– (Ужас появился на лице Коула.) – Точнее, – добавила Эмили, – стукнула своим ходунком в левую переднюю часть городского автобуса.
Хмыкнув про себя, Коул покачал головой.
– И чем вся эта история закончилась?
– Она ударилась о край тротуара, сломала бедро, и ее положили, в частную клинику, чтобы она там поправлялась. Какое-то время так и было. Но потом ее разум затуманился, и в конце концов бабушка угасла. Говорили о душевном расстройстве.
– Это многое объясняет, как ты понимаешь.
Да, она понимала. И может быть, теперь, когда он тоже понимал, он по-иному посмотрит на свое решение относительно бабушки.
Коул откинулся на спинку стула и задумался. Она увидела, как он погрузился в воспоминания. Его глаза повлажнели, он откашлялся.
– Всем, что есть во мне хорошего, я обязан своей бабушке, – сказал он, моргая, и потянулся за своим бокалом.
Сделав глоток, он продолжил:
– Ребенком я проводил все летние месяцы и праздники с бабушкой. Ни разу в жизни я не слышал, чтобы она сказала хоть одно плохое слово о моей матери или отце. Ни единого. Но когда я оглянулся назад, став взрослым, я понял, что родители были слишком заняты собой. Бабушка заполнила эту брешь. В каждый День благодарения, в Рождество и Пасху мы устраивали обед в приюте для бездомных. Они были такими грязными, жалкими… В большинстве своем сумасшедшими… Не могу сказать, сколько раз я видел, как бабушка садилась рядом с ними, обнимала за плечи и рассматривала вместе с ними потрепанные старые фотографии, которые они доставали из своих котомок. Фотографии их матерей, детей, приятелей военных лет, любимых в детстве собак. – Коул тихо засмеялся. – И она всегда находила время, чтобы их выслушать и пожалеть. – Он облокотился на стол. – Знаешь, у нее всегда была с собой пачка однодолларовых купюр. Сколько денег она опустила в ящики для пожертвований за все годы! Вспоминая об этом, я думаю, что карандаши из индейской резервации лишь капля в море адресованной бабушке благодарности.
– Карандаши? – повторила она.
– Три набора адресов и коробка с карандашами из кедра пришли с сегодняшней почтой. Она отправила деньги на профессиональное обучение, а в знак благодарности ей прислали карандаши.
– Это так важно – сказать «спасибо».
– И «пожалуйста», а также «разрешите», и «извините», и. «я сожалею». Бабушка всегда была сторонницей хороших манер. – Коул снова засмеялся. – Ребенком я с ненавистью занимался в школе хороших манер мисс Таннер. День за днем меня учили тому, какая вилка для чего предназначена, как пить и есть, как правильно разрезать то, что лежит на тарелке. Представляешь?
– Не представляю, – смеясь, сказала Эмили.
– Мисс Таннер напоминала нам каждое утро, что хорошие манеры могут сгладить самые неловкие моменты, открыть такие двери, которые без этого останутся закрытыми, и помогут жить в более цивилизованном и спокойном мире. – Он усмехнулся и вздохнул. – Бабушка поместила в рамку мое свидетельство об окончании этой школы. Когда ты в следующий раз будешь в ее доме, я покажу тебе. Оно висит на стене в моей спальне. Прямо возле двери, чтобы я видел его и помнил об уроках мисс Таннер каждый раз, когда выхожу из дома.
– И не только об уроках мисс Таннер, но и о том, чему учила тебя Ида.
Его улыбка немного померкла, но не исчезла.
– Ты знаешь, что интересно? Для меня, во всяком случае. Самые мои яркие детские воспоминания связаны с теми периодами, которые я проводил у бабушки. Остальное… Я помню, конечно, людей, места, вещи… Но все это мало для меня значит.
Да, Эмили прекрасно понимала, как такое могло быть. Именно Ида вырастила Коула, отдала ему всю свою душу. Понятно, что бабушка была центром его сердца, его мира, его жизни. И так же понятно, что инсульт, который она перенесла, выбил почву у него из-под ног.
До сегодняшнего дня Коул по-настоящему не задумывался о том, что Ида стареет и нуждается в заботе. Игнорируя тот факт, что когда-нибудь Ида не сможет сама себя обслуживать, он думал только о том, что ее надо защитить от мошенников, нечистоплотных сборщиков пожертвований и нечестных подрядчиков.
В тот день, когда Коул столкнулся лицом к лицу с миром без бабушки… Глубоко в душе он знал, что его ждет пустота. И испугался. Страх определил все его дальнейшие действия. Каждый цент заработанных им денег был предназначен для лечения Иды, для приобретения лучших лекарств и любых средств, которые он мог найти.
Иде очень повезло, что ее любят так глубоко и сильно. Эмили почувствовала боль в груди, и у нее перехватило дыхание. Чтобы не позволить эмоциям захлестнуть ее, она взяла свой бокал, долго тянула напиток через соломинку, а потом спросила первое, что ей пришло в голову:
– А дедушка когда-то существовал?
Коул закатил глаза и слегка подался вперед.
