Проходя мимо бара, я вижу, как Морти развлекает Кларки, Шанкса, Виктора и Ронни. У них прекрасное настроение в предвкушении мощного отрыва. Они шумят и балагурят. Я решаю незаметно проскользнуть мимо, чтобы не пришлось подходить и здороваться. Выхожу, водитель открывает мне заднюю дверцу. Я усаживаюсь. Мотор не заглушён, поэтому мы сразу же срываемся с места и вскоре съезжаем на проселочную дорогу, по которой летим со скоростью пятьдесят миль в час.
Парень отлично справляется с управлением, и его уверенное вождение вселяет в меня доверие. Из окна открывается вид на словно сошедший с открытки живописный пейзаж: долины и маленькие деревушки залиты светом почти полной луны. Вскоре картина меняется: местность становится лесистой, и чем дальше мы едем, тем растительность гуще и плотнее. У меня есть правило – никогда не вступать в беседу с таксистом, потому что никогда не знаешь, куда тебя это заведет. Но этот тип, кажется, и сам не особо любит пустословить, все пятнадцать минут нашего пути он в основном помалкивает.
На извилистой лесной дорожке водитель снижает скорость и внезапно останавливается. Здесь начинается просека, ведущая на небольшой холм. Ее ни за что не найдешь, особенно в ночное время суток, если толком не заешь, что искать. Парень нажимает кнопку на увитой плющом панели. Раздается гудок, и молчаливый шофер медленно ведет машину к вершине холма. Еще пятьдесят ярдов, и мы проезжаем сквозь распахнутые стальные ворота, после чего они автоматически начинают закрываться. Словно по мановению волшебной палочки зажигается свет, заливая лес резким белым светом, и деревья отбрасывают причудливые тени. Должно быть, здесь полно инфракрасных лазерных лучей или датчиков движения, упрятанных в дорожном покрытии. Миновав еще сотню ярдов, мы тормозим прямо перед домом, выстроенным в шведском стиле. Он целиком из дерева и прячется у склона холма, сливаясь с окружающим миром словно в целях маскировки. В гараже припаркованы два автомобиля: «сааб» с откидным верхом и «лэндровер-дискавери». Над входными дверями и гаражом установлены камеры наружного наблюдения, так что Тревор имеет возможность просматривать всю прилегающую территорию. Место до того изолированное, что уже одно это гарантирует его владельцу полную безопасность. Но оборудование Тревора предназначено для того, чтобы оповестить его о приближении куда более опасного врага, чем какой-нибудь садовый воришка. Оно должно уберечь его семью от таких призраков, как вымогатели и похитители.
Водитель бесшумно останавливается напротив дома, вылезает, обходит машину и открывает заднюю дверь. Я выбираюсь из салона, он садится обратно и уезжает прочь. За все время парень не проронил ни слова, ни единого звука. Очень впечатляет. Я нахожу кнопку звонка и жму ее, внутри слышится протяжный гудок. Тревор открывает дверь и улыбается, держа одной рукой громадного датского дога за массивный стальной ошейник-удавку. Пес ведет себя довольно дружелюбно, совсем не так, как злобные шавки, страдающие комплексом неполноценности и вынужденные компенсировать его, проявляя излишнюю агрессивность. На его спине можно спокойно катать маленьких детей. Псина тяжело дышит и подпрыгивает от восторга. В нем около пяти футов роста, а веса, должно быть, двенадцать или все тринадцать стоунов. Он очень похож на Гуфи.
– Это Альберт. Он тупой, как пробка, – сообщает Тревор.
Если собаки похожи на своих хозяев, то Тревор и Альберт просто созданы друг для друга. На фоне хозяина дог выглядит не таким огромным.
Тревор приглашает меня в дом. Дом действительно потрясающий. Везде деревянные полы и балки, но не из старой древесины, а из свежей светлой сосны. Все продумано и выполнено с особым вкусом. По всему дому распространяется аромат кокоса, лайма, лимонника и других тайских пряностей. Тревор проводит меня на кухню.
– Это Мэнди, – представляет он свою жену.
Она маленькая и изящная. Опять-таки по сравнению с мужем. Стоя рядом, девушка достает ему только до груди. Мэнди белокура и довольно мила. Их дети, полуторагодовалая дочь и трехгодовалый сын, едят за стойкой треску с Печеными бобами. Малышка сидит на высоком детском стульчике, а Мэнди ее кормит. Это именно то, что необходимо мне сегодня вечером, – уютная обстановка семейной Жизни и домашняя пища.
– Сейчас покушают дети, потом начнем мы. Они и так уже засиделись.
– Ты сам выстроил этот дом?
– Нет. Но если бы я и стал что-то строить сам, – говорит Тревор, – то это обязательно был бы именно он. Его соорудили для одной шведской фирмы, перебравшейся сюда в восьмидесятые. Они построили завод недалеко от города. А эти дома предназначались для высшего руководства. Здесь вдоль дороги еще с дюжину таких.
– Их не так-то легко найти.
