https://wodolei.ru/catalog/vodonagrevateli/bojlery/nakopitelnye/
Но сейчас забылась. Я не должна была об этом говорить. Не хотела, чтобы это прозвучало. Прости.
– Диана… Я…
– Но мы должны повторять, какая у нас замечательная дочь. Все время, пока она с нами. Это очень важно.
И каким-то волшебным, необъяснимым образом мы оказались в объятиях друг друга.
* * *
Когда мы наплакались и, держась за руки, сели рядом и стали смотреть в чернильно-темную ночь за окном, мне показалось, Диана вот-вот попросит меня не уходить. Я даже увидел, как формируются в ее голове слова.
И сознательно нарушил очарование этого мига. Встал и сказал, что мне пора.
Я не мог остаться дома. Пока не мог.
Кое-что стало мне ясно. Кристально ясно.
Мне следовало завершить неоконченные дела.
Меня выгнали с работы. Отлично. Надо было найти другую. Лучше прежней.
Надо было восстановить фонд Анны.
А для этого где-то достать средства.
Каким-то образом вернуть свои деньги.
Сошедший с рельсов. 34
Ноги Лусинды невозможно было не увидеть.
Я заметил их и в первый раз – в поезде, и сейчас – в толпе на Пен-стейшн. Они выделялись среди множества других ног, ухоженные и сексуальные.
Лусинда была с мужчиной.
Я выслеживал их много дней. Каждое утро садился на поезд 5.30. Прятался в том месте, где встретил их в прошлый раз, и терпеливо ждал.
Я говорил себе: «Это мой единственный шанс». Скрещивал пальцы и читал молитвы.
Наконец я их засек, и оказалось, мне трудно на них смотреть.
Я чувствовал себя обнаженным, уязвимым и напуганным.
А в незнакомом мужчине невольно узнавал самого себя. Как-то на дружеском мальчишнике я отвернулся от юной стриптизерши в золотистом парчовом ремешке на бедрах, окинул взглядом товарищей и с отвращением подумал: «Я такой же, как они».
Этот мужчина был явно очарован Лусиндой. Держал за руку, любовно заглядывал в глаза.
Теперь я нисколько не сомневался. Она его охмурила, как некогда меня. Он оказался следующим.
«Какой трогательный, – подумал я. – Какой жалкий».
Как я в недалеком прошлом.
Взглянув на фотографию в магазине, я задался вопросом: «Почему именно меня выбрали объектом атаки?» И не задумываясь ответил: «Потому что я ее жаждал. Какой угодно. Лишь бы выбила из привычной колеи».
Я то и дело мысленно возвращался к нашим встречам с Лусиндой. Прокручивал их в сознании, как рабочий материал на редакционном компьютере и «Мовиоле» «Мовиола» – фирменное название звукомонтажного аппарата.
. Как мило она сказала: «Я за вас заплачу».
В тот день она меня подцепила.
Лусинда и мужчина завернули в открытое кафе и взяли обезжиренные персиковые оладьи и бублички; мужчина заказал кофе.
Они сидели за маленьким столиком. Плечи их соприкасались, лица иногда застилал пар.
Сначала я держался к ним спиной, потом нырнул за газетный стенд. Я опасался, как бы она меня не заметила, хотя вообще-то зря: узнать меня было трудно.
Во-первых, я похудел. После того, как моя жизнь пошла под откос, у меня испортился аппетит, а затем и вовсе исчез. Одежда висела на мне, как на плечиках. Во-вторых, пополнив благодаря coup de grace Прекращающий страдания смертельный удар (фр.).
Барри Ленге ряды безработных, я бросил бриться. Моя эспаньолка превратилась в настоящую бороду. Несколько дней назад в ванной комнате я посмотрел в зеркало и увидел лице вроде тех, что показывают в кинофильмах о заложниках. Иностранный дипломат, пробывший несколько месяцев в заточении, – вот как я теперь выглядел.
Мне надоело подглядывать за ними из-за газетного щита.
Меня начала разбирать злость. Она поднялась во мне внезапно, как тошнота. Чувство необыкновенной силы. Такую злость я испытывал только к Богу из-за болезни Анны – в те дни, когда в Него верил и не верил. У меня сжались кулаки, и я представил, как запускаю их в рожу Васкеса. И в ее прекрасное лицо.
