https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Am-Pm/awe/
Как будто огромный раскаленный шар металла внезапно отвердел, вырвавшись из кипящей плавильни природы.
Мужчины и женщины, безразличные к этому феерическому зрелищуnote 251, медленно брели, утопая иногда по щиколотку в мелкой, сухой, рыхлой пыли, которая тянулась им вслед, покрывая ноги светло-золотистым налетом, сквозь который на коже виднелись пурпурные рисунки, нанесенные краской руку.
Вождь подал знак. Все остановились в том месте, где свод возвышался в форме купола, и прикрепили факелы на выступах скалы. Издалека доносились приглушенные звуки подземного потока, который, казалось, уходил в почву самого грота. Там и сям капельки сбегали вдоль стен, оживляя их добавочным блеском, и монотонно падали на землю.
— Здесь находится последнее убежище арамишо, — торжественно провозгласил Панаолин. — Пусть же никогда корыстолюбивые белые люди не переступят этого порога! Пусть погибнут враги моего племени, если они осквернят его своим появлением! И пусть также погибнет предатель, который выдаст тайну нашего уединения! Пусть отсохнет моя рука, пусть другая сгниет и отвалится, если я нарушу когда-нибудь эту клятву! Я произношу ее первым!
Один за другим присутствующие повторили эти слова приподнятым, торжественным тоном. Жак поклялся последним, голос его вибрировал, выдавая сильное волнение, а быть может, и укоры совести.
— А теперь, — завершил старейшина, — пусть мои дети возрадуются!
Приготовления к веселью выглядели странно. Пока женщины торопились сделать напиток вику, мужчины раскрыли свои котомки и вытащили каждый по маленькому кувшинчику, тщательно закупоренному рыбьим пузырем. Там содержался жир носухи. Они обмазались с ног до головы, затем, внезапно охваченные яростным исступлением, кинулись плашмя на землю, покатились с безумными криками в волнах золотистой пыли, корчились в конвульсиях и за несколько минут совершенно исчезли в желтом облаке.
Когда пыль улеглась, семеро мужчин походили на золотые статуи, на оживших божков сказочного подземелья.
Сосуды, наполненные вику, уже поджидали их, симметрично расставленные и ласкающие взор, — истинная радость для пьющих! Жак собирался, как и прочие, осушить одну из тыквенных бутылок, когда его жена, красавица Алема, подошла с сияющими глазами, с нежной улыбкой и протянула ему древесный кубок.
— Пускай друг моего сердца выпьет бокал, наполненный его возлюбленной!
Восхищенный молодой человек залпом проглотил пьянящее зелье.
Танцы и крики возобновились с новым усердием, ожесточенным, полубезумным. Индейцы пили много, но без излишеств, ведь это был напиток их предков! Они всей душой отдавались удовольствию, однако инстинктивно избегали полного опьянения.
Только Жак, хотя и немного выпивший, потерял свою выдержку. С необычайной словоохотливостью он пустился сбивчиво пересказывать то, что накипело у него на душе. После нескольких бессвязных фраз речь его обрела большую стройность. Он поведал, не утаивая ни одной подробности, о своем путешествии в Сен-Лоран, о признании, сделанном доктору В. и начальнику тюрьмы, о том, как похитили его беглые каторжники, как измывались над ним, высказал догадку о цели их экспедиции и, наконец, описал свое освобождение и знакомство с гвианскими робинзонами.
Исповедь была исчерпывающе полной, говорил он с решимостью, болью и откровенностью, вызванными, вполне возможно, одним из тех напитков, секретом приготовления которых владеют некоторые индейцы.
Его соплеменники, бесстрастные, словно изваяния, выслушали эту речь, не шевельнув бровью, без всякого видимого волнения.
Опустошенный, задыхающийся Жак с пересохшим ртом, еще бормоча какие-то отрывистые слова хриплым голосом, едва выдавил из себя: «Пить!» — настолько мучила его жажда.
Панаолин спокойно сказал:
— Хорошо. Пусть моя дочь даст выпить своему мужу.
Алема улыбнулась из полумрака, принесла полный кубок и протянула его юноше, не расплескав ни капли. Рука ее была тверда, пронзительный взгляд как будто хотел заглянуть в самую глубину души.
