Тут уж, естественно, не до миндальничанья, не до компромисса, необходима экстренная полостная операция. А все дело в строганине, в замороженной рыбе, которую так любят здешние аборигены.
– В замороженной рыбе? – насторожился Небаба, угрюмо засопел и бросил фрагментировать многострадальную хищницу. – И в щуке тоже?
Что-то в нем было от ребенка, у которого отняли конфету.
– Да нет, в щуке навряд ли, – успокоил его Звонков. – К тому же эти метацекарий погибают при минус двенадцати. А сегодня ночью вроде бы было куда холоднее. Так что ешьте смело, никаких метацекарий. Ну, в худшем случае ленточные черви.
Бродов более в разговоры не лез, баловался чаем и испытывал какое-то сложное, многогранное чувство – то ли умиление, то ли восторг, то ли тихую радость, то ли профессиональную гордость. Как же все-таки славно, что у него есть проверенные товарищи, преданные друзья, и ведь не просто друзья, а друзья-однополчане. Не боящиеся ни бога, ни дьявола, ни океанских глубин, ни таких добрых с виду дрессированных дельфинов с укрепленными на головах жалами длинных игл-парализаторов. Да, как ни крути, а коллектив – это сила. И как ты ни крутись – один в поле не воин.
Наконец попили, поели, выразили гранд рахмат Раисе Дмитриевне, и Бродов, легко поднявшись, взглянул на «Омегу», на ту, которая на руке.
– Однако, братцы, время. Отваливаем через полчаса.
Второй хронометр, висящий на груди, времени не показывал и был носим исключительно на счастье – по центру его зияла сквозная отметина от зуба невоспитанной касатки.
– Есть через полчаса. – Кныш оскалился, Небаба кивнул, Наговицын сделался серьезен, и они резво, но без тени суеты двинулись готовиться к грядущему мероприятию. Бродов тоже отправился к себе, вдумчиво собрался, оделся поладнее и точно к сроку был уже во дворе, у дощатого навеса, где стояли снегоходы. Целая стая стремительных, проворных, даже внешне оправдывающих свое название механических зверюг Речь идет о снегоходах марки «Arctic Cat», передняя часть которых действительно напоминает морду кота.

. Неприхотливых, выносливых, элитной породы, с приемистыми моторами, могучей подвеской, электрическим стартером и даже обогреваемыми ручками. Негреющие лучи солнца, пробиваясь сквозь щели, играли на глянце краски, отражались от зеркал. Ну, красота, ну, загляденье, и впрямь – машины-звери.
– Эх ма! – Бродов уселся на «огненного кота», Кныш, Наговицын и Небаба разместились на двух «пантерах» Имеется в виду модель «Arctic Cat Panther».

, чиркнули стартеры, подхватили моторы, гусеницы с хрустом вонзили зацепы в снег. И понеслись навстречу местные красоты, и заклубился следом прозрачный стылый шлейф. Ели и лиственницы стояли в белых шалях, снега было полным-полно, лютый мороз потрескивал в оцепеневших дебрях. Зима была в самом разгаре – стынь, ледяной звон, иглистый пушистый иней. Лепота.
Наконец прибыли на место – на укромную поляну, напоминающую формой блин. В центре ее стояла та самая избушка на курьих ножках – приземистый, без окон, просторный барак, в котором можно было разместить и роту. Снег вокруг стараниями Звонкова был отброшен, бревна стен молочно белели инеем, на двери, которую не взять и танком, висел огромный, похожий на калач замок. При взгляде на сие строение вспоминалась не Баба-яга – ГУЛАГ, Беломорканал, уставшие зэки, отливающие на кострах колеса для своих рабочих тачек. Сразу чувствовалось, что здесь место не сказке, а строгой и суровой прозе жизни.
– Погодка-то, а? – Бродов, чему-то радуясь, вылез из седла, шевельнул плечищами, глянул на спящий лес и внезапно мощно, словно из пушки выстрелил, с силой ударил ладонью о ладонь. – Бодрит!
– Да уж, не май месяц, – согласился Кныш. – Похоже, рано приехали, так что взбодримся изрядно.
– А что это тебя, Саня, любовь-то к родине не греет? – хмыкнул Наговицын. – Слышишь, кажись, бегут. А, точно. Так что теперь небось не замерзнем.
Со стороны болота и впрямь послышался хруст снега, затем тяжелое дыханье, и из-за стволов показалась дюжина. Настоящая, апостольская, из двенадцати удальцов.
– Ура, мы первые, – обрадовались они, синхронно повернулись к бараку, мгновенно превратились в разъяренных чертей и с ненавистью воззрились на Бродова: – Это что же такое, а? Выходит, зря старались? Зачем рвали жопы на сто лимонных долек?
– Как это напрасно? – удивился тот и добро, по-отечески кивнул. – Забьете лучшие плацкарты, поближе к печке, подальше от параши. Опять-таки харч, калории, повышенная жирность. Красота. Только вот есть одно маленькое «но». Незначительная проблемка. С дверью, – сделал он скорбное лицо, понурился и горестно, с надрывом вздохнул. – Увы, коллеги, у вас. А у меня есть решение вашей проблемы. Одна маленькая штучка от квартиры, где деньги лежат, – с этими словами он извлек массивный ключ фантастических размеров, даром что не золотой, но ничуть не хуже, чем у Бу-ратино. – Заберите его, коллеги, и владейте бараком. Внутри буржуйка, дрова, млеко, сало, яйки. Ну же, смелее, гвардия, марш вперед.
На молодцов-удальцов он посматривал покровительственно ласково, с внутренней усмешечкой. Ишь ты, запыхались-то как, раскраснелись, потерялись и сдулись. Да, вас бы, ребятки, отправить в советские времена в Казахстан, на озеро Балхаш, в учебный, жутко засекреченный центр морского спецназа Да, именно там он и располагался. Где находится сейчас – страшная тайна.