Но я подавил желание выйти и сказать, что обо всем догадался. Что знаю, как она меня обманула. Надо было дождаться своего часа. Вернуть деньги Анны. Для этого требовалось найти Васкеса. А чтобы найти Васкеса, нужна была Лусинда.
Рано или поздно, она приведет меня к нему.
* * *
Я понял, что Лусинда сменила имидж: она больше не была брокером. Мне удалось подслушать их разговор. Мужчина сообщил, что играл на понижение для своего клиента, который был для него чем-то вроде кормушки. Значит, истинный брокер он, а не она. Потому что мог, поддавшись любопытству, справиться у коллег насчет некоей Лусинды и обнаружить, что таковая в их среде не числится. Значит, теперь она косила под юриста, страхового агента, цирковую гимнастку или кого-нибудь еще. И звалась не Лусиндой.
Зато имя мужчины мне было известно. Я узнал его в то утро, когда они распивали кофе. К ним кто-то подошел и сказал: «Привет, Сэм Гриффин. Как дела?»
Дела его оказались не очень. Он побледнел и онемел. А Лусинда отвернулась и принялась изучать висевшее на стене меню.
– Прекрасно, – ответил Сэм, обретя голос.
А Лусинда поднялась и пересела за другой столик. Случайная попутчица. Вместе сошли с поезда, очутились в одном кафе и сейчас разъедутся на метро. Мистер Гриффин пять минут поболтал с не вовремя возникшим приятелем. А когда тот ушел, с облегчением вздохнул и вытер лицо грязной салфеткой.
Я нервничал; нелегко так близко находиться от жертвы и не иметь возможности предупредить ее об опасности. Словно видишь, как к ребенку приближается машина. Схватить бы его, увести с мостовой, но нет сил. И в результате наблюдаешь страшную смерть крупным планом в замедленном темпе. Ужасно!
* * *
По-моему, однажды она меня заметила.
Я следовал за ними к кафе, расположенному севернее Чайнатауна. Они заняли столик у окна. Гриффин потянулся к ее руке, и Лусинда не отстранилась.
Я невольно вспомнил свое ощущение, когда ее рука ложилась на мою ладонь. Вспомнил всего на мгновение. И какое наслаждение доставляли мне эти руки в отеле «Фэрфакс». Словно открываешь китайскую шкатулочку и находишь в ней другую. Открываешь следующую и видишь новую. Еще и еще – каждая меньше и теснее предыдущей. Открываешь все быстрее и вдруг в последней – ничего. У меня перехватило дыхание.
Погруженный в воспоминания о греховных наслаждениях, я не успел справиться с волнением к тому времени, как они показались на пороге кафе. Пришлось срочно пересечь улицу. На противоположном тротуаре я задержал дыхание, сосчитал до десяти и, скрестив пальцы, медленно повернулся к Лусинде: неужели узнала?
Но нет, обошлось. Влюбленные сели в такси и укатили.
* * *
А затем я их потерял.
Не видел день.
Другой.
Третий.
Неделю. Ни Лусинды. Ни Гриффина.
С раннего утра до позднего вечера я бегал по вокзалу, как заведенный, и все без толку.
Меня охватила паника: я решил, что опоздал. Что Лусинда уже заманила куда-нибудь свою жертву и Васкес накрыл их. Забрал бумажники и устроил мистеру Гриффину допрос с пристрастием: мол, какого хрена изменяешь супруге. А может быть, сейчас звонит милому Сэму домой и просит деньги. Взаймы, всего десять тысяч взаймы, и он исчезнет с глаз долой.
Не найдя парочку и на следующей неделе, я впал в отчаяние. Собрался поднять лапки вверх. Признать, что сорокапятилетнему бывшему рекламщику не дано одолеть матерых бандитов. Пора смириться с поражением.
Я готовился выбросить белый флаг.
Но вдруг кое-что вспомнил.
Сошедший с рельсов. 35
– Надолго вы хотите остановиться?
Портье был тот же самый, что давал мне в ноябре ключ от номера 1207.
Я почесал затылок:
– А сколько будет стоить за две недели?
– Пятьсот двадцать восемь долларов.
– Прекрасно.
Хотя с деньгами у меня было не ахти, но такая сумма нашлась – это приемлемая цена в Нью-Йорке, даже если ковер в номере запятнан кровью, а матрас провонял сексом.