– Что ты хочешь от шведов? Для них главное – единение с природой, а не удаленность от окружающего мира.
– И что же потом случилось с заводом? Обанкротился?
– Многие считают, что это была очередная авантюра правительства. Таким образом они пытались создать новые рабочие места, но затея провалилась. Шведы снялись с места, а дома выставили на продажу.
– Зато ты от этого выиграл.
– Это точно.
Тревор с гордостью показывает мне дом. Ему есть чем гордиться, он хороший кормилец, преданный муж и заботливый отец. Жена и детишки его просто обожают. Пока Мэнди укладывает детей спать, парень накрывает обеденный стол у окна.
– Летом мы открываем двери и обедаем прямо на этой крыше. Двери полностью складываются, и получается, как будто здесь вообще нет никаких стен. Да, летом наш дом действительно великолепен.
– Он и сейчас неплохо смотрится.
– Неплохо для бывшего зека и водителя такси, а? – Он хитро подмигивает мне. Я знаю о Треворе абсолютно всю его подноготную.
– Именно так ты и начинал?
– Отмотал срок и откинулся. Мой приятель совершенно бесплатно дал мне машину и работу. Так я и стал водителем.
Вообще не принято задавать вопросы о статье отсидки. Джин сказал бы, что это неэтично. Но я уже знаю, в чем суть.
– Ты же знаешь, я сидел вместе с Морти. Мы не были большими друзьями, но несколько раз наши пути пересекались. Я не очень хорошо его знал, но тогда он как-то избегал людей. Был замкнутым. Впрочем, как и все в тюряге.
– Он говорил, что ему не очень-то нравилась та компания, – соглашаюсь я. – Морти считал их всех отбросами и стукачами, подонками, признавшими свою вину в надежде, что им скостят срок, неудачниками, козлами и наркоманами. Все-таки он сноб, этот мистер Мортимер.
Мы смеемся.
– Вот что я скажу тебе, – продолжаю я, – наш друг может высказываться как истинный тори. Даже голос у него меняется. Он прямо-таки выговаривает каждое слово. В такие минуты ему бы на трибуну. Представь: «Вы, рецидивисты и жалкие карманники, ворующие кошельки у старушек! Где же ваша мораль? Где та энергия, что создала эту страну? Грабьте же тех, кто может себе это позволить! Пора избавляться от социального обеспечения! Пусть голодают лентяи и уклонисты!»
– Но на самом-то деле он не такой?
– Конечно же, нет. Что он, идиот? Ему просто нравится разводить людей. Когда черный парень толкает такие речи, многие считают своим долгом ответить и попадают на его удочку. Морти хлебом не корми – дай поспорить. Одно могу сказать точно: он лучше будет сидеть с закоренелыми преступниками, чем с мелкими жуликами. Это для него вопрос самоуважения.
– Морти всегда ходил по территории с таким лицом, как будто там жутко воняло дерьмом. Его роба всегда была…
– Что-что?
– Тюремная роба. У него она всегда была чистая и идеально выглаженная, а ботинки начищены до блеска, как у солдата. Он как будто на всех глядел свысока.
– В своей робе?
– Конечно, не каждый день. По воскресеньям да по праздникам. Особенно он старался, когда к нему приходил какой-нибудь посетитель. Но все равно каждый день наш.
Морти надевал чистую рубашку и, наверное, нижнее белье. Некоторые неделями не меняли одежду.
– В общем, он был тюремным щеголем.
– Ему даже прислали галстук.
– Прислали?
– Ну да. Там ведь их не выдают.
– Не знаю.
– Ну, я тебе говорю. Но Морти умудрился где-то достать его. Он всегда переезжал с места на место при полном параде. И если вдруг наш парень видел, что у тюремщика не застегнута верхняя пуговица, он прямо приказывал ему поправиться. И, знаешь, чаще всего ему подчинялись. Лето, сто двадцать градусов жары около 50°С.

, аж мозги плавятся, а Морти в шерстяном костюме и при галстуке.
– Кто-нибудь еще носил такую униформу?
– Если бы ты ее надел, тут же поднял бы бунт. Только представь себе, как Морти с самым серьезным лицом заявляет: «Застегни пуговицу, неряха». Думаю, его считали психом и потому выполняли его требования. Достаточно было заглянуть ему в глаза, чтобы понять, на что он способен.
– Спорить не стану.
– Я спокойно отсидел свой срок. Заработал всего-то пару царапин. Ничего серьезного. Ты же знаешь, за что меня закрыли, да?
Я знаю. Но он должен сам мне об этом рассказать. Таков порядок.
– Хочешь поделиться?
– Я работал вышибалой в одном клубе. Там завязалась драка, потому что мы не хотели пускать каких-то пьяных отморозков. Один из них пытался откусить мне ухо. Я хотел оттолкнуть его к стене, но мы оба вылетели сквозь витрину. Осколки посекли все его тело. Повсюду была кровь. На мне же не осталось ни царапины. Парень умер, потому что перерезал главные артерии на ноге и руке. На самом деле он выскочил из окна и удрал, но на заднем дворе магазина просто рухнул замертво. Его обнаружили по следам крови на асфальте.
