https://wodolei.ru/catalog/mebel/penaly/
Удивительную красоту ее лица с прямыми чертами и раскосыми черными глазами портило выражение угрюмого высокомерия. Ей было всего восемнадцать лет.В углу комнаты сидела супруга царя Руси, сложив руки на коленях, уставившись перед собой невидящим взглядом. Она была блондинкой с очень изящными чертами лица. Приглашение ее свекрови оторвало ее от длинного письма к матери. Она писала: «Сегодня он возвращается, дорогая маман, и я боюсь, что обстановка здесь очень опасная. Я немногое могу сообщить вам, потому что, как вам известно, я не пользуюсь его доверием. Он редко разговаривает со мной, а сама я не смею подойти к нему. Несмотря на ту боль, которую я испытала и продолжаю испытывать от его равнодушия ко мне и в связи с присутствием при дворе этой твари Нарышкиной, у меня к нему остается самое большое и преданное чувство. Двор привело в ярость заключение пакта с Наполеоном Бонапартом, и его сестра, о которой я писала раньше, плетет интриги, направленные против него…»
Теперь она смотрела на вдовствующую императрицу, которая слабо улыбалась ей. Ее свекровь всегда относилась к Елизавете Алексеевне по-доброму – только иногда бывала резка или не замечала ее, что было вполне естественным, если вспомнить пример ее мужа. А вот двое других…Молодая императрица взглянула на своего деверя Константина и содрогнулась. Страшный, трусливый, невероятно жестокий, с ужасными привычками, он больше походил не на человека, а на дикого зверя. Он был невысокого роста, коренастый, с плоскими, как у царя Павла, чертами лица и с теми же самыми резкими манерами. Даже члены его собственной семьи считали его маньяком-садистом.Великая княгиня Екатерина Павловна была столь же свирепа, как и ее брат, но она была хитра и проницательна. В ней чувствовалось нечто от животного, думала Елизавета, но не скотство Константина, а примитивная, хищная сила вместе с яростным темпераментом и несгибаемой волей. Вся семья боялась ее; даже этот монстр Константин отступал, ворча и огрызаясь, когда она выступала против него. Один только Александр из любви потворствовал ей.Когда-то много лет тому назад Елизавета очень ревновала его из-за этой любви. Сначала она наблюдала, как Екатерина надувала губки и подольщалась к нему, чтобы что-нибудь получить, а потом она неожиданно осознала, что Великая княгиня стала уже достаточно взрослой, красивой женщиной, а ее обращение с братом походило уже на флирт…Эта ревность, вместе со всеми ее другими чувствами, давно уже умерла. Но она до сих пор боялась злобного язычка Екатерины и болезненно остро воспринимала оскорбления и насмешки, потому что, несмотря ни на что, оставалась очень чувствительной. Но сейчас обида ее оставалась поверхностной. Теперь ничто не трогало ее. Конец любовной связи с Адамом Чарторицким опустошил ее душу, оставив лишь молчаливую оболочку; она равнодушно следовала за Александром из одной резиденции в другую, проводя в одиночестве дни и ночи – месяц за месяцем и год за годом, нежеланная, бездетная жена, с которой, как все считали, следовало развестись.Александр вынудил ее на измену с Адамом. Она помнила его глаза, холодные и пустые от гнева, когда он посмотрел на нее с отвращением и неумолимостью и посоветовал, чтобы ее любимая подруга графиня Головина больше не посещала ее. Он предпочел; чтобы ее место занял князь Адам Чарторицкий. Если она не согласится, спокойно добавил он, то разразится такой скандал, что царь Павел, несомненно, засадит их всех за решетку.Щепетильность Павла была всем известна, почти так же, как и его ненависть к сыну; и если бы слухи о странных наклонностях Елизаветы дошли до Павла, он, конечно же, обвинил бы Александра. Поскольку невозможно было выгнать всех фрейлин, чтобы помешать ей найти преемницу графине Головиной, он приказал ей отвлечься с Адамом.