. Как вам ночной заплыв на десять миль в одежде? Или стокилометровый марш-бросок под жарким, словно печка, солнцем? По полной боевой, со всей экипировкой, в безводной и безветренной степи. А тут пробежали каких-то восемь верст и все, лапы кверху, сиськи набок. И ведь снег-то не глубок, примят, утоптан, считай, что тропа. Та самая, народная, которая не зарастет, – не вы, ребятки, первые, не вы последние. Так что не грустите, не мякните и благодарите бога, что здесь вам не Балхаш – Байкал. Курорт.
А ребятки особо и не грустили. Сразу поняли, что к чему, быстренько сбились в стаю и оборотисто, с экспрессией рванули за ключом. Причем ребятки-то не простые, натасканные, бойцовских кровей – кто охранник, кто спортсмен, кто из органов, кто из братвы… Однако Бродов со товарищи тоже был не лыком шит. Это он ведь только внешне такой – огромный, добрый и вроде бы неопасный. Тяжелая, неподъемная, не способная на маневр человеческая глыба. Ох как же оно бывает обманчиво, первое-то впечатление. Бродов с легкостью пробегал стометровку за одиннадцать секунд, прыгал в высоту на два метра с гаком, отжимался тысячу раз на кулаках и по полной боевой крутил без счета подъем переворотом. Это не считая специальных, сделавшихся рефлексами, впитавшихся в плоть и кровь профессиональных навыков. Да и Кныш, Небаба и Наговицын были тоже не подарки, отнюдь, – рослые, тренированные, наученные убивать.
Весело, ох как весело стало на полянке – шум, гам, хруст, крик, снежная пыль столбом. Однако Бродов со своими крепился, на полный контакт не шел, работал со всей возможной мягкостью, тактичностью и аккуратностью – никакой травмирующей техники, жестких «блокажей», шокирующих ударов и воздействий на суставы. Так, детские игрушки – уходы, подставки, отеческие оплеухи. Зато уж ребятки-удальцы старались вовсю – срывали дистанцию, кричали «банзай», махали конечностями и перли, как на буфет. Им здорово хотелось под крышу, в барак, к мискам, буржуйкам и параше. Только вот Бродов не пускал, валил на снег всех встречных-поперечных. В общем, действо на полянке было еще то, впечатляло и навевало мысли об охоте. Правда, собаки подкачали, явно не вышли статью, зато медведи были хороши, породисты, бог знает из какой берлоги.
Однако вскоре ситуация переменилась – явились не запылились припозднившиеся. Чертовой, задыхающейся, позорно растянувшейся дюжиной. Они жадно взглянули на барак, мигом ухватили суть вопроса и дружно, с похвальной резвостью, невзирая на усталость, подключились к добыванию ключа. Черт знает как весело сделалось на полянке, однако Бродов со своими начал потихоньку хмуриться. Нет, двадцать пять на четверых это перебор. Воюют, конечно, не числом, а уменьем, однако же толпа и есть толпа, безликая, свирепая, разгоряченная, яростная. И чтобы обуздать ее, нужно действовать адекватно – с членовредительством, кровопусканием, со всей возможной мыслимой жестокостью. Это здесь-то, в учебном центре, во время семинара?
В общем, ситуация складывалась скверная, безрадостная, добра не предвещающая, и, как всегда в минуты реальной опасности, к Бродову пришел Свалидор. Откуда-то из невообразимого далека, из темных бездн подсознания, до которых ой как далеко знаменитой Марианской впадине с ее одиннадцатью, кажись, километрами глубины. Кто он и откуда, Бродов не знал, просто иногда вдруг ощущал прилив энергии, цунами, море, Эльдорадо сил и начинал смотреть на мир глазами сказочного исполина. Нечеловечески могучего, но все же человека, необычайно сильного, выносливого и быстрого, как это и полагается Стражу Вечности и Хранителю, Чтущему Закон Оси и Ведающему Пряжу Времени. Такое вот, блин, забавнейшее раздвоение личности, сюрпризец подсознательного, напоминающий диагноз. Имеющий к тому же практическое значение…
– Альз! – коротко пропел Свалидор, выплывая из потока времени, и Бродов уже без удивления увидел, как изменился мир, – окружающие его люди превратились в манекены, в восковые фигуры, безжизненные куклы, лишенные движения. С предельной осторожностью он приземлил одного, со всей возможной мягкостью опрокинул другого, бережно определил на снег третьего, пятого, двадцатого. Время для него остановилось, замерло, он словно видел какой-то странный фильм, состоящий из единственного кадра. Фильм, в конце которого все ребятки-удальцы заняли горизонтальное положение, став этакими шахматными битыми фигурами на заснеженной огромной доске.
Миг – и кино закончилось, Свалидор ушел, и мир вокруг Бродова ожил, наполнился экспрессией и движением. Снежная пыль смешалась с матом, стали подыматься потерпевшие, Кныш, Наговицын и Небаба ухмылялись, с пониманием подмигивали – насмотрелись, привыкли. Зато уж ребяток-удальцов прямо-таки шатало от изумления. Ну, блин, дела. Это же вихрь, торнадо, стихийное явление. И ведь наслышаны же были о подобных чудесах, но чтобы вот так, играючи, с обидной легкостью… жопами на снег… М-да… Что же это такое было? Тайчи? Модифицированное айкидо? С элементами ниндзюцу? Надо будет спросить.
Бродов, ухмыляясь, хранил молчание, на контакт не шел, бился с закоченевшим, надумавшим забастовать замком. Айкидо так айкидо. Модифицированное так модифицированное.
О Свалидоре он не рассказывал никому – ни товарищам по училищу, ни коллегам-сослуживцам, ни высокому начальству. Это был его заветный, трепетно хранимый секрет, сокровенная тайна, упоительная, не предназначенная для посторонних сказка. Мир, где нет уставов и развитого социализма, а воины бескорыстны и подобны богам. Мир, где не имеют значения ни добро, ни зло, а важна лишь уравновешивающая их справедливость.
Замок тем временем капитулировал, вяло разомкнул объятья, и дверь под скрип железа подалась. Внутри барака было так себе, сумрачно и неуютно, зато стараниями все того же Звонова имелись дровишки и харчи. В количествах, как Бродов и обещал, изрядных, отменно радующих взор.
«Ого!» – восхитились ребятки, забыли про модифицированное айкидо и мощно вдарили по хозяйству. Принялись щепать лучину, набивать снегом чайники, возиться с макаронами, перловкой, тушенкой и сгущенкой. В бараке забурлила жизнь, сделалось теплее, запахло варевом. Действительно, какая может быть война на голодный-то желудок? Только Бродов дожидаться кульминации не стал, начал собираться.
– Может, все же попьешь чаю? – посмотрел на него Кныш. – На дорожку-то горяченького, а?
– Ох, командир, ты только глянь, какой кулеш там хлопцы варят. – Небаба подмигнул, пошевелил ноздрями. – И куда ты от него?
– А то ты, Семен, не знаешь, – хмыкнул Наговицын, тяжело вздохнул и фальшиво пропел: – Родительский дом, начало начал, ты в жизни моей надежный причал…
Они прекрасно знали, что Бродов, как обычно, в конце семинара поедет к родителям – благо недалеко, километров двадцать пять отсюда. А он так и сделал: помахал всем ручкой, сел на своего «огненного кота» и отчалил, только снег столбом. Сказано же в песне: родительский дом – начало начал.

