Все-таки урании — красивая раса.
С Рамбаем вождь разговаривал значительно дольше, чем с другими женихами. Или ей это только кажется? И тут произошло неожиданное. Рамбай не сложил крылья и не повлек Ливьен, как она ожидала, вниз, к пламени костра. Он просто шепнул ей: “Пошли”, развернулся и полетел прочь — не к тому дереву, на котором они сидели до этого, а мимо, в чащу.
— Что случилось? — осторожно спросила Ливьен, когда они были уже далеко от Костра.
— Рамбая изгнали из племени, — ответил он с нескрываемой горечью.
— Из-за меня?
— Нет. Но пока не было тебя, Рамбай не был чужим, потому что не был опасным. Был просто бесплодным самцом. А ты можешь дать мне потомство. Но это будут не урании, а маака. Племя внутри племени.
— Ты мог бы остаться, улетела бы я одна.
— Отказаться от выбранной невесты — позор. К тому же Рамбай не хочет отказываться от Ливьен.
Она не знала, радоваться ей или огорчаться. Жалеть Рамбая, или он не нуждается в жалости?
— Ты не ожидал, что может так получиться? — спросила она, когда они уже уселись на мягкий ворсистый пол гнезда, и непроизвольно погладила его жесткие светлые волосы.
— Нет. Не ожидал. Законы племени имеют несколько слоев. Рядовой воин знает только верхний слой, а в нем сказано: бесплодный не может быть вождем. Жрецы знают все слои… Мы должны покинуть земли ураний до восхода солнца.
Тут только Ливьен заметила, что она плачет. Почему? Ведь все складывается даже лучше, чем она могла надеяться. Она придвинулась ближе и без смущения стала целовать его лицо. Самки маака не стесняются проявлять свои чувства.
Рамбай со страстью ответил на ее поцелуи. Но внезапно отстранился.
— Это слезы? — спросил он. — Тебе жалко меня? Не нужно. Рамбай теряет свое племя, и это больно. Но Рамбай перестал быть уродом. Вождь, перед тем как изгнал меня, объявил нас мужем и женой.
Ливьен даже засмеялась от неожиданности. Как странно он все-таки рассуждает! Закон признал его чужаком, а он радуется, что этот закон поженил их.
А может, это правильно?
Рамбай почему-то засмеялся тоже и добавил, словно читая ее мысли:
— У племени больше нет Рамбая, а у Рамбая нет племени. Но у меня есть ты, а у племени тебя нет. Кто выиграл?
— Ты, — продолжая смеяться, ответила она.
— И Ливьен сможет продолжить мой род, ведь это главное?
— Да-да, я смогу, — улыбаясь, ответила она и неожиданно почувствовала себя счастливой. — Я смогу, — повторила она, торопливо расстегивая блузу. — Прямо сейчас. Я буду очень стараться. А ты?
— …Вставай, жена моя, — услышала она сквозь сон. — Скоро взойдет солнце, и нас убьют.
Милая перспектива. Она села. Торопливо прикрыла нагую грудь ладонями, но тут же вспомнила все. Да, теперь уже довольно глупо прятать себя от него. Жена дикаря… Нечто в этом роде пророчила ей наставница верхнего яруса, пытаясь укротить ее слишком независимый и непоседливый нрав…
— Ты проснулась, о радость моих чресел? — присел Рамбай перед ней на корточки. — Поспеши.
Обращение было более чем сомнительным. Но ласковым. А учитывая, что речь идет о жизни и смерти, Рамбай, пожалуй, даже слишком мягок и неспешен.
Она вскочила и быстро оделась.
— Куда летим?
— Весь лес вне племени для меня одинаков, — довольно грустно заметил он. Но Ливьен сделала вид, что интонации не заметила, ведь только это ей и нужно было.
— Тогда — в наш лагерь. Ты сможешь его найти?