Я уплатил наличными и получил ключ. На спинке просиженного дивана – единственного предмета мебели в вестибюле – лежали журналы. «Спортс иллюстрейтед» за прошлый год, «Популярная механика», два номера «Эбони» и старый «Ю-эс ньюс энд уорлд рипорт». Я взял спортивное издание и глянул на дату.
Восьмое ноября.
За неделю до того, как я сел на поезд 9.05 и слетел с катушек.
В лифт я вошел вместе с мужчиной в пиджаке, украшенном эмблемой Университета Оклахомы. Он и выглядел человеком из Оклахомы. Турист с немного шальным взглядом, клюнувший на обложку брошюры, где отель «Фэрфако» был представлен фотографией 1955 года, когда гостиница еще не субсидировалась чеками федерального социального обеспечения. Провинциал вкусил прелести нью-йоркской жизни, купил у продавца на углу «самый настоящий „Ролекс“» и поднимался в номер, чтобы не сегодня завтра отправиться домой.
Впрочем, я тоже.
Повернув ключ в плохо смазанном замке, я на мгновение испугался, что меня вот-вот толкнут в комнату и собьют с ног. Разумеется, ничего подобного не произошло. Однако, прикрыв за собой дверь, я вздохнул с облегчением.
Комната оказалась меньше, чем я думал. Видимо, мое воображение привело ее в соответствие с размерами катастрофы, которая меня здесь постигла. Обыкновенный номер в заурядной гостинице. Площадь, достаточная для двоих, и то вознамерившихся не отрываться друг от друга. Пространство, где двое, – это радость, а трое – уже беда.
Я улегся в ботинках на постель и смежил веки.
Открыв глаза через несколько минут, я долго не мог сообразить, где нахожусь. Дома? Но куда подевалась Диана? Спустилась на кухню соорудить что-нибудь вкусненькое на ужин? А Анна? Сидит по соседству в Интернете? Небось положила на колени тетрадки с уроками, чтобы при моем появлении разыграть примерную ученицу.
Я осмотрелся.
Номер пропах плесенью – прокис сильнее, чем моя меблированная квартира. У окна – призрачные силуэты стола и стула. Я вернулся к гнусной действительности и застонал. Оборвать бы пронзительный сигнал, да кнопки такой нет на свете.
Я встал и направился в ванную ополоснуть лицо холодной водой. Тело ломило от жесткого комковатого матраса, во рту пересохло. Я глянул на часы: двадцать пять минут восьмого. Я проспал целый день.
Сошедший с рельсов. 36
Я сидел на продавленном диване в вестибюле.
На мне была низко надвинутая на глаза бейсбольная кепка. Я всматривался в людской поток, словно зоркий постовой-регулировщик.
«Надолго вы хотите остановиться?» – спросил меня портье, когда я регистрировался в гостинице.
Но важнее был другой вопрос: почему я вообще здесь поселился?
В тот день мы вышли из поезда и сели в такси.
В машине я сам предложил эту гостиницу.
Но сам ли?
Вначале я показал на одну, но Лусинда мотнула головой: «Не-а». Другая тоже ей не понравилась. И, только подъехав к ее мнимой работе, я заметил «Фэрфакс». «Может, здесь?» И она ответила: «То, что надо». Так кто же выбрал место?
Получается, она.
Мне устроили ловушку, и я элементарно в нее попался.
Меня озарило, когда я бесплодно бродил по платформе вокзала.
Нет никаких оснований опасаться, что Лусинда с Васкесом поменяют место.
Они меняют только клиентов.
Скоро, скоро наступит время лишить мистера Гриффина большей части его сбережений и изрядной доли достоинства.
Я сидел на диване в вестибюле «Фэрфакса».
Я ждал.
* * *
Ночью мне приснился сон.
Будто я снова еду на электричке 9.05. И опять роюсь в карманах, потому что надо мной нависает кондуктор и требует денег.
«Сто тысяч долларов», – говорит он.
«Почему так много?» – недоумеваю я.
«Штрафы выросли», – объясняет он.
Лусинда и на сей раз предлагает за меня заплатить, но я отказываюсь.
* * *
На следующее утро я вновь был на посту.
Я прочитал оба номера «Эбони» и узнал из «Популярной механики», как осуществляется горячее водоснабжение, какой гаечный ключ предпочтительнее использовать, как уложить на пол плитку и какой самый легкий кровельный материал.
«Терпение, – уговаривал я себя, – терпение. Бери пример с Лусинды. Сколько ей пришлось вытерпеть, прежде чем она сумела затащить меня в этот номер! Дружеские обеды, романтические ужины… Если она выдержала, то выдержу и я».
