Он лежал в футе от нее. Рассеянный солнечный свет проникал сквозь крышу из мха в их сложенную из камней хижину и падал на песчаный пол.Снаружи доносились крики грачей, хлопанье крыльев и шум моря, не смолкавший ни на минуту.Олимпия долго смотрела на Шеридана, который лежал, вытянувшись под ее плащом, служившим ему одеялом с тех пор, как они добыли достаточное количество котиковых шкур для того, чтобы устроить ей настоящую постель в этой старой, полуразвалившейся хижине зверобоев.Солнечные зайчики играли на руке Шеридана, вытянутой в сторону Олимпии, как будто он во сне порывался дотронуться до нее. Олимпия видела, как дрожит жилка на его запястье, она разглядывала уже почти зажившие мозоли на его руке, которые он набил мокрыми веслами.Лишенный ореола героизма, он представлялся теперь Олимпии низким и бесчестным человеком. Его вечные насмешки выводили ее из себя. Но особенно мучила девушку постоянная близость мужчины. Олимпия закрыла глаза, легла ничком и уткнулась лицом в мягкий мех.Она ненавидела его, и все же ее любимым занятием было разглядывать спящего Шеридана. Олимпия знала, что он вор, трус, негодяй, но ничего не могла с собой поделать. Это было так унизительно, горько, невыносимо!Ее пальцы заскользили по нежному котиковому меху к его руке. И застыли… В приснившемся сне его рука ласкала ее тело, воспламеняла ее.Олимпия дотронулась до ладони Шеридана. Он лежал все так же неподвижно и ровно, глубоко дышал. Конечно, он очень устал. Вчера весь день Шеридан таскал огромные валуны с близлежащего холма, а Олимпия нарезала мох для крыши. К вечеру они кое-как привели в порядок хижину. Однако попытки Олимпии поймать гуся не увенчались успехом. Стая стала более осторожной, не удалось им собрать и мидий, поскольку начался прилив. Шеридану пришлось довольствоваться горстью моллюсков, сваренных в бульоне из водорослей и гусиных косточек. Правда, от последнего гуся еще оставалась грудка, но Шеридан упрямо отказывался взять ее, заявляя, что ее должна съесть Олимпия.Олимпия погладила его руку, которая была такой большой и сильной. По сравнению с ней ладошка самой Олимпии казалась маленькой и пухлой. Она хотела помочь ему сегодня таскать камни, но он прогнал ее, заявив, что она только путается у него под ногами и вообще может так проголодаться от этой работы, что он вынужден будет опять отдать ей свою порцию. Шеридан велел ей идти на берег ручья и попытаться раздобыть гуся на ужин.Иногда Олимпии было очень трудно ненавидеть его.Ей нравилось охотиться за гусями до тех пор, пока охота оканчивалась удачей. Но вот уже второй день подряд она не могла поймать ни одной птицы. А на горизонте не было видно ни одного судна — будь то «Федра» или какой-нибудь другой корабль.В хижине не было холодно, потому что они жгли торф в очаге. Платье и нижнее белье Олимпии висели над очагом на вешалке, сделанной из китового уса, и сохли, а сама девушка спала нагишом.Плащ, которым был укрыт Шеридан, сполз у него с плеча, и Олимпия вспомнила свой сон — его тело, навалившееся на нее, свои ощущения от его смелых ласк… Сердце девушки учащенно забилось, она прижала ладонь к руке Шеридана.Ей так хотелось стащить с него плащ, чтобы ее взору открылось его мускулистое тело. Олимпия начала поглаживать кончиками пальцев его ладонь и запястье, ощущая мозоли натруженной руки. Казалось очень странным то, что она лежит рядом с этим человеком, дотрагивается до него… Снова вспомнился сон, томление плоти, вспыхнувшее в ней, и он, Шеридан, в образе дракона…Олимпия подняла глаза и увидела, что Шеридан не спит и наблюдает за ней.Олимпия хотела отдернуть руку, но передумала, решив притвориться, что все это делала бессознательно, во сне. Но затем она поняла, что ей не удастся обмануть его, однако все равно не смогла бы отдернуть руку, потому что впала в оцепенение.Шеридан улыбнулся ей туманной улыбкой сонного человека и начал поглаживать ее ладонь большим пальцем.Олимпия провела кончиком языка по губам. Если бы он грубо обращался с ней или что-нибудь сказал, она непременно отняла бы свою руку. Но Шеридан так нежно ласкал ее, а затем склонил голову и поцеловал тыльную сторону ее ладони.— Я бы очень хотел этого, — пробормотал он, сжимая пальцы. — Очень хотел, — Шеридан зажмурился от блаженства. — Но лучше не надо, принцесса. Лучше не здесь…Олимпия отдернула руку, моментально придя в себя. Шеридан придвинулся ближе к ней и, опершись на локоть, взглянул на нее насмешливым взглядом.— Будучи вашим премьер-министром, я вынужден сообщить вам со всей откровенностью, что хотя я и изматываю себя целыми днями тяжелой работой, вам все же небезопасно будить меня подобным образом по утрам.