– Князь предан мне, мадам, – сказал он. – Я уверил его, что вы в него влюблены. Его преданность и рыцарство должны вас удовлетворить.Она никогда не забывала его слов; она все время вспоминала о них во время первых недель своей связи с Адамом, пока они не были заглушены его постоянными уверениями в любви. Он действительно любил ее, и вся нерастраченная страсть ее натуры откликнулась на эту любовь. Они были очень счастливы, не обращая особого внимания на убийство Павла, на вступление Александра на престол.Случай с графиней Головиной стерся из памяти Елизаветы. Теперь, когда прошло столько лет, она не была уверена в том, что же на самом деле произошло, какими мотивами руководствовалась графиня, когда утешала издерганную молодую женщину, и что было у нее самой на уме, когда она принимала эти утешения.Но теперь это не имело никакого значения, потому что Александр удалил от нее Адама, постоянно давая ему различные поручения за границей, пока наконец все не сошло на нет из-за его постоянного отсутствия и ее отчаяния.Теперь она осталась совсем одинокой, ее поддерживала только память об Адаме и ежедневные письма к матери в Германию. Она была женой человека, который никогда не любил и не желал ее, женщиной, чья жизнь превратилась в ничто в двадцать восемь лет. Ребенок Адама умер – бедный, хорошенький ребенок, темноволосый в отца и хрупкий в мать. Другого уже не будет, она не была неразборчива в связях. Циничная чувственность сестры Александра претила ей, а после Адама, Елизавета была уверена в этом, она уже не сможет полюбить. Ей не оставалось ничего, только тупая боль несчастливой жизни, монотонность тоски, нарушаемой изредка сомнением, по кому она – по Адаму или по этому незнакомцу, за которого она вышла замуж.Теперь он возвращался из Тильзита после подписания мирного договора с Наполеоном, возвращался назад в столицу, бурлившую заговорами и недовольством, чтобы встретиться здесь с сестрой, единственным желанием которой было самой захватить трон. Как он может быть настолько слеп, подумала она, так ослеплен этой мегерой, что не замечает зависти и лживости за маской веселости и бесцеремонности? Неужели он верил в то, что она любит его? Или же он видел ее насквозь, а эта братская снисходительность была лишь зловещей игрой, так хорошо разыгрываемой, что даже сама Екатерина ей поверила? Чем бы это ни было, решила она, в моей поддержке он не нуждается. Один раз я оскорбила его, да простит меня Бог; нет мне прощения за Головину, ведь сейчас я и сама этого не понимаю, а он мне так и не простил. Но я действительно искренно писала в письме к матери: «Я испытываю к нему чувство преданности. Даже чувство привязанности. Мне остается молиться Богу, чтобы его успели предупредить…» – Он едет! – внезапно произнесла Великая княгиня Екатерина. – Видна уже голова процессии.Она резко распахнула окно.– Слушайте, его приветствует народ.– Он наиздавал указов, в которых говорится, что Тильзит был для России победой! – не сдержался Великий князь Константин. – Эти дураки на улице теперь уверены, что мы выиграли войну!– Но мы-то лучше осведомлены, – заметила Екатерина Павловна. – Я не собираюсь приветствовать его. Поражение само по себе было ужасно, но союз с этим чудовищем ужаснее в тысячу раз. Каждый день банкеты и парады, объятия и поцелуи!Она хрипло рассмеялась.– Вы можете вообразить, как Александр целует этого крошечного выскочку? Он, наверное, на колени вставал, чтобы дотянуться до него.– Екатерина, Бога ради, не говори ничего, что может вызвать гнев твоего брата, – нервно взмолилась вдовствующая императрица, в ответ на что дочь только усмехнулась.– Никогда не понимала, чего вы его так боитесь, маман, – произнесла она, – а я не боюсь. Александр никого не может испугать.Императрица Мария продолжала шить и больше ничего уже не говорила. Александр никого не может испугать – если только они не вспомнят его отца Павла и судьбы тех, кто стоял между ним и тем, чего он желал.