, — но пара верзил, торчавших на пороге, совершенно заслонили дверной проем, да и самой Виоре достаточно было сейчас своей беды, чтобы тратить время на сочувствие соседям.
— Что с вами станется — это уж ваша забота, — проворчал громила с дубинкой. — А у нас пока одна забота — ты, да только это ненадолго!
Он шагнул к Виоре, угрожающе замахнувшись дубинкой, и женщина с испуганным криком отшатнулась. И ударилась локтем о стену — да так сильно, что из глаз брызнули слезы. К ее изумлению, второй громила — тот, с уродливой физиономией кулачного бойца — шагнул вперед и перехватил руку напарника.
— Не нужно этого, Гуртус. Она и так не причинит нам хлопот. — Он ободряюще кивнул Виоре. — Вот что, хозяюшка, если ты и твое семейство уберетесь отсюда подобру-поздорову, я уж позабочусь, чтобы вам не сделали худа. Будешь умницей, так я дам вам время собрать вещички — сколько сможете на себе унести.
Спорить и сопротивляться толку не было. По крайней мере этот человек старался обойтись с ними по-доброму — насколько мог, конечно. Виора понимала, что большего участия от него не дождешься — да и на том спасибо.
— Что вам тут нужно? Проклятье, а ну-ка пропустите меня! Из соседнего дома появилась Фелисса, дочь Виоры, — она помогала соседям ухаживать за больным ребенком. Громилы посторонились, пропустив ее, но Виора на миг содрогнулась от страха, увидев, как жадно их взгляды обшарили ладную фигуру молодой женщины. Она поспешно втащила Фелиссу в тесную кухоньку. Объяснять, что происходит, было незачем — Фелисса наверняка уже видела, что творится в Козьем Подворье.
— Где Ивар и твой отец? — резко спросила Виора. — Поторапливайся, времени у нас мало. — Говоря это, она уже шарила в кухонных шкафчиках, выставляя на стол самую необходимую утварь.
Фелисса ошеломленно смотрела, как ее мать лихорадочно мечется по кухне.
— Они пошли в Верхний Город, порыться на помойках у богатых домов. Скоро должны вернуться.
И как обычно, с пустыми руками, горько подумала Виора. В эти трудные времена даже богачи не могли себе позволить выбрасывать что-то на помойку.
— Да не стой ты разиня рот! Помоги мне!
Она сунула дочери старый мешок из-под муки. Фелисса наконец-то пришла в себя и принялась проворно сгребать в мешок все, что было расставлено на столе: миски, ложки, ножи, две кастрюли, вставленные одна в другую, несколько луковиц, сморщенные картофелины и остатки залежалого бекона. Виора вручила дочери мешочек с мукой и кусок жира, тщательно завернутый в промасленную бумагу. Полупустой жбан с медом, мешочек с чаем и драгоценная шкатулка с целебными травами, которыми пользовалась Виора для лечения домашних, тоже отправились в мешок Фелиссы вместе со связкой свечей. Подумав, Виора сунула туда же длинный и острый нож для мяса — в случае нужды он мог пригодиться и как оружие.
В кисет у пояса она сунула огниво и трут, и дочь последовала ее примеру. Затем женщины взбежали вверх по скрипучей лестнице. Сердце Виоры колотилось так, что казалось, вот-вот разорвется. По пути они миновали громилу со шрамами — тот по-прежнему стоял на страже у входной двери.
— Пошевеливайтесь! — крикнул он им вслед. — Я вас долго ждать не намерен!
Наверху, где располагались две изрядно захламленные спальни, женщины принялись лихорадочно увязывать в громоздкие тюки одеяла и теплую одежду. И все это время Виору не покидало чувство, что она видит ужасный сон. Как могло такое случиться? Как могла ее семья оказаться в один миг на краю пропасти? Они всегда жили честно, трудились не покладая рук, соседи и знакомые их уважали. Что же пошло наперекосяк, если их вышвыривают из дому, точно ветхое, ненужное тряпье? Хорошо хоть Сколль в безопасности, мельком подумала Виора. Единственное утешение. Сын Виоры вот уже полгода как был определен в ученики к ее сестре Агелле, которая была кузнецом в Священных Пределах.
