Астен каждый рассвет встречал немым вопросом, не сегодня ли произойдет то, что определит его судьбу…
Этот день начинался немного не так, как остальные. Под утро ему приснился сын, вестей о котором (как, впрочем, и о Преступивших[35]) в Убежище не имели, и потому сны обретали особую ценность. Астен ясно видел, как Рамиэрль верхом на Топазе едет по узкой горной долине, а Перла налегке идет рядом, время от времени кокетливо потряхивая гривой. Ни Примеро со товарищи, ни Уанна рядом не было.
Роман выглядел целым и невредимым и даже не очень уставшим. Казалось, он знал, что делает, так как ехал вперед, не оглядываясь по сторонам. Впрочем, похоже, там была всего одна дорога. Склоны гор поросли темным хвойным лесом, внизу весело бежала небольшая речушка. Снега еще не было, облетевшие кусты густо облепили странные белые ягоды. Прямо перед лицом Рамиэрля пролетела большая пестрая птица, чем-то напомнившая фазана. На другой берег речки выбежала лисица и с интересом воззрилась на всадника, похоже, в этих краях охотников не водилось, зверье казалось совершенно непуганым.
Рамиэрль улыбнулся, глядя на рыжехвостую остроносую красотку, и чуть придержал коня. Порыв ветра пошевелил ветки белоягодника, принес откуда-то несколько запоздалых темно-красных листьев, один из которых Роман поймал на лету…
Астен проснулся с непривычным ощущением покоя. Он сам себе не признавался, до какой степени ему не нравилась затея сына пройти по следу Проклятого, но, по крайней мере, сейчас никакой опасности не было. Уж в этом-то Кленовая Ветвь был уверен. Жаль, конечно, что Рамиэрль еще не догнал Уанна, но то, что он расстался с коротышкой Примеро, радовало. Кому-кому, а ему Астен никогда не доверял. Эльф взглянул в окно, за которым зеленело предрассветное небо. Зачем-то встал, оделся. Герика еще спала, и Астен решил рассказать ей про Романа попозже, а сам вышел на улицу и долго смотрел на бледнеющие звезды. Там его и застал посыльный Эмзара.
2228 год от В.И.
21-й день месяца Волка. Третья ора пополудни.
Эланд. Идакона
– И вы еще говорите, что не любите эрмет[36]?! – вскричал Его Высокопреосвященство, комично разводя руками. – Вы разбили меня, как жалкого послушника, – а как все хорошо сначала складывалось!
– Но я действительно не люблю эту игру. Да, пожалуй, и остальные игры тоже, – герцог Рене встал из-за массивного черного стола и, наслаждаясь каждым движением, не спеша прошел к окну, – но нигде не сказано, что то, чего ты не любишь, можно делать плохо. Скорее наоборот, ведь тогда ты быстрее закончишь. Великий Дракон! – герцог отдернул темно-серую бархатную портьеру и глянул на улицу. – Я не помню такого снега, тем более что Волк еще не ушел.
– Я еще плохо знаю здешние края, – Максимилиан тоже встал и поставил в специальный бронзовый сосуд, заполненный горячими угольями, низкий и толстый кувшинчик, – сейчас я угощу вас вином по-кантисски. Одного взгляда за окно довольно, чтобы забыть о любом посте. Эта буря меня просто угнетает…
– Меня, признаться, тоже, – откликнулся Рене, – третий день невозможно выбраться из города, а до соседней улицы добраться – все равно что в Варху съездить. Но больше всего мне не нравится, что такого не упомнит даже Эрик.
– Ну, я благодарен непогоде хотя бы за то, что смог заполучить вас на целый день, – Максимилиан с блаженной улыбкой гурмана, предвкушающего праздник вкуса, разлил дымящийся напиток по высоким агатовым кубкам, – смотрите, сейчас, когда в них налито красное вино, они светятся, как костер в тумане…
– Действительно. Великолепное зрелище и великолепный запах, – герцог отошел от окна, – но я всегда ненавидел туман. Потому что он лжет, скрывает, сбивает с пути…
– Да, мои поэтические изыски не для моряка, – Максимилиан улыбнулся, – но я действительно рад вашему обществу, Рене и, кажется, начинаю любить ваши немыслимые края. Здесь холодно, но нигде так не оценишь горячее вино, горящий огонь и беседу с другом – мы ведь друзья, мой герцог, не правда ли?
– Я надеюсь, – Рене отхлебнул из кубка, – восхитительно. Но для того чтобы сказать: «Да, это так!», дружба должна быть испытана…
– Ну, за этим, я полагаю, дело не станет, на войне такие вещи происходят быстро, – вздохнул клирик, – гораздо быстрее, чем хотелось бы.