Больше всего в поведении сына Марию пугала его способность постепенно внушать страх. Его неизменная любезность и мягкость, даже со слугами, почему-то таили в себе большую угрозу, чем ярость его отца, и она знала, что все, кто был ему близок, начинали это ощущать через какое-то время. Его жена, эта тихая, сломленная женщина, которая продолжала расплачиваться за преступление, которое никогда не было доказано; его брат Константин; его собственная мать… Они знали его, и все его боялись.А Екатерина Павловна смеялась над ним, спорила с ним, в конечном счете попирала его авторитет, утверждая, что он не более чем ее брат и что он любит ее… Она была настолько уверена в своей власти над ним, так верила, что, когда придет время, она сможет сместить его с трона, что братская любовь не ослепит ее, как это произошло с ним. Вдовствующая императрица больше не пыталась предупреждать ее, она уже устала справляться со своим диким выводком. Константин был садистом, чьи неумеренности она предпочитала не замечать; ее третий сын Николай, совсем еще мальчик, кажется, начисто лишен чувствительности, он бесчувствен и туп, как машина; ее прекрасная, своевольная дочь Екатерина шла по пути, проложенному ее предками, и пыталась втянуть их всех в семейное убийство.– Он прибыл, – сказала Екатерина. – Вон там, у дворца, он слезает с лошади!Вдовствующая императрица встала и подошла к окну.– Как он выглядит? – спросила она. – Я не могу разглядеть.– Как Бог, как всегда. Только послушайте, какой прием!Константин, внезапно разнервничавшись, крутил пальцами свой галстук. В течение многих недель он всячески оскорблял брата, клялся отомстить французам. Теперь Александр вернулся и получил от своего народа прием, как победитель, и Константин решил, что неплохо было бы сойти вниз и встретить его там. Хорошо Екатерине выказывать свое пренебрежение, она располагает правами, которых у других нет.Он проглотил слюну, и его некрасивое лицо исказилось, стало сразу испуганным и хмурым.– Я иду вниз, – объявил он.Рядом с ним тут же оказалась мать.– И я тоже. Хочу приветствовать моего дорогого сына. Елизавета?Она взглянула на свою сноху, и жена царствующего императора послушно поднялась.Екатерина Павловна пристально посмотрела на них.– Я остаюсь, – объявила она. – Вы можете поддерживать то, что он сделал, но я этого не сделаю. Если он захочет увидеть меня, сам может прийти сюда!Она осталась стоять у окна, глядя на толпы, заполнившие подход к Зимнему дворцу, слушая их приветствия; и зависть к брату поднималась в ней до тех пор, пока ей не начало казаться, что она глотает собственную желчь. Считая его слабым человеком, она презирала его, точно так же ненавидела его за то, что он заигрывал с либералами, не замечая того факта, что дальше разговоров дело не шло. А теперь, ко всему этому, он ввязался в войну, к которой был плохо подготовлен, и стал союзником Наполеона Бонапарта. Екатерина, до мозга костей проникшаяся идеей самодержавия, от природы наделенная сильной волей и безудержной гордостью, еще раз вспомнила обо всем этом и в ярости подумала, что он не способен править. И Константин к этому тоже не способен; другого брата и младшую сестру Анну можно было не принимать в расчет. А тогда осталась только она, внучка и тезка Великой Екатерины, а ума и силы воли у нее было столько, сколько у всех остальных членов семьи, вместе взятых. Не только одна она так думала: после Тильзита некоторые наиболее могущественные дворяне России открыто намекали на то, что надо бы хорошенько проверить все то, что делает Александр.Ее раздумья были прерваны звуком открывающейся двери, на что она с презрением улыбнулась. Он, как всегда, смирился и пришел, чтобы увидеть ее…Но это был не император, она поняла это еще до того, как повернулась и увидела стоявшего в комнате Константина. Он уставился на нее сузившимися глазами.