Жак опорожнил кубок с жадностью и уселся на землю, совершенно отупевший, с погасшим взором, ничего не видя и не слыша.
Старый вождь подал знак. Его люди взяли плетеные корзины, пагара, и отправились в глубину галерей, едва освещенных мерцающими отблесками факелов. Вскоре они вновь собрались на перекрестке с нагруженными до предела корзинами и вышли из пещеры, предварительно сдвинув камень. Индейцы проделали еще несколько рейсов, как бы не замечая присутствия Алемы, державшей на коленях голову уснувшего, а может быть, смертельно пьяного мужа.
Вот они вошли в последний раз, неся пустые пагара. Панаолин замыкал шествие. Он вытащил из какого-то подобия ниши двуствольное ружье, в котором доктор В. признал бы свой подарок, сделанный Жаку во время одного из предыдущих его посещений. Вождь убедился, что ружье заряжено. А в это время его соплеменники вооружались луками, стрелами, ножами.
Старик объявил:
— Сокровища арамишо в безопасности. Тайна золота под надежной охраной! Можете приходить!
Факелы сразу погасили, и таинственная пещера погрузилась во мрак.
Вопрос Бенуа об охотнике, заряжавшем ружье золотыми пулями, остался без ответа. Акомбаку и его людей не волновало, из чего сделана пулька, найденная в теле тапира. Перед ними возвышалась гора мяса — вот что привлекало все внимание краснокожих, вот над чем неустанно работали их челюсти и желудки. Вся ночь и наступивший день были сплошь заняты этим трудом, которому присутствие мертвого колдуна придавало особый священнодейственный характер. Похоронные почести, если представится случай, могут воздаваться и в жидкой, и в плотной форме, исходя из обстоятельств. Главное — изобилие общей массы поглощаемого.
На памяти индейцев еще не было такого щедрого, сытного празднества. И на него не жалели времени; необъятные пищеварительные возможности эмерийонов нашли себе полное применение.
Наконец кувшины вылакали досуха, а скелет тапира сиял белизной, будто его очистили муравьи-маниоки. Как застоявшийся конь, который в нетерпении грызет свои удила, Бенуа дожидался заветной минуты. Он решительно возглавил колонну и двинулся к пещере, чей темный зев приоткрылся на юго-западном склоне первого холма.
Индейцы как будто смягчились и подобрели. Акомбаку почти не волновал исход затеянного предприятия, некоторые стороны которого он находил опасными. В конце концов покойного щедро оплакали. Его кончина, хотя и внезапная, не была преждевременной. Ведь он такой старый! И к тому же у него есть преемник. А носить за собой останки очень обременительно… Так ли уж необходимо разыскивать и наказывать, не давая себе передышки, виновника трагедии, уже как-то восполненной, отступившей в прошлое?..
Иначе думал бывший надзиратель, пылавший гневом. Он угрожал перепуганному вождю новыми несчастиями. Не очень полагаясь на свое «войско», Бенуа торопился поднять его боевой дух привычными средствами с помощью тафии.
Колебания прекратились, жажда мести снова взыграла. Барабан из кожи кариаку ударил как гонг, и бамбуковые флейты дружно взвыли. По крутой тропинке они поднялись к пещере, авантюрист вошел туда первым, с мачете в одной руке, с факелом в другой. Краснокожие с воплями последовали за ним.
Привыкая к полумраку, они брели за Бенуа, которого душило волнение, и вскоре очутились в центральном зале, откуда разбегались узкие галереи. Тут завывания внезапно смолкли, воцарилась тревожная тишина. Страх сковал вождя и его воинов. И сам Бенуа, несмотря на свою закалку, не удержался от испуганного возгласа при виде неподвижного тела Жака, распростертого на спине с разбросанными руками, похожего на золотую статую, сброшенную с пьедестала.
— Золото! — в восторге вскричали баниты, не думая о судьбе индейца.
— Да нет же, глупцы, это всего лишь пыль. Два су за тонну, — заметил патрон.
Он быстро наклонился и приподнял тело, желая установить, теплится ли в нем еще искорка жизни. Затем поднес факел к широко раскрытым глазам. Веки даже не шевельнулись, объем зрачков не изменился, они были похожи на маленькие черные жемчужинки в коричневой оправе.