— Что вы имеете в виду?!Его взгляд стал совершенно серьезным.— Думаю, вы это прекрасно знаете, — ответил он. Олимпия почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она быстро отвернулась и стала разглядывать потолок хижины.— Будьте так добры, выйдите на минутку, мне надо одеться.Шеридан криво усмехнулся, отбросил плащ и встал. Олимпия, все еще притворяясь, что разглядывает потолок, наблюдала за ним исподтишка. Он спал в брюках, но они были расстегнуты. Когда Шеридан, подойдя к очагу, где висела рубашка, повернулся в профиль, Олимпия чуть не вскрикнула от испуга. Чуть пониже его живота сильно топорщилась ткань от огромной опухоли.— Вы заболели? — спросила она обеспокоенно. Шеридан удивленно взглянул на нее и покачал головой.— Я чертовски измотан и хочу есть. А что, разве я выгляжу больным?— А вот это вздутие? Вам не больно?— Вздутие? — недоуменно спросил Шеридан, а затем, догадавшись, о чем она говорит, усмехнулся: — Ах, это…По его ухмылке Олимпия поняла, что опять сказала что-то нелепое и он потешается над ней.— Впрочем, меня это не касается! — заявила она, надув губы и отворачиваясь. — Даже если вы распухнете и побагровеете, меня это ничуть не тронет.— Это может случиться, только если я надолго задержу дыхание. А замеченное вами вздутие — это болезнь совсем другого рода, моя принцесса.— Мне все ясно, — сказала она с холодной величественностью.— Послушайте, я действительно начинаю подозревать, что вы совершенно ничего не знаете. Хотите, я вас просвещу на этот счет? Я думаю, мне следует сделать это. В таком случае мы будем лучше понимать друг друга.— Вам не нужно просвещать меня, я все знаю и понимаю, — сделала она довольно смелое заявление.Он покачал головой, на его черные волосы упал солнечный зайчик.— Вы не знаете самых элементарных вещей. Мне следовало бы уже давно догадаться об этом по вашим высказываниям и тому сумбуру, который царит в вашей головке. — Он натянул свой бушлат, взял с вешалки одежду Олимпии и направился к двери. — Не уходите никуда, — весело сказал он. — Через несколько минут ваш любимый профессор прочитает вам свою знаменитую лекцию о том, что такое скромность и нравственность в жизни современной женщины.— Да вы знаете о нравственности меньше шкодливого кота! — закричала Олимпия ему вслед, чувствуя себя как в капкане, поскольку он унес ее одежду. — И о скромности тоже.— Я вам даю пятнадцать минут на туалет! — крикнул он снаружи. — И советую быть на месте к тому времени, когда я вернусь, иначе у нас не получится никакой лекции, а выйдет сплошное безобразие.Олимпия вскочила с постели и в страшной спешке справила утреннюю нужду. Задолго до того, как Шеридан вернулся, она уже лежала, натянув меховое одеяло до подбородка и дрожа всем телом не столько от злости на капитана, сколько от волнения и сладостного возбуждения, навеянного ее сегодняшним сном. Сон был таким же невыносимым и безнравственным, каким Олимпии представлялся сам Шеридан. И таким же соблазнительным. Она не могла справиться с искушением, вспоминая Мадейру и то, до какого блаженного состояния довели ее руки Шеридана.Олимпия настороженно прислушивалась, ожидая, что произойдет дальше, но слышала лишь возню тюленей на берегу. Когда Шеридан наконец переступил порог хижины, Олимпия притворилась спящей. Почуяв горьковатый дым, она поняла, что он развел огонь в очаге. Однако ее жалкие попытки действительно уснуть были тщетны. Внезапно Шеридан уселся рядом с ней, и его нога уперлась в бедро девушки. Он чем-то зашуршал, и Олимпия открыла глаза.К ее полному изумлению, Шеридан разворачивал маленький кулечек конфет, завернутых в вощеную бумагу.Она села на кровати, вовремя вспомнив, что ей надо прикрыться меховым одеялом. — Что это такое? — Завтрак.— Где вы это нашли?Шеридан улыбнулся, протягивая ей три леденцовые палочки, раскрашенные по спирали в зеленоватую и белую полоску.— Наш погибший приятель, старпом «Федры», был, по-видимому, сладкоежкой. Я нашел это в его каюте и хранил леденцы до особого случая.— О, — застонала Олимпия, — о Боже! Вы и представить себе не можете, как я мечтала о конфетах!— Честно говоря, я подозревал об этом. — Шеридан вынул нож и разрезал одну из палочек пополам, на равные части. — Вот ваша доля, моя мышка.Он положил конфету на ее ладонь, один за другим сжал ее пальчики в кулак и поцеловал его прежде, чем Олимпия успела отдернуть руку. Шеридан растянулся рядом с девушкой, засунув свою конфету в рот. Он был, как всегда, чисто выбрит, несмотря на то что необходимо было экономить их единственный кусок мыла. Олимпия закуталась с головой в меховое одеяло, наслаждаясь леденцом.Шеридан вдруг с громким хрустом раскусил свой леденец, взглянул на Олимпию и наконец заговорил.