– Они тайно сбежали из дома. Он трагически погиб во время какого-то инцидента, в котором фигурировали трехэтажный дом, рояль и потертая веревка. В Чикаго. За шесть месяцев до рождения моей мамы.
– Слишком неправдоподобная история.
– Да, я тоже никогда этому не верил.
– Понимаешь, в те времена необходимо было иметь хоть какого-то мужа. Судя по тому, что ты рассказал, это была, возможно, единственная уступка общественному мнению, которую твоя бабушка сделала в своей жизни.
Кивнув, Коул взглянул на часы.
– Скорее всего, ее уже разместили. Ты готова вернуться?
– Разумеется. Пошли, – ответила ему Эмили.
Как и сказала им дежурная в регистратуре, бабушка крепко спала. Коул смотрел, как Эмили осторожно поправляет одеяло под рукой его бабушки и располагает капельницу под правильным углом. Она обращала внимание на такие детали, с такой любовью все делала…
– Ты выглядишь уставшей, – прошептал Коул, когда девушка встала рядом с ним.
– Да, я устала. Немножко, – так же шепотом ответила она.
– Похоже, что устала сильно. Почему бы тебе не сесть в кресло и не вздремнуть?
Эмили бросила взгляд на огромное кресло с откидной спинкой, стоящее в углу.
– Оно напоминает скорее двухместный диванчик. – Она взглянула на Коула и добавила: – Честно говоря, ты и сам, кажется, на пределе. Мы могли бы уместиться там вдвоем и подремать, а когда Ида проснется, будем отдохнувшими и бодрыми.
– Звучит заманчиво, – заметил Коул, беря ее за руку и ведя в угол.
– Еще как заманчиво, – согласилась Эмили, когда он опустился в кресло, наклонил его спинку и поднял подножку. – Вот только как бы у твоей бабушки не случился вдобавок ко всему еще и сердечный приступ.
Коул протянул к ней руки. Эмили, ни секунды не сомневаясь, устроилась рядом с ним. Повернувшись на бок, он привлек ее к себе. Девушка прижалась к нему, положила голову на его руку и удовлетворенно, как ему показалось, вздохнула.
– Милая Эмили, – пробормотал он, целуя ее золотые кудри, – ты…
– Если ты скажешь, что необыкновенная, я куплю себе какой-нибудь особенный наряд. С блестками.
Коул хмыкнул. Его настроение вдруг значительно улучшилось, чего несколько часов назад он и представить себе не мог.
– Вы совершенно особенный человек, Эмили Рейне. И я… – Он сглотнул. – Я благодарен судьбе за то, что ты вошла в жизнь моей бабушки. В мою жизнь.
Эмили что-то ответила, но совершенно неразборчиво, в полусне.
Коул прижался щекой к ее щеке и тупо уставился в окно. Это был чертовски трудный день, да и вся неделя тоже. Все происходило шиворот-навыворот. Его обычный график был полностью нарушен. Работа пущена на самотек.
Как только бабушка выйдет из больницы и он обеспечит ее всем необходимым, следует незамедлительно вернуться к своей нормальной жизни. А когда он снова ощутит твердую почву под ногами и возьмет все под свой контроль… тогда сможет хорошенько проанализировать свои чувства и решить, действительно ли он полюбил Эмили Рейне.
А если так… Коул закрыл глаза, отказываясь думать, что может прожить всю жизнь шиворот-навыворот.
Глава восьмая
Коул придерживал входную дверь для Иды и Эмили и чертыхнулся сквозь зубы, когда бабушка подняла ногу, чтобы переступить через порог. Эмили сразу поняла, что он занервничал.
Девушка подняла руки, чтобы поддержать Иду, если та потеряет равновесие. Однако старушке удалось благополучно войти в свой дом, и Эмили услышала, как облегченно вздохнул Коул в то же мгновенье, как с облегчением вздохнула она сама.
– Знайте, вы оба, – твердо сказала Ида, повернувшись к ним лицом, – нам надо все прояснить с этой же минуты.
– Может, ты сядешь сначала, – посоветовал ее внук.
– Коул, дорогой, – ответила Ида сухо, – если бы я захотела сесть, я бы села. А я не хочу.
Коул ухитрился пробормотать «хорошо», а Эмили не произнесла ни слова. Господи, она никогда не видела раньше, чтобы Ида держалась с достоинством королевы!
– Да, я немного приболела, – начала Ида, смотря куда-то между ними. – Но как вы ясно слышали, доктор, подписывавший мои бумаги на выписку не более часа назад, сказал, что я упрямая старуха. Я ни в коей мере не инвалид и не собираюсь терпеть, чтобы ко мне относились как к инвалиду. Это ясно?
– Да, мэм, – сказал Коул уважительным, если не кающимся тоном.
– Эмили! – обратилась, повернувшись к ней, Ида.
И у Эмили екнуло сердце.
– А тебе тоже ясно?
Голос Эмили дрогнул, когда она ответила:
– Да, мэм.
– Хорошо. – Ида повернулась и осторожно направилась в гостиную со словами: – А вот теперь, когда мы закончили наш разговор, я сяду.