— А нужно ли нам искать его? — не двинувшись с места, спросил он. — Рамбай чужой там. Не лучше ли уединиться в чаще, оборудовать гнездо и отложить там тысячу личинок? Мы воспитаем новое племя — сильное, как я, и умное, как ты, о узор моих крыльев, Ливьен.
“Ну что за олух! Впасть в лирику в такой неподходящий момент!”
— Скажи, возлюбленная жена моя, — продолжал он, — с именем, певучим, как голос ручья. Скажи мне, Ливьен, не зачала ли ты еще?
— Я так быстро определять не умею! — огрызнулась она. Но тут же прикусила язык. Потому что Рамбай, разочарованно подняв брови, заметил:
— Да? А самки ураний — умеют…
— Ладно, научусь, — махнула она рукой. — Летим к нам. Я обещаю, тебя примут. — Она была далеко не уверена в своих словах, но необходимость заставляла хитрить. В конце концов, пока они летят, она что-нибудь придумает. — Главное — найти дорогу.
— Нет такой дороги, которую не нашел бы следопыт Рамбай, — заявил он.
— Тогда — в путь.
И они вылетели навстречу солнцу.
4

Белая, белая, белая смерть,
Пух — невесомей, чем сны.
Как-то Охотник решил посмотреть:
Мифы Пещеры — верны?
И он долетел. Но прежде — ослеп.
А убил его свет луны.
“Книга стабильности” махаон, т. III, песнь X; мнемотека верхнего яруса.
— Ты уверен, что мы движемся ТУДА? — спросила Ливьен минут через двадцать полета.
— А ты уверена, что нам нужно ТУДА?
— Да. — Ливьен едва сдержала раздражение.
Рамбай покосился на нее. Вид у него был слегка виноватый.
— Тогда так, — сказал он и под прямым углом повернул направо.
Ливьен принялась про себя ругать его самыми грязными словами, какие только знала в языках маака и махаон. (Кроме этих ругательств, на языке противника она не знала больше ни единого слова.)
Через некоторое время Рамбай вновь резко повернул направо.
— Стоп, — скомандовала Ливьен. Но он продолжал лететь, словно и не слыша ее.
Ливьен отстала и опустилась на свисавшую с дерева петлю лианы.
Пролетев метров пятнадцать в одиночестве, Рамбай заложил вираж и, вернувшись, сел рядом, демонстративно не глядя в ее сторону.
С минуту они молчали. Самец не выдержал первым:
— Жена не должна перечить мужу, — заявил он.
— Это у вас. А у нас муж не должен перечить жене.
— Нас соединил закон НАШЕГО племени, — напомнил он.
— Твое племя нас выгнало, и мы летим в мое, — парировала Ливьен.
— Рамбай не станет рабом самки! Запомни это! — в сердцах он ударил кулаком по лиане, и Ливьен чуть не свалилась с нее. Это ее окончательно взбесило. Вот и началась счастливая семейная жизнь.
— Никчемный дикарь! — заорала она. — Ты маака, понимаешь, маака! Ты летишь ДОМОЙ и боишься признать это! Морочишь мне голову, рыскаешь туда и обратно! Но если ты не приведешь меня в лагерь, я улечу одна. Понял?! Трус проклятый.
Он наконец обернулся к ней. Его лицо, казалось, окаменело:
— Я ничего не боюсь. Но я не умею искать при свете. Днем я плохо вижу и почти не чувствую запахов.
И отвернулся снова.
Лишь теперь Ливьен вспомнила, что урании — бабочки ночные. Хотя Рамбай и маака, но он всю жизнь прожил в режиме урании, и, по-видимому, его органы чувств адаптировались…
— Что ж ты не сказал сразу? — смягчилась она. — Давай найдем место, где мы сможем переждать день, а с заходом солнца двинемся дальше. Отдохни.
Рамбай мрачно покосился на нее:
— Ты мне разрешаешь?.. — в его голосе слышались язвительные нотки.