Растерянность охватила Бенуа, даже нечто, похожее на отчаяние… Но вовсе не из-за несчастной и загадочной судьбы парня. Человечность была чужда его натуре. Желание уловить последнее дыхание жизни проистекало от ненасытной жадности. Одной рукой, подведенной Жаку под затылок, он удерживал на весу негнущееся тело, которое опиралось на пятки, образуя угол в 25 — 30 градусов.
— Он умер, — глухо сказал шеф. — Определенно мертв!
И, даже не пытаясь разгадать причину смерти, сцепление обстоятельств, приведшее индейца в пещеру, Бенуа добавил:
— Странный костюм. Ну вот парень вырядился в золото, как божок… Далеко же он забрел! Да и мы тоже… — и выпустил тело, которое упало с глухим звуком.
Беглые каторжники пораженно взирали на искрящуюся пещеру, столь неожиданно превращенную в склеп. Подземный храм золота, объект их давних вожделений, мертвый человек, казавшийся сброшенным с трона божеством — наполняли их страхом и трепетом. Не менее потрясенные индейцы, на подгибающихся от пьянства ногах, хранили молчание. Голосу авантюриста вторило гулкое эхо.
— Этот мерзавец сыграл с нами свою последнюю шутку, — говорил, как всегда злобно, бывший надзиратель. — Мертвый краснокожий стоит не больше, чем живой беглец, и еще меньше, чем собака на четырех лапах… Но хватит нам заниматься этим печным горшком. Мы на месте назначения, наша задача — найти хранилище…
— Раскупорим его без проблем… — развязно откликнулся Бонне, чья ловкость «медвежатника» пользовалась широкой славой. — Но они наверняка запихнули свою кубышку в какую-нибудь дыру, черта с два ее найдешь…
— Мы ничего не найдем в старом чулке… — с глупым видом брякнул Тенги, грубый бретонец, убивший когда-то свою тетку подставкой для дров, чтобы украсть ее сбережения, которые она хранила в чулке в соломенном матрасе.
Столь «утонченные» шутки высоко ценились на каторге, чьи обитатели любили живописать свои «подвиги». Однако юмор на Бенуа не подействовал.
— Этот ловкач был не один. Они здесь гуляли все вместе, а потом кокнули его исподтишка. Акомбака, из какого племени этот мертвый индеец?
— Арамишо, — глухо ответил вождь.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Кто его отец?
— Большой вождь. Он умер. Жена молодого индейца…
— А!.. Так у него есть жена…
— Да, дочь Панаолина… великого пиэй. — Акомбака понизил голос до шепота.
— Известно ли тебе, почему он покрыт этой желтой пылью?
Объятый страхом краснокожий сумел только отрицательно качнуть головой.
— Ничего не вытянешь из этих скотов, — сказал компаньонам раздосадованный Бенуа. — Будем искать сами. Одно несомненно: хотя желтая пудра ничего не значит, но золото здесь водится наверняка. Держу пари, что эти червяки-индейцы убежали, завидев нас, и предварительно убили своего, чтобы отомстить за наш приход. Матье, дай-ка еще по нескольку капель этим трусам, чтобы вернуть им сердце из пяток. Ну, мои овечки, хлебните для бодрости…
Повеселевшие от водки индейцы нетвердой походкой побрели за авантюристами, которые смело углубились в боковые ответвления пещеры.
Шум подземной реки усиливался, и четверо белых продвигались с большой осторожностью, опасаясь провалиться в какую-нибудь яму. Однако это не помешало Бенуа споткнуться обо что-то твердое и пребольно растянуться, разразившись потоком грубой брани.
— Или мне померещилось… — бурчал он, поднимаясь и отряхиваясь от пыли. Позолоченная борода преобразила его облик. — Да здесь же настоящие булыжники!
— …Булыжники… — ругнулся Бонне. — Я предпочел бы пойти на приступ баррикады из булыжников, чем шляться по таким «мостовым»… Стоп! Гляди-ка! — Голос его чудодейственно изменился и громко зазвенел. — Да гляди же ты!
И Бонне дрожащими пальцами поднял тяжелый кусок металла неправильной формы, в котором странно отражалось пламя факелов.
— Золото! На этот раз точно золото! Не правда ли, Бенуа? Скажи!