Коул, шедший за бабушкой, заметил:
– В разговоре обычно участвуют более одного человека.
Ида, опустившаяся в кресло с подголовником, возразила:
– Можете разговаривать сколько угодно, когда я уйду в свой кабинет, чтобы написать благодарственные письма. – Она повернула голову в направлении софы и спокойно сказала: – Садитесь.
Они подчинились и сели на некотором расстоянии друг от друга.
– Вы читали предписание доктора?
Оба кивнули.
– И знаете, какие лекарства я должна принимать? И что от них не стоит ждать никаких чудодейственных результатов?
Оба опять кивнули.
– Хорошо. Эмили, установили ли уже в Центре балетный станок?
– Зеркальную стену сделали вчера утром, – доложила Эмили. – А станок установят сегодня около трех. Во всяком случае, так мне обещали.
– Тогда мне надо быть там в четыре часа, чтобы приступить к занятиям для моей физической реабилитации.
Коул покачал головой.
– Не знаю, бабушка. Это…
– Коул!
– О господи, – пробормотал он, опустив голову.
– Понимаю, что вы с Эмили имеете самые лучшие намерения, но я не нуждаюсь, чтобы со мной нянчились, и не потерплю, чтобы меня удерживали. Независимость – штука хрупкая, она не терпит компромиссов. Я не откажусь от своей независимости до последнего вздоха.
Старушка переводила взгляд с одного на другого, и они послушно ответили в унисон:
– Да, мэм.
– Эмили, насколько я помню, тебе осталось чуть более недели до торжественного открытия аугсбургского Центра творчества. Я не ошиблась?
– Восемь дней.
– Тебе еще много осталось сделать?
О, черт!
– Да, много.
– Тогда полагаю, что тебе лучше направить свою энергию на завершение твоего проекта, а не крутиться вокруг меня и не ждать, чтобы немедленно подхватить меня, если я завалюсь назад.
И откуда Ида знала, что она это делала?
– Коул! – обратилась Ида к внуку. – Насколько я понимаю, ты руководишь бизнесом. Кто тебя замещает сейчас?
Он запнулся, потом ответил:
– Мое личное присутствие не настолько необходимо.
– Вот как? – воскликнула Ида тоном паука, поймавшего муху. – Кто же звонил тебе тогда сегодня утром как раз перед приходом доктора?
Коул покраснел. Ида уже знала ответ. Они оба поняли, кто звонит, в ту же секунду, как он взял трубку.
– Джейсон.
– И что же такого сказал тебе твой помощник? Что заставило тебя выйти из комнаты, чтобы твой ответ не могли услышать?
Он вздохнул и только молча посмотрел на нее.
– Совершенно очевидно, что тебе пора вернуться к работе.
– А что, если я этого не хочу? – возразил Коул.
Ида медленно подняла седую бровь.
– Если ты считаешь нормальным отвечать как семилетний ребенок, тогда совершенно определенно тебе пора снова заняться своим бизнесом. – Она снова поочередно посмотрела на них. – Благодарю вас обоих за доброе отношение, за помощь. Я глубоко тронута и навсегда запомню вашу заботу обо мне. И, пожалуйста, поймите, что из любви к вам я категорически настаиваю, чтобы вы оба вернулись к своим делам. И не потерплю никакого дальнейшего обсуждения этой темы.
Ида поднялась.
– А теперь с вашего разрешения, – заявила она, выходя из гостиной, – мне необходимо написать уйму благодарственных писем.
– Ну и ну! – восхищенно сказала Эмили, когда Ида скрылась за дверью. – Никогда не видела ее такой. Тебе не кажется, что инсульт все же повлиял на ее характер?
– Нет. – Коул откинулся на подушки и обхватил голову руками. – Она еще вела себя с нами спокойно. Жаль, что тебя не было в ту ночь, когда меня домой привели полицейские. Был застукан в Центральном парке купающимся нагишом… Вот тогда я всерьез собирался просить, чтобы меня взяли под охрану!
Эмили улыбалась, но только до тех пор, пока не проследила за взглядом Коула. Он смотрел в потолок, и мысли его витали где-то очень далеко. Ей был знаком этот взгляд, она знала, что он означает. Не было никакого смысла делать вид, что она ничего не понимает. И никакого смысла оттягивать неизбежное.
– Так что сказал тебе Джейсон, когда позвонил? – спросила она как можно равнодушнее.
– На этой неделе подкомитет конгресса проводит слушания по биотопливу. Выступление группы, проталкивающей проект с сахарным тростником, назначено на четверг.
– И они смогут убедить конгресс в том, что у них есть первичная финансовая поддержка, чтобы их посчитали серьезным игроком на этом рынке? – высказала свое предположение Эмили.
– Да. Если их воспримут серьезно, тогда правительство выделит средства на дальнейшее развитие проекта.
– Значит, вся надежда на тебя?
Он кивнул, все еще глядя куда-то далеко.
– Чтобы представить наш вариант в четверг, необходимо успеть подготовить документы самое позднее завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13