Они пили вино молча, но в этой тишине не было неловкости или отчуждения, просто каждый думал о своем. Трещали в камине еловые поленья, а за стенами резиденции Его Высокопреосвященства, под которую Рене, вынужденно перебравшийся в герцогский замок, отдал свой особняк, безумствовал ветер. Казалось, в окно бьется чудовищная птица. Внезапно Рене вздрогнул и чуть не выронил свой кубок; кардинал взглянул на своего гостя с удивлением – тот отличался почти сверхъестественной ловкостью, и подобная неосторожность выглядела несколько необычно. Дальнейшее поведение Рене удивило клирика еще больше. Тот зачем-то отошел в самый дальний угол комнаты и замер, поднеся к лицу украшенную золотым браслетом руку, словно бы к чему-то прислушиваясь, а затем твердыми шагами подошел к окну.
– Мне очень жаль нарушать ваш уют, Ваше Высокопреосвященство, но надо немедленно открыть окно и погасить огонь.
– Можете делать все, что считаете нужным, – хоть необычная просьба и вызывала недоумение, Максимилиан не изменил присущей церковникам невозмутимости. Кардинал сам засыпал огонь в камине песком из стоящего рядом обтянутого тисненой кожей ящика и даже задул свою жаровню, после чего посмотрел на Рене.
– Вынужден вас предупредить, что у нас сейчас будут весьма необычные гости, так что есть смысл закутаться потеплее, – обронил Рене, распахивая тяжелые створки, через которые немедленно ворвалась буря. Даже больше чем буря.
Легкая сверкающая фигура влетела в комнату, более всего она напоминала гигантского лебедя, если б только бывали хищные лебеди. Белоснежная, с гибкой длинной шеей и широкими величественными крыльями снежная птица облетела по кругу комнату, от чего мебель тотчас же покрылась сверкающим инеем, а остатки тепла исчезли, словно бы никто не разводил здесь огня с самого лета, и вылетела вон. Пытаясь унять невольную дрожь, Максимилиан смотрел в разверзшуюся пасть окна, за которой в бешеной майерке[37] неслись снежные хлопья.
Ждать пришлось недолго. Птица вернулась, но не одна. В обледеневшую комнату ворвалось шесть или семь снежных лебедей, которые тащили в клювах странный белый сверток! Птицы небрежно сбросили его на пол у остывшего камина и со звенящим пронзительным кличем растворились в буране.
Рене рывком захлопнул окно. Кардинал стоял, не рискуя приблизиться к приношению, безжизненно валявшемуся на ковре. Рене же предпочел прежде всего разжечь камин. Дрова и даже сухие просмоленные шишки вспыхнули не сразу, но тепло вернулось в комнату так же быстро, как и ушло. На массивной дубовой мебели заблестели капли. Белая бесформенная фигура постепенно начинала обретать облик, схожий с чьим-то телом, окутывавшая ее снежная сеть таяла, заливая несчастный атэвский ковер…
– Творец, – что это такое? – это были первые слова, сорвавшиеся с губ Максимилиана.
– Сейчас узнаем, – Рене склонился над свертком и рывком потянул что-то напоминавшее блестящий саван. Снежная материя расползлась прямо под руками, и маринер с клириком оторопело уставились на огромную светло-светло-серую собаку, которая была безнадежно мертва…
2228 год от В.И.
21-й день месяца Волка. Четвертая ора пополудни.
Пантана. Убежище
– Этот снег превратил и без того прелестный пейзаж в серебряную сказку. Смотрите, холод еще не сковал льдом болото, и окна темной воды на белом фоне кажутся провалами в Вечность. Великий Лебедь! Это зрелище странно завораживает своей жутковатой, болезненной красотой. – Клэр восторженно обернулся к своим закутанным в меха спутницам и сообщил: – Очень хочется рисовать…
– Так почему бы тебе этим и не заняться? – Герика улыбнулась художнику. – Я где-то читала или слышала, что каждый день неповторим. Завтра все будет пусть немного, но другим, так что, если желаешь остановить именно это мгновение, берись за дело немедленно.
– А действительно, почему бы и нет? Жаль только, что у меня с собой далеко не все краски, я собирался сделать пару набросков с вас, дорогие дамы, а не писать пейзаж.
– Ты начинай, а я принесу все, что нужно, – откликнулась Тина, – я ведь знаю, где и что у тебя. Ты пойдешь со мной?
– Пожалуй, нет, – тарскийка одновременно весело и виновато посмотрела на подругу, – мне бы хотелось посмотреть, как Клэр работает. Когда он меня лепил, приходилось думать только о том, чтобы не пошевелиться, да и смотрела я в сторону. Клэр, если, конечно, я не буду мешать…
– Ну что ты, – эльф ласково улыбнулся, – когда я пишу, я не замечаю даже Тину, хотя она почти всегда сидит рядом.
– Значит, решено, – Тина чмокнула мужа в щеку, – я принесу краски и чего-нибудь нам всем поесть. Геро, имей в виду, если Клэр всерьез возьмется за дело, мы не уйдем отсюда до темноты, – эльфийка тихонько засмеялась и легко побежала по змеящейся вдоль болота тропинке, ее серебристый плащ скоро скрылся среди густого ивняка.