Ликование каторжников было бурным, беспредельным, безумным. Они принялись плясать и горланить. Бенуа внешне выглядел сдержанно, но переживал сильнее. Он побледнел и не отводил зачарованного взгляда от самородка.
— Да, это оно, — подтвердил проходимец дрожащим голосом. — Дай-ка рассмотреть… поближе… Черт подери! У меня от радости подкашиваются ноги, отнимается речь! Я просто глупею от возможности разбогатеть!
— А ты уверен, что…
— Да! Говорю тебе — это оно! Точно! Потянет на три килограмма и стоит тысяч десять франков…
Вопли и прыжки возобновились с удвоенной силой при объявлении такой сказочной цифры, к великому удивлению краснокожих, не понимавших причин веселья.
— У меня радость вызывает жажду, — сказал Тенги, запыхавшись и отдуваясь, — я, пожалуй, опрокину бокальчик…
— Нет! — твердо возразил Бенуа. — Выпьешь позже. И мы с тобой. А сейчас надо искать. Кончил дело — гуляй смело! Брось желтого красавчика в мешок, и продолжим разведку.
— Слушаю, шеф! Ты прав. Некогда пить! Да и когда я напиваюсь, то теряю голову… И нас могут обокрасть.
Такое проявление доверия весьма польстило главарю, и он с новым усердием принялся тщательно осматривать землю, на которой углядел вскоре легкие отпечатки босых ног.
— Ага! Ага!.. Становится теплее! Держу след…
Бывший охранник резко наклонился, подобрал какую-то вещицу и протянул ее Тенги.
— Прихвати и этого желтенького малыша, чтобы не нарушать традицию…
То был самородок граммов на сто, мнимый кассир упрятал и его в полотняную сумку.
— Кажется, размениваемся на пустяки…
— Предпочитаю что-нибудь покрупнее…
— Не важно, мы даром времени не теряем…
— Слушай, еще один…
— Да это просто дорожка мальчика с пальчик…
— Черт возьми!
— Что случилось?
— Кубышка?
— Сейф нотариуса!
— Старый чулок моей тетушки!
— Да заткнитесь, куча подонков, или я вас смешаю с г…! Птичка-то улетела! Тайник пустой!
Тройной вопль ярости и разочарования потряс своды пещеры и перекрыл шум подземной реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Мужчины и женщины, безразличные к этому феерическому зрелищуnote 251, медленно брели, утопая иногда по щиколотку в мелкой, сухой, рыхлой пыли, которая тянулась им вслед, покрывая ноги светло-золотистым налетом, сквозь который на коже виднелись пурпурные рисунки, нанесенные краской руку.
Вождь подал знак. Все остановились в том месте, где свод возвышался в форме купола, и прикрепили факелы на выступах скалы. Издалека доносились приглушенные звуки подземного потока, который, казалось, уходил в почву самого грота. Там и сям капельки сбегали вдоль стен, оживляя их добавочным блеском, и монотонно падали на землю.
— Здесь находится последнее убежище арамишо, — торжественно провозгласил Панаолин. — Пусть же никогда корыстолюбивые белые люди не переступят этого порога! Пусть погибнут враги моего племени, если они осквернят его своим появлением! И пусть также погибнет предатель, который выдаст тайну нашего уединения! Пусть отсохнет моя рука, пусть другая сгниет и отвалится, если я нарушу когда-нибудь эту клятву! Я произношу ее первым!
Один за другим присутствующие повторили эти слова приподнятым, торжественным тоном. Жак поклялся последним, голос его вибрировал, выдавая сильное волнение, а быть может, и укоры совести.
— А теперь, — завершил старейшина, — пусть мои дети возрадуются!
Приготовления к веселью выглядели странно. Пока женщины торопились сделать напиток вику, мужчины раскрыли свои котомки и вытащили каждый по маленькому кувшинчику, тщательно закупоренному рыбьим пузырем. Там содержался жир носухи. Они обмазались с ног до головы, затем, внезапно охваченные яростным исступлением, кинулись плашмя на землю, покатились с безумными криками в волнах золотистой пыли, корчились в конвульсиях и за несколько минут совершенно исчезли в желтом облаке.
Когда пыль улеглась, семеро мужчин походили на золотые статуи, на оживших божков сказочного подземелья.