* * *
Как-то днем я позвонил из номера Барри Ленге выяснить, как идет расследование. Прикоснулся к реальному миру. Реальный мир – кажется, так солдаты во Вьетнаме называли свой дом, то есть то, что существовало где-то далеко от фронта. А я и был на линии фронта – сидел в засаде, карауля противника.
Военные ассоциации порождало мое нынешнее казарменное положение. Каждое утро я делал зарядку: отжимался, гнулся, прыгал, махал руками и ногами – наращивал мускулы. Чтобы Васкес, когда снова скажет мне: «Хороший мальчик», – узнал, насколько я вправду хорош.
И еще. При мне по-прежнему был пистолет Уинстона. Я завернул его в полотенце и спрятал за батареей в ванной номера 1207.
Барри Ленге сообщил, что расследование продолжается: они подбивают бабки и ставят точки над i. Похоже, для меня все оборачивается не лучшим образом. Так что напрасно я не принял предложение. Во всяком случае, он мне вскоре позвонит.
Я поблагодарил его за то, что он уделил мне время, и положил трубку.
Затем проверил мобильник и обнаружил весточку от Дианы.
«Тебе звонил детектив Паламбо, – сказала она. – Заявил, что это очень важно. Я ответила, что тебя нет в городе».
Время истекало.
Оно кончалось и для меня, и для Сэма Гриффина. Если для него еще не кончилось.
* * *
Пятница, утро.
Я листал «Ю-эс ньюс энд уорлд рипорт» с заголовком на обложке «Проба сил в округе Палм-Бич». Иногда на меня бросал взгляд портье, иногда его помощник, иногда коридорный, но никто не говорил ни слова.
Такая уж это была гостиница – в ней останавливались бездельники. Поэтому никто не ожидал от них особой прыти. Можно было весь день спокойно сидеть на диване и наслаждаться чтением старых журналов.
«Гор уверен в абсолютной победе», – гласил очередной заголовок.
Коридорные размножились: к белому присоединился черный, оба в грязно-зеленой форме. Негр облокотился о конторку и беседовал с напарником.
Я захотел позвонить Анне. Мобильник был наверху. Я встал и направился к лифту. Белый коридорный мне кивнул, а черный отвернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Диана… Я…
– Но мы должны повторять, какая у нас замечательная дочь. Все время, пока она с нами. Это очень важно.
И каким-то волшебным, необъяснимым образом мы оказались в объятиях друг друга.
* * *
Когда мы наплакались и, держась за руки, сели рядом и стали смотреть в чернильно-темную ночь за окном, мне показалось, Диана вот-вот попросит меня не уходить. Я даже увидел, как формируются в ее голове слова.
И сознательно нарушил очарование этого мига. Встал и сказал, что мне пора.
Я не мог остаться дома. Пока не мог.
Кое-что стало мне ясно. Кристально ясно.
Мне следовало завершить неоконченные дела.
Меня выгнали с работы. Отлично. Надо было найти другую. Лучше прежней.
Надо было восстановить фонд Анны.
А для этого где-то достать средства.
Каким-то образом вернуть свои деньги.
Сошедший с рельсов. 34
Ноги Лусинды невозможно было не увидеть.
Я заметил их и в первый раз – в поезде, и сейчас – в толпе на Пен-стейшн. Они выделялись среди множества других ног, ухоженные и сексуальные.
Лусинда была с мужчиной.
Я выслеживал их много дней. Каждое утро садился на поезд 5.30. Прятался в том месте, где встретил их в прошлый раз, и терпеливо ждал.
Я говорил себе: «Это мой единственный шанс». Скрещивал пальцы и читал молитвы.
Наконец я их засек, и оказалось, мне трудно на них смотреть.
Я чувствовал себя обнаженным, уязвимым и напуганным.
А в незнакомом мужчине невольно узнавал самого себя. Как-то на дружеском мальчишнике я отвернулся от юной стриптизерши в золотистом парчовом ремешке на бедрах, окинул взглядом товарищей и с отвращением подумал: «Я такой же, как они».
Этот мужчина был явно очарован Лусиндой. Держал за руку, любовно заглядывал в глаза.
Теперь я нисколько не сомневался. Она его охмурила, как некогда меня. Он оказался следующим.
«Какой трогательный, – подумал я. – Какой жалкий».