– Если бы не убежал, мог бы выжить.
– Возможно. Меня обвинили в убийстве, сказав, что я намеренно вышвырнул его из окна. Его приятели подтвердили это. Законники не очень-то им поверили, но, поразмыслив, решили, что доказательства неопровержимые, к тому же это улучшит их отчетность.
– И ускорит продвижение по службе.
– Меня посадили, чтобы эти козлы получали хорошую пенсию. Но здравый смысл все же победил. Кое-кто убедил приятелей убитого забрать показания, и обвинение изменили на непредумышленное убийство.
– Сколько же тебе дали?
– Пятерку. У меня ведь уже были приводы. Оттрубил я три года. Освободившись, дал себе зарок даже жвачку не плевать в неположенном месте. Но потом понял: если не пойдешь напрямик, никуда не попадешь.
– Это верно, Тревор.
– Видишь ли, в те времена в Ливерпуле бушевала война таксистов. Поджигали офисы, подсылали людей с мешком мелочи, которые висели на телефоне и отсылали машины по вымышленным адресам, избивали водителей, информировали социальные и налоговые органы о неучтенных заработках.
– Как это низко.
– Я бы сказал, мелочно. Мой приятель предложил мне стать компаньоном. У него душа не лежала к этой работе. Он прикинул, что тридцать процентов от чего бы то ни было намного лучше, чем сто процентов от ничего. И я отправился на переговоры с владельцами других фирм. Тогда мы и поделили город. Я доказал им, что эта бессмысленная вражда не пойдет на пользу общему делу. В конечном итоге всех нас просто посадят. Напротив, если мы получим возможность общаться друг с другом, то сможем поддерживать цены, не допускать их снижения.
– Неплохо звучит.
– Потом мы взяли под свой контроль и другие компании и выбрали самый дорогой участок рынка: роскошные авто, лимузины. Конфликт был исчерпан.
– И как же ты оказался на темной стороне?
– Мы часто развозили по городу посылки разным людям, знакомым и не очень. Одно за другое… Да ты и сам знаешь. Раз уж ты оказался в игре… – Тревор пожимает плечами.
Каждый хочет водить с тобой знакомство. Иногда и недели достаточно, чтобы маленький бизнес превратился в огромное предприятие. Поэтому нужно всегда держать ухо востро, чтобы не упустить своего и соответствовать стремительно растущему рынку. Я слышал, все обстояло еще серьезнее и кровопролитнее. Войны таксистов переросли в войны контрабандистов. Набрав силы и союзников, создав мощную сеть таксопарков, Тревор двинулся прямиком к торговле наркотиками. Одно влечет за собой другое. Конкурентов устраняли, некоторые пропадали без вести. Если в определенных деловых кругах становилось известно, что ты кого-нибудь пришил, с умыслом или по неосторожности, ликвидировал соперника или убрал с дороги неугодного коллегу, это нисколько не вредило твоей репутации.
Слышатся шаги Мэнди. Она спускается по лестнице. Тревор прикрывает пальцем рот и едва заметно подмигивает. Она достает блюда из духовки и ставит их на стол, одновременно опуская лапшу в вок. И как только ей удалось все это приготовить?! Должно быть, девушка – просто какой-то гений кулинарии. Здесь вам и карри из королевских креветок с кокосом и листьями лайма, и рис с жасмином, и филе рыбы, запеченной с имбирем и зеленым луком, и соте из цыпленка и говядины, и тайский салат с арахисовым соусом. Тревор откупоривает бутылку вина, ставит на стол воду. Просто пир какой-то!
– Вы так питаетесь каждый вечер?
– Да, если только не выезжаем куда-нибудь в ресторан. Почему бы и нет? – отвечает Мэнди. – Вот он, – кивает в сторону Тревора, – все это может съесть один, без посторонней помощи. Если уж еда нам необходима для жизни, то пускай она будет вкусной.
Мы приступаем к трапезе.
– У тебя такой же бизнес, как у Тревора? – интересуется она.
– Да, – отвечаю я. Интересно, что она имеет в виду: торговлю наркотиками или таксопарк. Некоторые рассказывают женам все, другие – ничего. Уверен, Морти даже имени не назвал бы своему Ричарду, если бы думал, что тот может его растрепать. Мы заводим разговор о Лондоне. Мэнди говорит, что Лондон ей нравится, но жить там она бы не хотела. Слишком уж он равнодушный. По-моему, этим грешат все крупные города. И Ливерпуль – не исключение. Лондон – просто родоначальник и король равнодушия, поэтому-то я его и люблю. Я могу затеряться в нем без особых усилий. Я проживаю в роскошном районе. Там огромные особняки и шикарные апартаменты, но никто не знает, кто живет по соседству. Мы на ходу киваем друг другу и, занятые собственными делами, спокойно бредем себе дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50