Сосуды, наполненные вику, уже поджидали их, симметрично расставленные и ласкающие взор, — истинная радость для пьющих! Жак собирался, как и прочие, осушить одну из тыквенных бутылок, когда его жена, красавица Алема, подошла с сияющими глазами, с нежной улыбкой и протянула ему древесный кубок.
— Пускай друг моего сердца выпьет бокал, наполненный его возлюбленной!
Восхищенный молодой человек залпом проглотил пьянящее зелье.
Танцы и крики возобновились с новым усердием, ожесточенным, полубезумным. Индейцы пили много, но без излишеств, ведь это был напиток их предков! Они всей душой отдавались удовольствию, однако инстинктивно избегали полного опьянения.
Только Жак, хотя и немного выпивший, потерял свою выдержку. С необычайной словоохотливостью он пустился сбивчиво пересказывать то, что накипело у него на душе. После нескольких бессвязных фраз речь его обрела большую стройность. Он поведал, не утаивая ни одной подробности, о своем путешествии в Сен-Лоран, о признании, сделанном доктору В. и начальнику тюрьмы, о том, как похитили его беглые каторжники, как измывались над ним, высказал догадку о цели их экспедиции и, наконец, описал свое освобождение и знакомство с гвианскими робинзонами.
Исповедь была исчерпывающе полной, говорил он с решимостью, болью и откровенностью, вызванными, вполне возможно, одним из тех напитков, секретом приготовления которых владеют некоторые индейцы.
Его соплеменники, бесстрастные, словно изваяния, выслушали эту речь, не шевельнув бровью, без всякого видимого волнения.
Опустошенный, задыхающийся Жак с пересохшим ртом, еще бормоча какие-то отрывистые слова хриплым голосом, едва выдавил из себя: «Пить!» — настолько мучила его жажда.
Панаолин спокойно сказал:
— Хорошо. Пусть моя дочь даст выпить своему мужу.
Алема улыбнулась из полумрака, принесла полный кубок и протянула его юноше, не расплескав ни капли. Рука ее была тверда, пронзительный взгляд как будто хотел заглянуть в самую глубину души.
Жак опорожнил кубок с жадностью и уселся на землю, совершенно отупевший, с погасшим взором, ничего не видя и не слыша.
Старый вождь подал знак. Его люди взяли плетеные корзины, пагара, и отправились в глубину галерей, едва освещенных мерцающими отблесками факелов. Вскоре они вновь собрались на перекрестке с нагруженными до предела корзинами и вышли из пещеры, предварительно сдвинув камень. Индейцы проделали еще несколько рейсов, как бы не замечая присутствия Алемы, державшей на коленях голову уснувшего, а может быть, смертельно пьяного мужа.
Вот они вошли в последний раз, неся пустые пагара. Панаолин замыкал шествие. Он вытащил из какого-то подобия ниши двуствольное ружье, в котором доктор В. признал бы свой подарок, сделанный Жаку во время одного из предыдущих его посещений. Вождь убедился, что ружье заряжено. А в это время его соплеменники вооружались луками, стрелами, ножами.
Старик объявил:
— Сокровища арамишо в безопасности. Тайна золота под надежной охраной! Можете приходить!
Факелы сразу погасили, и таинственная пещера погрузилась во мрак.
Вопрос Бенуа об охотнике, заряжавшем ружье золотыми пулями, остался без ответа. Акомбаку и его людей не волновало, из чего сделана пулька, найденная в теле тапира. Перед ними возвышалась гора мяса — вот что привлекало все внимание краснокожих, вот над чем неустанно работали их челюсти и желудки. Вся ночь и наступивший день были сплошь заняты этим трудом, которому присутствие мертвого колдуна придавало особый священнодейственный характер. Похоронные почести, если представится случай, могут воздаваться и в жидкой, и в плотной форме, исходя из обстоятельств. Главное — изобилие общей массы поглощаемого.
На памяти индейцев еще не было такого щедрого, сытного празднества. И на него не жалели времени; необъятные пищеварительные возможности эмерийонов нашли себе полное применение.
Наконец кувшины вылакали досуха, а скелет тапира сиял белизной, будто его очистили муравьи-маниоки. Как застоявшийся конь, который в нетерпении грызет свои удила, Бенуа дожидался заветной минуты. Он решительно возглавил колонну и двинулся к пещере, чей темный зев приоткрылся на юго-западном склоне первого холма.