— Вы знаете, откуда берутся дети? — спросил он. Олимпия чуть не подавилась конфетой.— Я имею в виду сам процесс, — продолжал он, — а не сказку о том, что люди женятся, а затем идут искать свое дитя в капусте.Олимпия покраснела как рак и замотала головой.— Прекрасно, — сказал Шеридан, — во всяком случае, у нас нет превратных идей на этот счет, какие обычно бывают у тринадцатилетнего гардемарина, наслушавшегося разных нелепостей и сделавшего еще более нелепые умозаключения. Но я уверен, что вы вполне созрели для того, чтобы узнать правду.— Я никогда не думала об этом, — сдержанно сказала Олимпия.— Неужели? — Шеридан вскинул бровь. — Значит, вы не только девственница, но и страшная лгунья.— Мне приходили в голову подобные мысли, но я не придавала им значения, — поправилась она.— Почему вы дотронулись до моей руки сегодня утром? — спросил он резко.Олимпия смущенно отвернулась.— Я не дотрагивалась до вашей руки, я презираю вас.— Да, конечно, мы уже много раз говорили на эту тему. Я — негодяй и подлец, который снится каждой девице в страшных ночных кошмарах и наводит на нее дикий ужас. — Шеридан взглянул на Олимпию сквозь полуопущенные ресницы и улыбнулся. — Но некоторым девицам нравится именно дьявол, не так ли? Олимпия замерла.— Что за чушь! Я хочу встать и одеться!— Ради Бога, — вкрадчиво сказал он.Она сверкнула на него своими огромными глазами, светившимися гневом, чувствуя себя как в ловушке, совершенно голая под меховым одеялом и потому беспомощная. Но Шеридан не двинулся с места.— Неужели вы не хотите знать истину обо всем этом? — спросил он. — Знание — сила, принцесса. Разве ваш ученый наставник никогда не просвещал вас на этот счет?Олимпия с ненавистью смотрела на него.— Вы же мечтали о том, чтобы заполучить в руки средство, с помощью которого вы могли бы мучить меня. Так вот, у вас есть верный способ жестоко отомстить мне.— Так я и поверила в то, что вы стремитесь открыть мне способ, с помощью которого я могла бы мучить вас.— Я действительно собираюсь это сделать, — сказал он, опуская ресницы.— Но зачем это вам?— Это игра, принцесса. Я объясню вам ее правила, но это еще не значит, что вы непременно выиграете.Олимпия фыркнула.— Я уверена, что если это игра, то вы обязательно обманете меня.Он склонил голову к плечу.— Вообще-то разговор о том, что такое обман в подобного рода игре, завел бы нас очень далеко. Например, обман ли это, когда твой партнер не испытывает приятных эмоций? — Он снова взглянул на нее. — Но правила этой игры очень расплывчаты, это, по существу, своего рода состязание, поэтому-то я и прошу вас быть настойчивой и добиваться своего. Если вы, конечно, хотите выиграть.Эта продолжительная тирада, произнесенная с лукавой улыбкой, заставила Олимпию тоже приподняться на локтях, натянув одеяло до подбородка.— Послушайте, — сказала она нетерпеливо, — мне надоели ваши намеки и недомолвки. Если вы хотите мне что-то сказать, говорите прямо.Он взял Олимпию за плечи и, взглянув на рассыпавшиеся волосы девушки, припал к ее губам. Она застонала, выражая тем самым протест и невольно выдавая охватившее ее возбуждение. Шеридан крепче сжал ее руку. Олимпия чувствовала сладкий привкус леденца на его языке, от Шеридана пахло конфетой и морской солью. Все было так неожиданно и восхитительно.До слуха Олимпии доносился шум моря, и, внемля этим звукам, она как будто растворилась в поцелуе. Но тут Шеридан внезапно отпрянул от нее, и Олимпия удивленно взглянула в его серебристые глаза, подернутые легкой дымкой и обрамленные густыми черными ресницами.— Я выразился достаточно прямо? — пробормотал он.— Отпустите меня.— Только когда кончится лекция. Учтите, что в ходе нее я вынужден буду прибегнуть еще несколько раз к столь же наглядным демонстрациям. — И он вновь склонился над ней и стал осыпать ее поцелуями. — Не сопротивляйся мне, мой мышонок. Я не причиню тебе вреда.Олимпия закрыла глаза, ее подбородок мелко дрожал, а по всему телу разливалась нега.— Но вы все равно причините мне вред, — прошептала она. — Все равно причините…Он прекратил целовать ее. И они помолчали, слушая крики тюленей на берегу.Когда Олимпия вновь подняла на него взгляд, она увидела, что он в упор смотрит на нее. Шеридан больше не улыбался и был очень серьезен, даже мрачен. Он отвел взгляд и уставился в огонь очага.— Если вы стремитесь вызвать во мне чувство вины и сожаления за содеянное, то вы напали не на того человека.— Я ничего от вас не хочу. Ничего! Шеридан вновь бросил на нее пылкий взгляд.— Вы лжете, принцесса.Она почувствовала, что краснеет от его пристального внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64