Как я в недалеком прошлом.
Взглянув на фотографию в магазине, я задался вопросом: «Почему именно меня выбрали объектом атаки?» И не задумываясь ответил: «Потому что я ее жаждал. Какой угодно. Лишь бы выбила из привычной колеи».
Я то и дело мысленно возвращался к нашим встречам с Лусиндой. Прокручивал их в сознании, как рабочий материал на редакционном компьютере и «Мовиоле» «Мовиола» – фирменное название звукомонтажного аппарата.
. Как мило она сказала: «Я за вас заплачу».
В тот день она меня подцепила.
Лусинда и мужчина завернули в открытое кафе и взяли обезжиренные персиковые оладьи и бублички; мужчина заказал кофе.
Они сидели за маленьким столиком. Плечи их соприкасались, лица иногда застилал пар.
Сначала я держался к ним спиной, потом нырнул за газетный стенд. Я опасался, как бы она меня не заметила, хотя вообще-то зря: узнать меня было трудно.
Во-первых, я похудел. После того, как моя жизнь пошла под откос, у меня испортился аппетит, а затем и вовсе исчез. Одежда висела на мне, как на плечиках. Во-вторых, пополнив благодаря coup de grace Прекращающий страдания смертельный удар (фр.).
Барри Ленге ряды безработных, я бросил бриться. Моя эспаньолка превратилась в настоящую бороду. Несколько дней назад в ванной комнате я посмотрел в зеркало и увидел лице вроде тех, что показывают в кинофильмах о заложниках. Иностранный дипломат, пробывший несколько месяцев в заточении, – вот как я теперь выглядел.
Мне надоело подглядывать за ними из-за газетного щита.
Меня начала разбирать злость. Она поднялась во мне внезапно, как тошнота. Чувство необыкновенной силы. Такую злость я испытывал только к Богу из-за болезни Анны – в те дни, когда в Него верил и не верил. У меня сжались кулаки, и я представил, как запускаю их в рожу Васкеса. И в ее прекрасное лицо.
Но я подавил желание выйти и сказать, что обо всем догадался. Что знаю, как она меня обманула. Надо было дождаться своего часа. Вернуть деньги Анны. Для этого требовалось найти Васкеса. А чтобы найти Васкеса, нужна была Лусинда.
Рано или поздно, она приведет меня к нему.
* * *
Я понял, что Лусинда сменила имидж: она больше не была брокером. Мне удалось подслушать их разговор. Мужчина сообщил, что играл на понижение для своего клиента, который был для него чем-то вроде кормушки. Значит, истинный брокер он, а не она. Потому что мог, поддавшись любопытству, справиться у коллег насчет некоей Лусинды и обнаружить, что таковая в их среде не числится. Значит, теперь она косила под юриста, страхового агента, цирковую гимнастку или кого-нибудь еще. И звалась не Лусиндой.
Зато имя мужчины мне было известно. Я узнал его в то утро, когда они распивали кофе. К ним кто-то подошел и сказал: «Привет, Сэм Гриффин. Как дела?»
Дела его оказались не очень. Он побледнел и онемел. А Лусинда отвернулась и принялась изучать висевшее на стене меню.
– Прекрасно, – ответил Сэм, обретя голос.
А Лусинда поднялась и пересела за другой столик. Случайная попутчица. Вместе сошли с поезда, очутились в одном кафе и сейчас разъедутся на метро. Мистер Гриффин пять минут поболтал с не вовремя возникшим приятелем. А когда тот ушел, с облегчением вздохнул и вытер лицо грязной салфеткой.
Я нервничал; нелегко так близко находиться от жертвы и не иметь возможности предупредить ее об опасности. Словно видишь, как к ребенку приближается машина. Схватить бы его, увести с мостовой, но нет сил. И в результате наблюдаешь страшную смерть крупным планом в замедленном темпе. Ужасно!
* * *
По-моему, однажды она меня заметила.
Я следовал за ними к кафе, расположенному севернее Чайнатауна. Они заняли столик у окна. Гриффин потянулся к ее руке, и Лусинда не отстранилась.
Я невольно вспомнил свое ощущение, когда ее рука ложилась на мою ладонь. Вспомнил всего на мгновение. И какое наслаждение доставляли мне эти руки в отеле «Фэрфакс». Словно открываешь китайскую шкатулочку и находишь в ней другую. Открываешь следующую и видишь новую. Еще и еще – каждая меньше и теснее предыдущей. Открываешь все быстрее и вдруг в последней – ничего. У меня перехватило дыхание.