Индейцы как будто смягчились и подобрели. Акомбаку почти не волновал исход затеянного предприятия, некоторые стороны которого он находил опасными. В конце концов покойного щедро оплакали. Его кончина, хотя и внезапная, не была преждевременной. Ведь он такой старый! И к тому же у него есть преемник. А носить за собой останки очень обременительно… Так ли уж необходимо разыскивать и наказывать, не давая себе передышки, виновника трагедии, уже как-то восполненной, отступившей в прошлое?..
Иначе думал бывший надзиратель, пылавший гневом. Он угрожал перепуганному вождю новыми несчастиями. Не очень полагаясь на свое «войско», Бенуа торопился поднять его боевой дух привычными средствами с помощью тафии.
Колебания прекратились, жажда мести снова взыграла. Барабан из кожи кариаку ударил как гонг, и бамбуковые флейты дружно взвыли. По крутой тропинке они поднялись к пещере, авантюрист вошел туда первым, с мачете в одной руке, с факелом в другой. Краснокожие с воплями последовали за ним.
Привыкая к полумраку, они брели за Бенуа, которого душило волнение, и вскоре очутились в центральном зале, откуда разбегались узкие галереи. Тут завывания внезапно смолкли, воцарилась тревожная тишина. Страх сковал вождя и его воинов. И сам Бенуа, несмотря на свою закалку, не удержался от испуганного возгласа при виде неподвижного тела Жака, распростертого на спине с разбросанными руками, похожего на золотую статую, сброшенную с пьедестала.
— Золото! — в восторге вскричали баниты, не думая о судьбе индейца.
— Да нет же, глупцы, это всего лишь пыль. Два су за тонну, — заметил патрон.
Он быстро наклонился и приподнял тело, желая установить, теплится ли в нем еще искорка жизни. Затем поднес факел к широко раскрытым глазам. Веки даже не шевельнулись, объем зрачков не изменился, они были похожи на маленькие черные жемчужинки в коричневой оправе.
Растерянность охватила Бенуа, даже нечто, похожее на отчаяние… Но вовсе не из-за несчастной и загадочной судьбы парня. Человечность была чужда его натуре. Желание уловить последнее дыхание жизни проистекало от ненасытной жадности. Одной рукой, подведенной Жаку под затылок, он удерживал на весу негнущееся тело, которое опиралось на пятки, образуя угол в 25 — 30 градусов.
— Он умер, — глухо сказал шеф. — Определенно мертв!
И, даже не пытаясь разгадать причину смерти, сцепление обстоятельств, приведшее индейца в пещеру, Бенуа добавил:
— Странный костюм. Ну вот парень вырядился в золото, как божок… Далеко же он забрел! Да и мы тоже… — и выпустил тело, которое упало с глухим звуком.
Беглые каторжники пораженно взирали на искрящуюся пещеру, столь неожиданно превращенную в склеп. Подземный храм золота, объект их давних вожделений, мертвый человек, казавшийся сброшенным с трона божеством — наполняли их страхом и трепетом. Не менее потрясенные индейцы, на подгибающихся от пьянства ногах, хранили молчание. Голосу авантюриста вторило гулкое эхо.
— Этот мерзавец сыграл с нами свою последнюю шутку, — говорил, как всегда злобно, бывший надзиратель. — Мертвый краснокожий стоит не больше, чем живой беглец, и еще меньше, чем собака на четырех лапах… Но хватит нам заниматься этим печным горшком. Мы на месте назначения, наша задача — найти хранилище…
— Раскупорим его без проблем… — развязно откликнулся Бонне, чья ловкость «медвежатника» пользовалась широкой славой. — Но они наверняка запихнули свою кубышку в какую-нибудь дыру, черта с два ее найдешь…
— Мы ничего не найдем в старом чулке… — с глупым видом брякнул Тенги, грубый бретонец, убивший когда-то свою тетку подставкой для дров, чтобы украсть ее сбережения, которые она хранила в чулке в соломенном матрасе.
Столь «утонченные» шутки высоко ценились на каторге, чьи обитатели любили живописать свои «подвиги». Однако юмор на Бенуа не подействовал.
— Этот ловкач был не один. Они здесь гуляли все вместе, а потом кокнули его исподтишка. Акомбака, из какого племени этот мертвый индеец?