“Ну надо же, — изумилась Ливьен, — мы еще и чувство юмора имеем…”
— О, мой повелитель, — отозвалась она смиренно, — разве я могу разрешать или не разрешать тебе? Я пекусь единственно о твоем благе, и мне кажется, тебе было бы полезно немного поспать.
Рамбай озадаченно помолчал. Лицо его отчетливо отражало напряженную работу мысли.
— Ладно, — прекратил он тщетные попытки разобраться в значении ее интонаций. — Я тут приметил одно подходящее дупло. — Он помедлил, испытующе глянул ей в лицо и, не удержавшись, добавил: — Рамбай наблюдательный.
— Самый наблюдательный, — поправила Ливьен.
Он неопределенно подвигал бровями, но пикировку решил не продолжать и соскользнул с лианы. Только по нервной, дерганой манере полета можно было догадаться, как он зол. Ливьен с трудом поспевала за ним.
Минут через десять они устраивались на отдых в маленьком, но вполне приемлемом дупле.
Рамбай улегся молча и моментально уснул. Ливьен же снова не спалось. Вечно мучившие вопросы опять навалились на нее, и к ним прибавилось несколько новых.
Например, почему племя ураний изгнало Рамбая, отпустив с ним и ее, в то время как по логике межвидовойборьбы их следовало убить? Горожане маака обязательно поступили бы с парочкой попавших к ним дикарей именно так, предварительно, конечно же, проведя следствие, дознание, суд, красиво все обставив и убедив себя в том, что поступают единственно верным способом… Так кто же тогда большие дикари?
Мысли о думателях Ливьен просто гнала от себя. Какие-либо выводы по этому вопросу она решила делать только после того, как закончит прерванный разговор с Лелией. Обязательно побеседовав затем и с Сейной.
Главным же, что беспокоило ее, было то, как ее соплеменницы примут Рамбая. Точнее, если уж быть до конца честной с собой, то, что они просто не могут его принять. Он — дикарь из племени урании, а значит — враг; он — самец, а самцов не допускают к участию в экспедициях; он — самец, ведущий себя с абсолютно недопустимой для представителя его пола независимостью… Что рано или поздно Рамбай выведет ее к каравану, Ливьен не сомневалась. А дальше? Она не может предать его.
Реакцию Инталии, например, она прогнозировала в мельчайших подробностях. Та просто-напросто убьет Рамбая, опять же обставив дело так, что все будет выглядеть законно и справедливо…
Нет, надеяться можно только на поддержку Лелии, на ее власть Посвященной. Тут Ливьен вспомнила, что и сама теперь Посвященная. Только вот ВО ЧТО? Лелия так ничего и не успела ей толком рассказать. Но это-то как раз поправимо.
Мысль о том, чтобы, активировав свой Знак, просто приказать соплеменницам принять Рамбая в группу, была отброшена ею сразу, ведь Камень Лелии старше, и если та будет против, она без труда отменит этот приказ.
Сама того не заметив, она заснула, так и не найдя решения этой проблемы.
Ей снился эротический сон. А проснувшись, она обнаружила, что это и не сон вовсе. Что ее крайне обрадовало.
— … Да, именно здесь на нас напал кот. — Ливьен стояла возле освещенных яркой луной обломков палатки Лелии.
— Маака умеют делать грязь, — покачал головой Рамбай.
— Не поняла…
Он молча отвернулся и пошел по поляне, собирая обломки хитинопласта, клочки флуона, пустые капсулы из-под веществ, используемых самками для гигиенических растираний, — прополиса, муравьиной кислоты и розового масла… Да, мусора на поляне было навалом.
— Брось! — нетерпеливо крикнула Ливьен. — Лес большой! Полетели!
Рамбай, упрямо не отзываясь, продолжал “санитарную уборку”. Выругавшись про себя, Ливьен, чтобы хоть как-то ускорить процесс, стала помогать ему.