Погруженный в воспоминания о греховных наслаждениях, я не успел справиться с волнением к тому времени, как они показались на пороге кафе. Пришлось срочно пересечь улицу. На противоположном тротуаре я задержал дыхание, сосчитал до десяти и, скрестив пальцы, медленно повернулся к Лусинде: неужели узнала?
Но нет, обошлось. Влюбленные сели в такси и укатили.
* * *
А затем я их потерял.
Не видел день.
Другой.
Третий.
Неделю. Ни Лусинды. Ни Гриффина.
С раннего утра до позднего вечера я бегал по вокзалу, как заведенный, и все без толку.
Меня охватила паника: я решил, что опоздал. Что Лусинда уже заманила куда-нибудь свою жертву и Васкес накрыл их. Забрал бумажники и устроил мистеру Гриффину допрос с пристрастием: мол, какого хрена изменяешь супруге. А может быть, сейчас звонит милому Сэму домой и просит деньги. Взаймы, всего десять тысяч взаймы, и он исчезнет с глаз долой.
Не найдя парочку и на следующей неделе, я впал в отчаяние. Собрался поднять лапки вверх. Признать, что сорокапятилетнему бывшему рекламщику не дано одолеть матерых бандитов. Пора смириться с поражением.
Я готовился выбросить белый флаг.
Но вдруг кое-что вспомнил.
Сошедший с рельсов. 35
– Надолго вы хотите остановиться?
Портье был тот же самый, что давал мне в ноябре ключ от номера 1207.
Я почесал затылок:
– А сколько будет стоить за две недели?
– Пятьсот двадцать восемь долларов.
– Прекрасно.
Хотя с деньгами у меня было не ахти, но такая сумма нашлась – это приемлемая цена в Нью-Йорке, даже если ковер в номере запятнан кровью, а матрас провонял сексом.
Я уплатил наличными и получил ключ. На спинке просиженного дивана – единственного предмета мебели в вестибюле – лежали журналы. «Спортс иллюстрейтед» за прошлый год, «Популярная механика», два номера «Эбони» и старый «Ю-эс ньюс энд уорлд рипорт». Я взял спортивное издание и глянул на дату.
Восьмое ноября.
За неделю до того, как я сел на поезд 9.05 и слетел с катушек.
В лифт я вошел вместе с мужчиной в пиджаке, украшенном эмблемой Университета Оклахомы. Он и выглядел человеком из Оклахомы. Турист с немного шальным взглядом, клюнувший на обложку брошюры, где отель «Фэрфако» был представлен фотографией 1955 года, когда гостиница еще не субсидировалась чеками федерального социального обеспечения. Провинциал вкусил прелести нью-йоркской жизни, купил у продавца на углу «самый настоящий „Ролекс“» и поднимался в номер, чтобы не сегодня завтра отправиться домой.
Впрочем, я тоже.
Повернув ключ в плохо смазанном замке, я на мгновение испугался, что меня вот-вот толкнут в комнату и собьют с ног. Разумеется, ничего подобного не произошло. Однако, прикрыв за собой дверь, я вздохнул с облегчением.
Комната оказалась меньше, чем я думал. Видимо, мое воображение привело ее в соответствие с размерами катастрофы, которая меня здесь постигла. Обыкновенный номер в заурядной гостинице. Площадь, достаточная для двоих, и то вознамерившихся не отрываться друг от друга. Пространство, где двое, – это радость, а трое – уже беда.
Я улегся в ботинках на постель и смежил веки.
Открыв глаза через несколько минут, я долго не мог сообразить, где нахожусь. Дома? Но куда подевалась Диана? Спустилась на кухню соорудить что-нибудь вкусненькое на ужин? А Анна? Сидит по соседству в Интернете? Небось положила на колени тетрадки с уроками, чтобы при моем появлении разыграть примерную ученицу.
Я осмотрелся.
Номер пропах плесенью – прокис сильнее, чем моя меблированная квартира. У окна – призрачные силуэты стола и стула. Я вернулся к гнусной действительности и застонал. Оборвать бы пронзительный сигнал, да кнопки такой нет на свете.
Я встал и направился в ванную ополоснуть лицо холодной водой. Тело ломило от жесткого комковатого матраса, во рту пересохло. Я глянул на часы: двадцать пять минут восьмого. Я проспал целый день.