– Тебе следовало бы спуститься и встретить его, – произнес он. – Он спрашивал о тебе.– А вы что сказали? – спросила Екатерина. Между этими двумя людьми существовала странная бессловесная связь, ведь они были союзниками, сами того не желая.– Маман сказала, что у тебя болит голова, – ответил Константин. – Он этому не поверил.– Маман – дура.– Но не такая, как ты! Ты не можешь себе позволить вот с таким открытым презрением относиться к нему. Если только он изменит к тебе отношение, можешь на меня не рассчитывать, – проворчал он.Губы Екатерины сжались, а черные глаза с гневом взглянули на него.– А я и не рассчитываю. Я знаю, какой ты трус, дорогой мой братец… Ты ненавидишь его так же сильно, как и я, но у тебя не хватает силы воли что-либо предпринять. А у меня хватает! А теперь пойди спасай свою шкуру – иди к нему и расскажи, о чем я говорила!Великий князь выругался и бросился в кресло. Через минуту Екатерина подошла к нему.– Мы очень глупо поступаем, что ссоримся вместо того, чтобы помогать друг другу, – спокойно сказала она. – Куда он направился?– Конечно, к Нарышкиной.– Конечно, – зловеще улыбнулась Екатерина. – Надеюсь, что сначала он поздоровался с нашей снохой.– Он с ней и двух слов не сказал, – подхватил Константин. – Она бесит его – скулящая сука! Не понимаю, почему он от нее не отделается.– Я заметила, что ты ее ненавидишь, Константин. Что-то в ней есть такое, что будит в тебе самые низменные инстинкты, братик… – Екатерина рассмеялась. – Ее нельзя не мучить, даже Александр получает наслаждение, когда жестоко с ней обходится. Слава Богу, что она не сможет выказать никакого сопротивления, когда придет время.Константин смотрел на нее, нахмурясь.– Скажи мне, ради Бога, почему я должен рисковать своей шеей, чтобы возвести тебя на трон? – пробормотал он.– Потому что ты ненавидишь Александра, но сам не хочешь быть императором. – Она подошла и уселась на ручку его кресла. Ее забавляла в нем смесь уродства, ненависти и злобности; она часто чувствовала, что ее брат – это ее собственное искаженное изображение.Она также чувствовала, что он по-своему любил и почитал ее.– А знаешь, почему ты ненавидишь Александра? – спросила она его.На его лице появилась гримаса.– Потому что он убил отца, – сказал он.– Черт побери отца! Это к делу совершенно не относится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Теперь она смотрела на вдовствующую императрицу, которая слабо улыбалась ей. Ее свекровь всегда относилась к Елизавете Алексеевне по-доброму – только иногда бывала резка или не замечала ее, что было вполне естественным, если вспомнить пример ее мужа. А вот двое других…Молодая императрица взглянула на своего деверя Константина и содрогнулась. Страшный, трусливый, невероятно жестокий, с ужасными привычками, он больше походил не на человека, а на дикого зверя. Он был невысокого роста, коренастый, с плоскими, как у царя Павла, чертами лица и с теми же самыми резкими манерами. Даже члены его собственной семьи считали его маньяком-садистом.Великая княгиня Екатерина Павловна была столь же свирепа, как и ее брат, но она была хитра и проницательна. В ней чувствовалось нечто от животного, думала Елизавета, но не скотство Константина, а примитивная, хищная сила вместе с яростным темпераментом и несгибаемой волей. Вся семья боялась ее; даже этот монстр Константин отступал, ворча и огрызаясь, когда она выступала против него. Один только Александр из любви потворствовал ей.