Из своей спальни неверным шагом вышла Фелисса, с трудом волоча увесистую звякающую суму, где хранились инструменты ее мужа — длинные ножи для разделки туш, мясницкий молот, которым забивали скот либо кололи кости, чтобы добыть из них мозг. У Фелиссы не хватало сил, чтобы хоть на минутку приподнять тяжелую суму, но Виора не сказала ей ни слова упрека — она хорошо понимала дочь. Инструменты были для мужчин символом их ремесла и источником самоуважения — даже в те времена, когда для них не было работы. По той же причине сама Виора уложила кожаный чемоданчик, принадлежавший ее мужу Улиасу. В чемоданчике, как и прежде, лежали его бесценные иглы, наперстки, нитки и ножницы — хотя умелые руки старого портного вот уже несколько лет немилосердно терзал артрит, превратив их в распухшие уродливые клешни, а портняжная лавка, столько лет приносившая немалый доход, давно закрылась, оставив Улиаса и Виору на содержание Фелиссы и ее мужа. А теперь и они вот-вот лишатся крыши над головой… Не иначе как нас прокляли, с горечью подумала Виора. Чем же еще могли мы заслужить этакие беды?
Она едва начала спускаться по лестнице, когда снаружи послышался шум. Фелисса судорожно стиснула руку матери, карие глаза ее округлились от испуга.
— Мама! Это… это отец и Ивар!
Виора мысленно взмолилась — без особой, впрочем, уверенности, — чтобы у мужчин хватило ума не ввязаться в драку с громилами. Только вряд ли Ивар захочет смириться с тем, что у него отнимают дом… Виора поспешно, пинком столкнула вниз по лестнице тюки и с силой, которой сама за собой не подозревала, швырнула следом увесистую суму с мясницким инструментом Ивара. Затем обе женщины опрометью сбежали вниз.
Громилы уже не маячили у входной двери — для них нашлось другое занятие. Выбежав во двор, Виора и Фелисса увидели, что Ивар, скорчившись от боли, валяется на земле, а наемники Серимы по очереди пинают его коваными сапогами. Как видно, он совершил промашку, попытавшись возражать против выселения. Улиас, упав на колени, привалился плечом к стене и безуспешно пытался вытереть кровь из глубокой раны на голове. Одежда его была в пыли, несчастные, скрюченные артритом руки исцарапаны до крови. Виора ясно представляла себе, что случилось: Улиас бросился на помощь молодому зятю, и его без малейших усилий отшвырнули прочь, словно трехлетнее дитя. Быть может, плоть Улиаса и не слишком от этого пострадала, но его гордость была уязвлена безмерно. Виора бросилась было к мужу — но застыла, услышав страшный, дикий крик. Это Фелисса мчалась к обидчикам мужа, размахивая длинным и блестящим мясницким ножом.
— Фелисса, не надо! — пронзительно вскрикнула Виора. Услышав ее слова, громилы обернулись и увидели молодую женщину, которая бежала к ним, сжимая в неопытной руке длинный нож. Тот из наемников, что был выше ростом — сущий великан, — громко расхохотался. Оставив своего напарника измываться над Иваром, он так стремительно метнулся к Фелиссе, что Виора успела разглядеть лишь смутный промельк… а громила между тем уже стиснул мясистыми пальцами запястье Фелиссы и с силой вывернул ей руку.
Фелисса закричала от боли, и нож со звоном упал наземь. По-прежнему крепко сжав ее запястье, громила свободной рукой принялся размеренно бить молодую женщину по лицу, да так, что голова ее от увесистых пощечин моталась то вправо, то влево. Внезапно он разжал пальцы и сильно толкнул Фелиссу в грудь. Женщина упала, но не успела удариться о землю, как наемник уже навалился на нее. Фелисса всем телом извивалась под его тяжестью, но вдруг замерла: наемник подобрал с земли нож Ивара и поднес блестящее острое лезвие к ее лицу. Угроза была ясной и без слов. Ивар, который под градом ударов своего мучителя отчаянно пытался встать на колени, застыл, словно в один миг превратился в камень.
Фелисса тоненько всхлипнула, когда громила разрезал ножом ее платье сверху донизу. Его напарник, тот, кого Виора чуть было не сочла приличным человеком, жадно следил за этой сценой и, облизывая губы, ждал своей очереди.
— Не мешкай, Гуртус, — хихикая, посоветовал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61