— Арамишо, — глухо ответил вождь.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Кто его отец?
— Большой вождь. Он умер. Жена молодого индейца…
— А!.. Так у него есть жена…
— Да, дочь Панаолина… великого пиэй. — Акомбака понизил голос до шепота.
— Известно ли тебе, почему он покрыт этой желтой пылью?
Объятый страхом краснокожий сумел только отрицательно качнуть головой.
— Ничего не вытянешь из этих скотов, — сказал компаньонам раздосадованный Бенуа. — Будем искать сами. Одно несомненно: хотя желтая пудра ничего не значит, но золото здесь водится наверняка. Держу пари, что эти червяки-индейцы убежали, завидев нас, и предварительно убили своего, чтобы отомстить за наш приход. Матье, дай-ка еще по нескольку капель этим трусам, чтобы вернуть им сердце из пяток. Ну, мои овечки, хлебните для бодрости…
Повеселевшие от водки индейцы нетвердой походкой побрели за авантюристами, которые смело углубились в боковые ответвления пещеры.
Шум подземной реки усиливался, и четверо белых продвигались с большой осторожностью, опасаясь провалиться в какую-нибудь яму. Однако это не помешало Бенуа споткнуться обо что-то твердое и пребольно растянуться, разразившись потоком грубой брани.
— Или мне померещилось… — бурчал он, поднимаясь и отряхиваясь от пыли. Позолоченная борода преобразила его облик. — Да здесь же настоящие булыжники!
— …Булыжники… — ругнулся Бонне. — Я предпочел бы пойти на приступ баррикады из булыжников, чем шляться по таким «мостовым»… Стоп! Гляди-ка! — Голос его чудодейственно изменился и громко зазвенел. — Да гляди же ты!
И Бонне дрожащими пальцами поднял тяжелый кусок металла неправильной формы, в котором странно отражалось пламя факелов.
— Золото! На этот раз точно золото! Не правда ли, Бенуа? Скажи!
Ликование каторжников было бурным, беспредельным, безумным. Они принялись плясать и горланить. Бенуа внешне выглядел сдержанно, но переживал сильнее. Он побледнел и не отводил зачарованного взгляда от самородка.
— Да, это оно, — подтвердил проходимец дрожащим голосом. — Дай-ка рассмотреть… поближе… Черт подери! У меня от радости подкашиваются ноги, отнимается речь! Я просто глупею от возможности разбогатеть!
— А ты уверен, что…
— Да! Говорю тебе — это оно! Точно! Потянет на три килограмма и стоит тысяч десять франков…
Вопли и прыжки возобновились с удвоенной силой при объявлении такой сказочной цифры, к великому удивлению краснокожих, не понимавших причин веселья.
— У меня радость вызывает жажду, — сказал Тенги, запыхавшись и отдуваясь, — я, пожалуй, опрокину бокальчик…
— Нет! — твердо возразил Бенуа. — Выпьешь позже. И мы с тобой. А сейчас надо искать. Кончил дело — гуляй смело! Брось желтого красавчика в мешок, и продолжим разведку.
— Слушаю, шеф! Ты прав. Некогда пить! Да и когда я напиваюсь, то теряю голову… И нас могут обокрасть.
Такое проявление доверия весьма польстило главарю, и он с новым усердием принялся тщательно осматривать землю, на которой углядел вскоре легкие отпечатки босых ног.
— Ага! Ага!.. Становится теплее! Держу след…
Бывший охранник резко наклонился, подобрал какую-то вещицу и протянул ее Тенги.
— Прихвати и этого желтенького малыша, чтобы не нарушать традицию…
То был самородок граммов на сто, мнимый кассир упрятал и его в полотняную сумку.
— Кажется, размениваемся на пустяки…
— Предпочитаю что-нибудь покрупнее…
— Не важно, мы даром времени не теряем…
— Слушай, еще один…
— Да это просто дорожка мальчика с пальчик…
— Черт возьми!
— Что случилось?
— Кубышка?
— Сейф нотариуса!
— Старый чулок моей тетушки!
— Да заткнитесь, куча подонков, или я вас смешаю с г…! Птичка-то улетела! Тайник пустой!
Тройной вопль ярости и разочарования потряс своды пещеры и перекрыл шум подземной реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83