Когда-то много лет тому назад Елизавета очень ревновала его из-за этой любви. Сначала она наблюдала, как Екатерина надувала губки и подольщалась к нему, чтобы что-нибудь получить, а потом она неожиданно осознала, что Великая княгиня стала уже достаточно взрослой, красивой женщиной, а ее обращение с братом походило уже на флирт…Эта ревность, вместе со всеми ее другими чувствами, давно уже умерла. Но она до сих пор боялась злобного язычка Екатерины и болезненно остро воспринимала оскорбления и насмешки, потому что, несмотря ни на что, оставалась очень чувствительной. Но сейчас обида ее оставалась поверхностной. Теперь ничто не трогало ее. Конец любовной связи с Адамом Чарторицким опустошил ее душу, оставив лишь молчаливую оболочку; она равнодушно следовала за Александром из одной резиденции в другую, проводя в одиночестве дни и ночи – месяц за месяцем и год за годом, нежеланная, бездетная жена, с которой, как все считали, следовало развестись.Александр вынудил ее на измену с Адамом. Она помнила его глаза, холодные и пустые от гнева, когда он посмотрел на нее с отвращением и неумолимостью и посоветовал, чтобы ее любимая подруга графиня Головина больше не посещала ее. Он предпочел; чтобы ее место занял князь Адам Чарторицкий. Если она не согласится, спокойно добавил он, то разразится такой скандал, что царь Павел, несомненно, засадит их всех за решетку.Щепетильность Павла была всем известна, почти так же, как и его ненависть к сыну; и если бы слухи о странных наклонностях Елизаветы дошли до Павла, он, конечно же, обвинил бы Александра. Поскольку невозможно было выгнать всех фрейлин, чтобы помешать ей найти преемницу графине Головиной, он приказал ей отвлечься с Адамом.– Князь предан мне, мадам, – сказал он. – Я уверил его, что вы в него влюблены. Его преданность и рыцарство должны вас удовлетворить.Она никогда не забывала его слов; она все время вспоминала о них во время первых недель своей связи с Адамом, пока они не были заглушены его постоянными уверениями в любви. Он действительно любил ее, и вся нерастраченная страсть ее натуры откликнулась на эту любовь. Они были очень счастливы, не обращая особого внимания на убийство Павла, на вступление Александра на престол.Случай с графиней Головиной стерся из памяти Елизаветы. Теперь, когда прошло столько лет, она не была уверена в том, что же на самом деле произошло, какими мотивами руководствовалась графиня, когда утешала издерганную молодую женщину, и что было у нее самой на уме, когда она принимала эти утешения.Но теперь это не имело никакого значения, потому что Александр удалил от нее Адама, постоянно давая ему различные поручения за границей, пока наконец все не сошло на нет из-за его постоянного отсутствия и ее отчаяния.Теперь она осталась совсем одинокой, ее поддерживала только память об Адаме и ежедневные письма к матери в Германию. Она была женой человека, который никогда не любил и не желал ее, женщиной, чья жизнь превратилась в ничто в двадцать восемь лет. Ребенок Адама умер – бедный, хорошенький ребенок, темноволосый в отца и хрупкий в мать. Другого уже не будет, она не была неразборчива в связях. Циничная чувственность сестры Александра претила ей, а после Адама, Елизавета была уверена в этом, она уже не сможет полюбить. Ей не оставалось ничего, только тупая боль несчастливой жизни, монотонность тоски, нарушаемой изредка сомнением, по кому она – по Адаму или по этому незнакомцу, за которого она вышла замуж.Теперь он возвращался из Тильзита после подписания мирного договора с Наполеоном, возвращался назад в столицу, бурлившую заговорами и недовольством, чтобы встретиться здесь с сестрой, единственным желанием которой было самой захватить трон. Как он может быть настолько слеп, подумала она, так ослеплен этой мегерой, что не замечает зависти и лживости за маской веселости и бесцеремонности? Неужели он верил в то, что она любит его? Или же он видел ее насквозь, а эта братская снисходительность была лишь зловещей игрой, так хорошо разыгрываемой, что даже сама Екатерина ей поверила? Чем бы это ни было, решила она, в моей поддержке он не нуждается. Один раз я оскорбила его, да простит меня Бог; нет мне прощения за Головину, ведь сейчас я и сама этого не понимаю, а он мне так и не простил. Но я действительно искренно писала в письме к матери: «Я испытываю к нему чувство преданности. Даже чувство привязанности. Мне остается молиться Богу, чтобы его успели предупредить…» – Он едет! – внезапно произнесла Великая княгиня Екатерина. – Видна уже голова процессии.