Белки глаз ярко белели на зареванном черном лице.
— Какое это имеет значение? — Октавия надела туфлю.
— Большое! — Граф ухватил мальчишку за руку, выдернул из камина и швырнул на пол. Ребенок снова заплакал.
Внезапно Октавия поняла, что тревожило Филиппа. Любовные связи не настолько порицались в обществе, чтобы могли погубить репутацию. Другое дело — разнести по свету, как амурные забавы графа Уиндхэмского прервал провалившийся в камин трубочист.
Услышав такое, люди покатятся со смеху, и через десять минут Филипп сделается посмешищем всего Лондона. Разве он сможет это пережить?
Смех снова заклокотал в горле, но Октавия переборола себя, потупила глаза и занялась второй туфлей.
— Милорд, вам нечего беспокоиться. Ни ваше имя, ни этот дом упоминаться не будут. Я скажу, что мальчишку нашла у себя.
— А когда его хозяин заявится к вам, постучит в дверь и потребует назад свою собственность? — Граф вытер губы платком. — Что будет тогда?
— С ним я разберусь, — ответила Октавия решительно, и в это время с пола вновь послышался плач.
— А муж? — Филипп, казалось, не мог поверить собственным ушам. — Как он посмотрит на вашу филантропию? — Тон графа сделался ехидным.
— Ему я ничего объяснять не буду. — Набрасывая на плечи плащ, Октавия лучезарно улыбнулась. — Хозяйство веду я, милорд. Муж им не интересуется, если все идет так, как он хочет. Уверяю вас, о происшедшем он ничего не узнает.
Филипп окинул взором сцену неудавшейся любви. Он не боялся, что прислуга узнает о гостье в его спальне. Другое дело, если Октавию увидят сейчас, когда в комнате такой кавардак. Слуги непременно сделают собственные выводы. Надо побыстрее ее сплавить, пока слух не разнесся по дому. А когда она будет далеко, все сделают вид, что гостьи вовсе не было. Если же Октавии пришла в голову сумасшедшая мысль забрать с собой ужасную причину всех беспокойств, что ж, это ее дело. Ему же ни минутой дольше не хотелось глядеть на разор в собственной спальне.
Сама она вряд ли вымолвит хоть слово в обществе. Ведь тогда и ее сделают посмешищем. А если подмазать трубочиста, об этой истории никогда не узнают.
— Поспешите, — коротко приказал он и направился к двери.
Октавия подхватила ребенка и, не обращая внимания на сажу и грязь, завернула в плащ.
— Ведите нас, милорд!
Филипп был слишком увлечен мыслью о том, как бы быстро и незаметно вывести Октавию из дома, чтобы услышать в ее голосе иронию.
— Пройдете в боковую дверь. Надеюсь, вы не в обиде, что придется взять наемный экипаж. Моя карета привлечет к вам внимание. К тому же я не хочу, чтобы этот замарашка ее измазал.
— Я прекрасно доеду в наемном экипаже. — Лучезарная улыбка по-прежнему скрывала иронию в голосе и презрение в глазах. Ребенок на руках затих.
Филипп поспешно провел их по коридору, потом вниз по внутренней лестнице, еще один коридор, и вот наконец выход на улицу. Переулок за ней выводил на Йорк-стрит.
— На Йорк-стрит много извозчиков, — скованно заметил он.
— Вы ко мне очень добры, милорд. — Не выпуская мальчишку из рук, Октавия присела в реверансе.
Поклон получился комичным. Но Филипп, который хотел лишь одного — как можно скорее отделаться от гостьи и забыть позорный для своего достоинства эпизод, — снова не различил иронии.
Едва кивнув, он только что не выпихнул их на улицу и тотчас захлопнул за ними дверь.
— Ну и джентльмен! — жизнерадостно воскликнула Октавия. — Жалкий, малодушный тип! Испугался, что я разнесу эту историю по городу. Обидно, что этого нельзя сделать!