Клэр устроился на высоком валуне, примостив на колени изящную доску с приколотым к ней белоснежным листом, и принялся за рисунок, то сосредоточенно хмуря брови, то мечтательно улыбаясь. Герика, закутавшись в подаренный Астеном эльфийский плащ, присела у него за спиной, рассеянно следя за рукой художника. Было необычайно тихо, казалось, пойди сейчас снег, был бы слышен шорох падающих снежинок.
Эстель Оскора.
Эльфы умели жить, во всяком случае, магия избавляла от кучи мелких неприятностей, сопровождающих нас, людей, от рождения и до смерти. Взять хотя бы эти их плащи, в которых можно смело спать на снегу, сидеть на замерзших камнях, бросать в воду, огонь, грязь… Будь на мне самая лучшая человеческая одежда, за несколько часов на оледеневшей земле я бы окоченела, а так я даже не замечала холода. Клэр тоже. Он самозабвенно рисовал, и на белом листе проступал загадочный серебряный лес, словно бы светящийся изнутри. Это было чудо, и я с детским восторгом наблюдала за его рождением.
Художник оказался прав, он действительно не замечал ничего вокруг, я же, с восхищением следя за его руками, думала то об одном, то о другом. Мои мысли скакали со скоростью и непредсказуемостью белок, вытаскивая на поверхность то хорошее, то плохое, которого тоже хватало.
Как и когда в мое сердце вошла тревога, я так и не поняла. Дальний лес оставался все тем же просветленно-парящим, небо не уставало переливаться всеми оттенками серебра, которые Клэр прилежно ловил кистью. Но ощущение покоя и умиротворения исчезло напрочь. Как отрезало. Наползала сосущая, отвратительная тревога и предчувствие беды. Я честно боролась со своими эмоциями, наверное, с четверть оры, но в конце концов не выдержала и окликнула Клэра. Тот обернулся с явной неохотой. Разумеется, молодой художник был воспитан по всем правилам сложнейшего эльфийского этикета и к тому же был моим другом, но любезная улыбка на сей раз казалась несколько искусственной. Да и какой художник потерпит, когда его бесцеремонно выдергивают из мира его фантазий!
Я видела, как Клэру хочется поскорее отделаться от меня и вернуться к картине, но тревога внутри меня трепыхалась с отчаяньем залетевшей в комнату птицы.
– Клэр, – я почувствовала, как мой голос предательски дрогнул, – Клэр, готовится что-то страшное. Мы… Надо что-то делать!
– Что? – в лучистых серых глазах мелькнуло недоумение. – Ты говоришь об этой начинающейся войне, или тут что-то другое?
– Нет, не о войне, – я готова была проклясть его непонятливость и свое косноязычие. – Здесь что-то будет. Здесь и сейчас. Я это ясно чувствую!
– Плохо дело! – На сей раз он отреагировал. Еще бы, к предчувствиям, снам и прочей дребедени эльфы относились с большим уважением. – С кем и что должно случиться?!
– Если б знала, сказала, – я отчаянно злилась, но не на Клэра, а на себя, потому что совершенно не представляла, что это на меня накатило. Чем-чем, а пророческим даром меня Творец обделил, да и не смахивало то, что со мной творилось, на всяческие мистические откровения, как их описывают в священных книжках. Просто душу давила отвратительная тяжесть, и я не могла думать больше ни о чем. Я честно попробовала осмыслить свои ощущения, но не преуспела.
– Клэр, – наконец объявила я, – я не понимаю, что со мной. Но я знаю, что это страшно.
– Хорошо, пойдем, – художник начал торопливо собираться, – что бы это ни было, но с тобой связана какая-то тайна. Расскажем Эмзару или, если он занят, Астену.
Я согласно кивнула головой. Это было разумным решением, до которого я могла бы дойти и своим умом. Братья-Лебеди были самыми сильными магами Убежища, и они находились на моей стороне. Клэр наконец уложил свои драгоценные краски, и мы быстро пошли, почти побежали по узкой тропке, огибавшей край болота. Летом мимо нас проносились бы зеленые и голубые стрекозы, сейчас же мне на щеку упала одинокая снежинка. Видимо, сорвалась с дерева. Клэр для эльфа шел не очень быстро, но я едва поспевала за его легкими текучими шагами. Мы не разговаривали, было не до того. А потом сдавивший мое сердце кулак разжался так же неожиданно и сразу, как и появился. Я перевела дух и хотела уж сказать своему спутнику, что тревога оказалась ложной, но слова застряли у меня в глотке. Клэр стоял, обхватив виски руками, и был бледен, словно покойник, а на обычно безмятежном лице застыло такое отчаянье, что мне стало жутко. Я попробовала окликнуть его, но он не услышал. Бросил свои краски вместе с начатым рисунком прямо в грязь и кинулся вперед. Я сразу же отстала – бегать наперегонки с эльфами могут разве что кони. Но мой страх прошел, и я вновь начала соображать. Догнать Клэра я не могла, но я могла подобрать его вещи и продолжить путь к Эмзару. Если то, чего я боялась, уже случилось, мне в любом случае придется рассказывать о своих ощущениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20