Она резко распахнула окно.– Слушайте, его приветствует народ.– Он наиздавал указов, в которых говорится, что Тильзит был для России победой! – не сдержался Великий князь Константин. – Эти дураки на улице теперь уверены, что мы выиграли войну!– Но мы-то лучше осведомлены, – заметила Екатерина Павловна. – Я не собираюсь приветствовать его. Поражение само по себе было ужасно, но союз с этим чудовищем ужаснее в тысячу раз. Каждый день банкеты и парады, объятия и поцелуи!Она хрипло рассмеялась.– Вы можете вообразить, как Александр целует этого крошечного выскочку? Он, наверное, на колени вставал, чтобы дотянуться до него.– Екатерина, Бога ради, не говори ничего, что может вызвать гнев твоего брата, – нервно взмолилась вдовствующая императрица, в ответ на что дочь только усмехнулась.– Никогда не понимала, чего вы его так боитесь, маман, – произнесла она, – а я не боюсь. Александр никого не может испугать.Императрица Мария продолжала шить и больше ничего уже не говорила. Александр никого не может испугать – если только они не вспомнят его отца Павла и судьбы тех, кто стоял между ним и тем, чего он желал.Больше всего в поведении сына Марию пугала его способность постепенно внушать страх. Его неизменная любезность и мягкость, даже со слугами, почему-то таили в себе большую угрозу, чем ярость его отца, и она знала, что все, кто был ему близок, начинали это ощущать через какое-то время. Его жена, эта тихая, сломленная женщина, которая продолжала расплачиваться за преступление, которое никогда не было доказано; его брат Константин; его собственная мать… Они знали его, и все его боялись.А Екатерина Павловна смеялась над ним, спорила с ним, в конечном счете попирала его авторитет, утверждая, что он не более чем ее брат и что он любит ее… Она была настолько уверена в своей власти над ним, так верила, что, когда придет время, она сможет сместить его с трона, что братская любовь не ослепит ее, как это произошло с ним. Вдовствующая императрица больше не пыталась предупреждать ее, она уже устала справляться со своим диким выводком. Константин был садистом, чьи неумеренности она предпочитала не замечать; ее третий сын Николай, совсем еще мальчик, кажется, начисто лишен чувствительности, он бесчувствен и туп, как машина; ее прекрасная, своевольная дочь Екатерина шла по пути, проложенному ее предками, и пыталась втянуть их всех в семейное убийство.– Он прибыл, – сказала Екатерина. – Вон там, у дворца, он слезает с лошади!Вдовствующая императрица встала и подошла к окну.– Как он выглядит? – спросила она. – Я не могу разглядеть.– Как Бог, как всегда. Только послушайте, какой прием!Константин, внезапно разнервничавшись, крутил пальцами свой галстук. В течение многих недель он всячески оскорблял брата, клялся отомстить французам. Теперь Александр вернулся и получил от своего народа прием, как победитель, и Константин решил, что неплохо было бы сойти вниз и встретить его там. Хорошо Екатерине выказывать свое пренебрежение, она располагает правами, которых у других нет.Он проглотил слюну, и его некрасивое лицо исказилось, стало сразу испуганным и хмурым.– Я иду вниз, – объявил он.Рядом с ним тут же оказалась мать.– И я тоже. Хочу приветствовать моего дорогого сына. Елизавета?Она взглянула на свою сноху, и жена царствующего императора послушно поднялась.Екатерина Павловна пристально посмотрела на них.– Я остаюсь, – объявила она. – Вы можете поддерживать то, что он сделал, но я этого не сделаю. Если он захочет увидеть меня, сам может прийти сюда!