Собрав небольшую кучку мусора, Рамбай костяным ножом взрезал дерн, вынул небольшой его кусок, выкопал ямку, сложил мусор туда, закопал, а затем вернул дерн на прежнее место.
Он повторил эту операцию десятки раз. Через час поляна выглядела так, словно никакого лагеря тут никогда и не было.
Ливьен не стала спрашивать Рамбая, зачем ему все это понадобилось. Это мог быть инстинкт ураний; это мог быть принцип, ведь лес для него — дом, и мусор тут, возможно, так же раздражает его, как ей неприятна была бы грязь в ее городском гнезде.
Как бы ее ни злила эта вынужденная задержка, в душе она была солидарна с Рамбаем, ей даже было слегка стыдно перед ним, словно в неопрятности уличили лично ее. И она не роптала.
Рамбай встал в центре поляны, закрыл глаза и стал медленно поворачиваться… Остановился.
— Они там, — указал он рукой направление.
Но Ливьен уже и сама знала, где они должны быть.
— Моя палатка стояла вот тут, клапаном — на север. Мы двигались на восток, значит, новый лагерь — там, — указала она в противоположную сторону.
— Они там, — упрямо повторил он, указывая на запад.
— Этого не может быть, Рамбайчик, — со всей, на какую только была способна, убедительностью в голосе произнесла она. — Там — прошлая стоянка… — Внезапно она заподозрила, что этот глупый и чересчур уж чистоплотный самец нарочно морочит ей голову, намереваясь пройти по местам всех прошлых стоянок маака, чтобы убрать мусор и там. Это заняло бы у них минимум месяц.
— Там, — стоял он на своем.
— Этого не может быть, — повторила она. — Давай сделаем так. Сейчас полетим на восток. А если лагеря не обнаружим, вернемся.
— Давай. Но если твоих самок там не будет, Ливьен больше никогда не станет спорить с Рамбаем.
— И наоборот, — с удовольствием поддержала она.
— Да будет так, — ответил он, недовольно поджав губы, и взмахнул крыльями.
Они летели около двух часов. Никаких следов нового лагеря не было.
— Стой, — сдалась наконец Ливьен. — Так далеко они забраться не могли.
Рамбай молча развернулся, и Ливьен, кусая от досады губы, поспешила за ним.
Но что же могло случиться? Что могло заставить караван двинуться в обратную сторону? Ливьен терялась в догадках.
Они миновали очищенную ими от мусора поляну, а еще минут через сорок Ливьен почуяла знакомые запахи. Лагерь был минутах в трех.
Неожиданно Рамбай на лету ухватился за лиану, подтянулся, сделал подъем переворотом и уселся на нее верхом. Ливьен вернулась и спросила, нетерпеливо порхая на месте против него:
— В чем дело?
Вид у него был какой-то странный.
— Сядь, жена, — ответил он лаконично.
Ливьен почувствовала, что происходит что-то серьезное, и спорить не стала.
— Рамбаю стыдно, — заявил он и опустил голову.
— Да что такое?! — даже испугалась она. Такой самокритичности от него она никак не ожидала.
— Рамбай говорил, что ничего не боится. Неправда. Я боюсь. — Он поднял на нее умоляющий лазоревый взгляд.
— Я и сама боюсь, — призналась Ливьен. — Будет очень трудно убедить их…
Но Рамбай, не слушая ее, закончил:
— Я боюсь, что маака сделают из меня думателя.
Ливьен замолчала и нахмурилась, пытаясь вникнуть в смысл услышанного.
— Я не знаю, что это такое, — продолжил он, — но мама знала, что это очень плохо.
Детские страхи — самые глубокие. Ливьен взяла его за руку и, не без горечи усмехнувшись, заверила:
— Клянусь тебе, Рамбай, они не сделают тебя думателем. Ты уже вышел из этого возраста.
Он моментально повеселел:
— Полетели? — сжал он ее ладонь в своей.
— Подожди. — Ливьен почувствовала, что время для признания настало. — Тебе все-таки есть, чего бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11