* * *

Солнце плыло по небу в разноцветном нимбе, воздух искрился, мороз, похоже, крепчал. Однако на душе у Бродова было тепло – он ехал на родину. Ели махали ему опушенными лапами, белки семафорили метлами хвостов, огненный «котяра» тянул как зверь, яростно урчал и пожирал пространство. Эх, хорошо! А вокруг проносились, исчезали за кормой еще с детства знакомые места. Красивейшие, благодатные, еще не тронутые цивилизацией. Матушка-кормилица тайга – завораживающая, могучая, первозданная. Ох, много чего видела она… Не по этим ли звериным тропкам пробирались из Маньчжурии хунхузы, доставляя страждущим сибирякам нецелованных красавиц китаянок?.. Одной из основных проблем при покорении Сибири был половой вопрос – на одну женщину приходилось в среднем восемь мужчин. Существовала даже особая молитва, в которой мужики выпрашивали у Бога спутницу жизни, хозяйку в дом и продолжательницу рода. Безрадостную эту ситуацию остро чувствовали бандиты-хунхузы, что переводится как «краснобородые», и действовали соответственно, согласно строгим законам рынка: раз существует спрос, значит, будет и предложение. Действовали они дерзко, с похвальным напором, бывало, что захватывали целые китайские города. Отбирали девушек посимпатичней, поили – чтоб выносливее были – настоем женьшеня и потаенными тропами своим ходом доставляли к российским границам. Причем без гнусных домогательств, какого-либо глумления и беспредела – девственность ценилась покупателями очень высоко. Сделки проходили в атмосфере всеобщей радости. Хунхузы получали навар, сибиряки – хозяек и жен, а девственницы-китаянки – рабочую, но в целом сытую жизнь.
1 2 3 4 5 6 7