Она осталась стоять у окна, глядя на толпы, заполнившие подход к Зимнему дворцу, слушая их приветствия; и зависть к брату поднималась в ней до тех пор, пока ей не начало казаться, что она глотает собственную желчь. Считая его слабым человеком, она презирала его, точно так же ненавидела его за то, что он заигрывал с либералами, не замечая того факта, что дальше разговоров дело не шло. А теперь, ко всему этому, он ввязался в войну, к которой был плохо подготовлен, и стал союзником Наполеона Бонапарта. Екатерина, до мозга костей проникшаяся идеей самодержавия, от природы наделенная сильной волей и безудержной гордостью, еще раз вспомнила обо всем этом и в ярости подумала, что он не способен править. И Константин к этому тоже не способен; другого брата и младшую сестру Анну можно было не принимать в расчет. А тогда осталась только она, внучка и тезка Великой Екатерины, а ума и силы воли у нее было столько, сколько у всех остальных членов семьи, вместе взятых. Не только одна она так думала: после Тильзита некоторые наиболее могущественные дворяне России открыто намекали на то, что надо бы хорошенько проверить все то, что делает Александр.Ее раздумья были прерваны звуком открывающейся двери, на что она с презрением улыбнулась. Он, как всегда, смирился и пришел, чтобы увидеть ее…Но это был не император, она поняла это еще до того, как повернулась и увидела стоявшего в комнате Константина. Он уставился на нее сузившимися глазами.– Тебе следовало бы спуститься и встретить его, – произнес он. – Он спрашивал о тебе.– А вы что сказали? – спросила Екатерина. Между этими двумя людьми существовала странная бессловесная связь, ведь они были союзниками, сами того не желая.– Маман сказала, что у тебя болит голова, – ответил Константин. – Он этому не поверил.– Маман – дура.– Но не такая, как ты! Ты не можешь себе позволить вот с таким открытым презрением относиться к нему. Если только он изменит к тебе отношение, можешь на меня не рассчитывать, – проворчал он.Губы Екатерины сжались, а черные глаза с гневом взглянули на него.– А я и не рассчитываю. Я знаю, какой ты трус, дорогой мой братец… Ты ненавидишь его так же сильно, как и я, но у тебя не хватает силы воли что-либо предпринять. А у меня хватает! А теперь пойди спасай свою шкуру – иди к нему и расскажи, о чем я говорила!Великий князь выругался и бросился в кресло. Через минуту Екатерина подошла к нему.– Мы очень глупо поступаем, что ссоримся вместо того, чтобы помогать друг другу, – спокойно сказала она. – Куда он направился?– Конечно, к Нарышкиной.– Конечно, – зловеще улыбнулась Екатерина. – Надеюсь, что сначала он поздоровался с нашей снохой.– Он с ней и двух слов не сказал, – подхватил Константин. – Она бесит его – скулящая сука! Не понимаю, почему он от нее не отделается.– Я заметила, что ты ее ненавидишь, Константин. Что-то в ней есть такое, что будит в тебе самые низменные инстинкты, братик… – Екатерина рассмеялась. – Ее нельзя не мучить, даже Александр получает наслаждение, когда жестоко с ней обходится. Слава Богу, что она не сможет выказать никакого сопротивления, когда придет время.Константин смотрел на нее, нахмурясь.– Скажи мне, ради Бога, почему я должен рисковать своей шеей, чтобы возвести тебя на трон? – пробормотал он.– Потому что ты ненавидишь Александра, но сам не хочешь быть императором. – Она подошла и уселась на ручку его кресла. Ее забавляла в нем смесь уродства, ненависти и злобности; она часто чувствовала, что ее брат – это ее собственное искаженное изображение.Она также чувствовала, что он по-своему любил и почитал ее.– А знаешь, почему ты ненавидишь Александра? – спросила она его.На его лице появилась гримаса.– Потому что он убил отца, – сказал он.– Черт побери отца! Это к делу совершенно не относится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31