Она посмотрела на ребенка:
— У тебя есть какое-нибудь имя?
— Фрэнк.
— Ладно, Фрэнк, поехали домой. Ты вовсе не то, что я собиралась отсюда привезти. Но не важно. Будем надеяться, что у нас еще все впереди.
Октавия понимала: ее хорошее настроение возникло оттого, что отсрочен приговор. Отсрочка не могла быть долгой, но от этого она не была менее замечательной.
Глава 17
— Так, так, Октавия, что это, черт возьми, ты несешь?! — воскликнул Руперт, когда дверь открылась и на пороге появилась Октавия с Фрэнком на руках.
— Это Фрэнк. — Глаза ее горели, губы смеялись. Руперт подошел поближе, приставил к глазам лорнет и, недоверчиво нахмурившись, стал разглядывать странную ношу жены.
— Подмастерье трубочиста?
— Угадал. С бедолагой ужасно обращались. — Октавия погладила ребенка по голове. Его лоб был так изукрашен синяками и сажей, что нельзя было понять, где одно, где другое.
— Где ты его взяла? — Руперт протянул руку, чтобы потрогать мальчика, но тот испуганно прижался к Октавии и заплакал.
— Долгая история и очень забавная, — усмехнулась она. — Расскажу, но сначала я займусь Фрэнком и переоденусь. Наверное, я выгляжу так, словно ползала по трубам сама.
В ее веселости было что-то необычное — Гриффин, отправь мальчика на кухню. Его надо вымыть, но только осторожно: он весь в царапинах и ссадинах. Посмотри, можно ли подыскать ему что-нибудь из одежды, накорми, а потом приведи ко мне.
Она улыбнулась дворецкому. Фрэнк по-прежнему прижимался к ней, как испуганный зверек, но Октавия решительно передала его оторопевшему Гриффину.
— Как вам угодно. Миледи.
— Спасибо. — Октавия отряхнула юбку. — И пошли ко мне Нелл. Платье, кажется, окончательно испорчено.
Октавия поспешила к лестнице, явно не интересуясь, какое впечатление произвела на дворецкого, а тот в замешательстве смотрел ей вслед.
Потом со вздохом прошествовал в сторону кухни, стараясь держать трубочиста подальше от себя. Руперт нахмурился и прошел в спальню жены.
— Гриффина за всю жизнь так ничего не ошарашивало, — заметил он осторожно. — Ради Бога, скажи, где ты нашла это существо?
— Он упал из трубы. — В ее голосе слышался смех, но пальцы, развязывающие шнуровку лифа, дрожали. — Ему лет пять, и, готова спорить, он весит не больше котенка-заморыша.
— Из какой… я хотел спросить, из чьей трубы он упал? — Теперь он знал наверняка: с Октавией что-то случилось. Ее глаза лихорадочно блестели, а смех скорее походил на истерику.
— Долгая история… А вот и Нелл! — Октавия сияющими глазами посмотрела на вошедшую служанку. — Взгляни, что-нибудь можно сделать с этим платьем? Оно одно из моих любимых. И приготовь побольше горячен воды: сажа такая жирная — с одного раза не отмыть. В волосах ее тоже полно. — Октавия перескакивала с одного на другое, продолжая вынимать из прически заколки.
— Оставляю тебя с Нелл, дорогая. Сказать Гриффину, чтобы подавал ужин на полчаса позже?
— О нет, я прекрасно успею, — ответила она все так же, будто второпях и слегка задыхаясь. — Разве мы не идем после ужина в оперу?
— Наш поход можно отменить, — ласково возразил Руперт.
— Но сегодня дают «Ифигению в Тавриде». — Фраза прозвучала глухо, потому что Нелл как раз снимала платье через голову Октавии.
— Да, твой любимый Глюк, — улыбнулся муж, но его глаза оставались серьезными.