Сошедший с рельсов. 36
Я сидел на продавленном диване в вестибюле.
На мне была низко надвинутая на глаза бейсбольная кепка. Я всматривался в людской поток, словно зоркий постовой-регулировщик.
«Надолго вы хотите остановиться?» – спросил меня портье, когда я регистрировался в гостинице.
Но важнее был другой вопрос: почему я вообще здесь поселился?
В тот день мы вышли из поезда и сели в такси.
В машине я сам предложил эту гостиницу.
Но сам ли?
Вначале я показал на одну, но Лусинда мотнула головой: «Не-а». Другая тоже ей не понравилась. И, только подъехав к ее мнимой работе, я заметил «Фэрфакс». «Может, здесь?» И она ответила: «То, что надо». Так кто же выбрал место?
Получается, она.
Мне устроили ловушку, и я элементарно в нее попался.
Меня озарило, когда я бесплодно бродил по платформе вокзала.
Нет никаких оснований опасаться, что Лусинда с Васкесом поменяют место.
Они меняют только клиентов.
Скоро, скоро наступит время лишить мистера Гриффина большей части его сбережений и изрядной доли достоинства.
Я сидел на диване в вестибюле «Фэрфакса».
Я ждал.
* * *
Ночью мне приснился сон.
Будто я снова еду на электричке 9.05. И опять роюсь в карманах, потому что надо мной нависает кондуктор и требует денег.
«Сто тысяч долларов», – говорит он.
«Почему так много?» – недоумеваю я.
«Штрафы выросли», – объясняет он.
Лусинда и на сей раз предлагает за меня заплатить, но я отказываюсь.
* * *
На следующее утро я вновь был на посту.
Я прочитал оба номера «Эбони» и узнал из «Популярной механики», как осуществляется горячее водоснабжение, какой гаечный ключ предпочтительнее использовать, как уложить на пол плитку и какой самый легкий кровельный материал.
«Терпение, – уговаривал я себя, – терпение. Бери пример с Лусинды. Сколько ей пришлось вытерпеть, прежде чем она сумела затащить меня в этот номер! Дружеские обеды, романтические ужины… Если она выдержала, то выдержу и я».
* * *
Как-то днем я позвонил из номера Барри Ленге выяснить, как идет расследование. Прикоснулся к реальному миру. Реальный мир – кажется, так солдаты во Вьетнаме называли свой дом, то есть то, что существовало где-то далеко от фронта. А я и был на линии фронта – сидел в засаде, карауля противника.
Военные ассоциации порождало мое нынешнее казарменное положение. Каждое утро я делал зарядку: отжимался, гнулся, прыгал, махал руками и ногами – наращивал мускулы. Чтобы Васкес, когда снова скажет мне: «Хороший мальчик», – узнал, насколько я вправду хорош.
И еще. При мне по-прежнему был пистолет Уинстона. Я завернул его в полотенце и спрятал за батареей в ванной номера 1207.
Барри Ленге сообщил, что расследование продолжается: они подбивают бабки и ставят точки над i. Похоже, для меня все оборачивается не лучшим образом. Так что напрасно я не принял предложение. Во всяком случае, он мне вскоре позвонит.
Я поблагодарил его за то, что он уделил мне время, и положил трубку.
Затем проверил мобильник и обнаружил весточку от Дианы.
«Тебе звонил детектив Паламбо, – сказала она. – Заявил, что это очень важно. Я ответила, что тебя нет в городе».
Время истекало.
Оно кончалось и для меня, и для Сэма Гриффина. Если для него еще не кончилось.
* * *
Пятница, утро.
Я листал «Ю-эс ньюс энд уорлд рипорт» с заголовком на обложке «Проба сил в округе Палм-Бич». Иногда на меня бросал взгляд портье, иногда его помощник, иногда коридорный, но никто не говорил ни слова.
Такая уж это была гостиница – в ней останавливались бездельники. Поэтому никто не ожидал от них особой прыти. Можно было весь день спокойно сидеть на диване и наслаждаться чтением старых журналов.
«Гор уверен в абсолютной победе», – гласил очередной заголовок.
Коридорные размножились: к белому присоединился черный, оба в грязно-зеленой форме. Негр облокотился о конторку и беседовал с напарником.
Я захотел позвонить Анне. Мобильник был наверху. Я встал и направился к лифту. Белый коридорный мне кивнул, а черный отвернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30