— Можем опоздать на первый акт. — Октавия присела к туалетному столику и посмотрела в зеркало. На нее глянуло перемазанное сажей лицо. — Да, недаром извозчик глядел на меня так косо. Клянусь, он был уже готов отказаться от платы.
— А ты что, разъезжала по городу в наемном экипаже? Мне казалось, у нас есть карета и коляска. Или я ошибаюсь?
— Не надо острить, сэр, — смешливо упрекнула она мужа, вытирая лицо полотенцем. — Если папы не будет за столом, за ужином я тебе все расскажу. Ужасно повеселишься. А сейчас дай мне одеться, а то мы до полуночи не сядем есть.
— Согласен. — Руперт кивнул и отправился в библиотеку. Меж бровей у него залегла глубокая складка.
— Милорд?
— Да, Гриффин.
Обычно бесстрастное лицо слуги сейчас выражало глубокое негодование.
— Э-э-э… этот протеже леди Уорвик, милорд…
— Что с ним не так?
— Он отказывается мыться.
— Ее сиятельство меня заверила, что ему не больше пяти лет и он весит не больше котенка-заморыша. Трудно поверить, чтобы два лакея не могли его усадить в ванну с горячей водой.
— — Но он кусается.
— Надень на него намордник.
— Но ее сиятельство приказала обращаться с ним осторожно.
— Ее сиятельство не узнает.
— Хорошо, милорд. — Дворецкий поклонился с видом оскорбленного достоинства.
Руперт налил шерри. Благотворительность Октавии его особенно не удивила. Она на своем печальном опыте знала, в каких страшных условиях порой живут люди, поэтому чужая боль вызывала у Октавии острое сострадание. Но здесь было нечто другое. История невероятно забавна, сказала Октавия, однако ее веселье не нравилось Руперту. Мальчишка провалился в трубу. Ничего невероятного в этом тоже нет — трубочисты работают в домах.
Но в чью трубу? Не в ее же. Подруги? Тогда почему не сказать об этом прямо? К чему хитрить? И откуда это странное возбуждение?
Десять минут спустя Октавия появилась в библиотеке. Она приготовилась к поездке в оперу: надела корсаж из танжерского шелка и просторную юбку из узорчатой оранжевой тафты.
Улыбаясь, она впорхнула в комнату. На ногах красовались божественные туфли, по плечам рассыпались каштановые кудри, белизну изящной шеи подчеркивала черная бархотка, расшитая искусно сделанными стразами бриллиантов и жемчужин.
— Будь добр, Руперт, налей мне шерри. Интересно, на кухне управились с Фрэнком?
— С некоторыми трудностями, — холодно ответил муж, берясь за графин. — Он кусается.
— Конечно, он напуган, — заметила Октавия как нечто само собой разумеющееся и с благодарной улыбкой приняла бокал. — Как ты думаешь, можно будет его воспитать, чтобы получился паж?
— Где ты его взяла?
— Отдам его отцу, — продолжала девушка, словно не слыша его вопроса. — Он научит мальчика грамоте, ведь отец любит преподавать. Он, кстати, собирался ужинать с нами, если закончит работу.
Октавия потянула за шнурок звонка.
— Гриффин, мистер Морган будет за ужином?
— Думаю, да, миледи. — Бесстрастное лицо слуги все еще, казалось, излучало неодобрение. — Когда вы желаете видеть маленького трубочиста?
— А он готов к показу?
— Едва ли, мадам. Но мы отмыли его как смогли. Одежды подходящей не нашлось, так что пришлось завернуть в простыню.
— Накормили?
— До отвала, миледи. У него аппетит, как у удава. Хорошо бы не заболел от обжорства.
— Лучше посмотрю на него после ужина, — решила Октавия, и в это время в библиотеку вошел Оливер Морган. — Папа, у меня для тебя сюрприз — маленький трубочист.
Гриффин направился к двери, и Руперт готов был поклясться, что расслышал возмущенное хмыканье.
— Боже, дорогая! А что я буду делать с маленьким трубочистом? — удивился Оливер, принимая у Руперта бокал с шерри.
— Научишь грамоте. Беднягу настолько забили, что он не мог уже работать, и я подумала, что тебе с ним будет веселее.
— Его ничему не учили?
— Уверена.
— Тогда беру с удовольствием. Мне давно хотелось провести педагогический эксперимент. Неграмотный мальчик все равно что чистый лист пергамента, на котором каждый может писать все что угодно. Ничто не засоряет его мозги, и если парень наделен природной сообразительностью, то через шесть месяцев будет читать римлян и греков.
— А не полезнее ему знать родной язык?
— Ну что вы, Уорвик! Польза — ничто, важен процесс познания языка. — Оливер Морган счастливо потер руки. — Я запишу ход всего опыта, и какой-нибудь научный журнал сочтет за честь опубликовать результаты.
С еще более несчастным видом, чем прежде, вновь появился Гриффин.
— Ужин подан, миледи.
— Спасибо. — Октавия взяла под руку отца.
Что бы ни говорил Оливер, судьбу маленького Фрэнка еще предстояло решать, но перебивать отца ей не хотелось, когда тот рассуждает о таких интересных вещах. Сама она считала, что пять лет — слишком маленький возраст для изучения классиков.
В течение всего ужина Руперт поддерживал ничего не значащий разговор, внимательно прислушиваясь к Октавии. Она и сейчас, казалось, была в отличном настроении, но смех звучал слишком громко, а глаза перебегали с одного предмета на другой и ни на чем не могли остановиться. И она не обращала внимания ни на вино, ни на еду.
Присутствие Оливера Моргана исключало настойчивые расспросы, и Руперт ждал, правда, теперь уже с некоторым нетерпением.
После ужина Октавия встала.
— Оставляю вас за портвейном. Не терпится посмотреть на своего найденыша. Пойду на кухню, — сказала она застывшему в ожидании приказаний Гриффину. — Мальчишке там будет привычнее.
— Ему было бы привычнее с самим дьяволом, мадам, — объявил дворецкий, и на секунду его бесстрастное лицо дрогнуло. — Чертенок дернул кошку за хвост, разбил у поварихи соусницу и опрокинул банку с ваксой на скатерть с узорами, которую гладила горничная.
— За три-то часа?! — воскликнула Октавия.
— Только за три часа, миледи! Из-за стола послышался смех:
— Дорогая, ты и сама не представляешь, какого дьволенка выпустила на волю.
— Ничего, разберусь.
На кухне она обнаружила запеленутого в простыню малыша, разъяренную кухарку, горюющую над скатертью горничную и посудомойку, оттирающую едко пахнущим щелоком кухонный горшок.
Женщины в изумлении уставились на хозяйку, торопливыми шагами вошедшую на кухню.
— Ох, Фрэнк, что ты наделал? — Она приблизилась к очагу, где сидел на стуле ребенок. Его бледное, с кулачок личико казалось не по возрасту взрослым, при появлении блистательной дамы глаза невероятно расширились.
— Ничего! — Мальчик испуганно отпрянул. — Старый Бильбо пришел меня забирать?
— Твой хозяин? Малыш кивнул головой.
— Он меня убьет. — Печальный голосок произнес это как нечто само собой разумеющееся. — Теряться в дымоходе нельзя. А я заблудился.
— Старый Бильбо, или как бы он там ни назывался, тебя отсюда не заберет, — уверила малыша Октавия и погладила всклокоченные волосы.
— Как же… — Глаза стрельнули в сторону разделочного стола, куда снесли остатки обеда. — Можно, я возьму еще кусок пирога?
— Помилосердствуйте, миледи, — ужаснулась кухарка. — Он съел целых шесть. Стоит проглотить еще хоть крошку, и ему сделается плохо.
— А то сейчас Бильбо придет… — Умоляющий взгляд хитрых глаз перебегал с одной женщины на другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44