Привратник сопровождал сановных лиц и показывал им их места. Кресло Боба Уолберга было в третьем ряду над трибуной и немного левее; он прикинул расстояние и пришел к выводу, что его бомба заденет большую часть мест в левом крыле палаты представителей.
Кто-то постучал по микрофону, проверяя звук; по залу разлетелось эхо. Капеллан нижней палаты взошел на трибуну, и Боб Уолберг услышал его старческий голос, разнесшийся через громкоговорители: «Да благословит Господь…» Боб Уолберг автоматически вспомнил Тридцать третий псалом, и на мгновение перед ним предстала субботняя школа при храме в Кулвер-Сити, старый раввин, говоривший мудрые и благочестивые слова о подобии Бога и человека. Он вспомнил свое бармицвэ Бармицвэ (евр.) – религиозное совершеннолетие мальчика (тринадцать лет).

и велосипед, который подарил ему отец. Глуповатых обывателей, притворявшихся либералами, резкий запах в гастрономической лавке, Национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения, всеобщее лицемерие.
– Всемогущий Господь, – говорил священник, – перед открытием девяносто пятого конгресса мы благодарим Тебя за Твое милосердие и попечение о нас…
В лето его бармицвэ произошли волнения в Уотсе, и Боб Уолберг помнил, как отец зарядил свое ружье, говоря: «Пусть эти ублюдки только попробуют сунуться на нашу улицу». У отца, несмотря на то, что он называл себя социалистом, был первый в округе цветной телевизор, и он нанимал рабов, мексиканцев и черных, чтобы они стригли его лужайки, убирали в магазине и содержали в порядке дом, пока чета Уолбергов проводила уик-энд в Лас-Вегасе. Боба и Сандру отправляли в летние лагеря и привилегированные школы для детей из зажиточных семей.
– Да пребудет милость Твоя и мудрость Твоя на участниках этого конгресса, дабы преисполнились те, кто взошел на этот священный Холм ради блага нации, благой волей и благородством духа. Именем Господа нашего Спасителя. Аминь.
Священник сошел с трибуны, и его место занял секретарь палаты представителей. Боб Уолберг посмотрел на часы.
– Уважаемые члены палаты представителей, избранные в девяносто пятый конгресс! В соответствии с Двенадцатой поправкой к Конституции и положением девять-четыре-тире-шесть-четыре-три, принятым девяносто четвертым конгрессом, мы собрались сегодня на первое совместное заседание девяносто пятого конгресса Соединенных Штатов. Согласно закону, секретарь подготовил официальный список вновь избранных представителей. В девяносто пятом конгрессе представлены мандаты четырехсот тридцати пяти избирательных округов…
Было бесполезно говорить отцу, что он старый лицемерный идиот. Он не признал бы правды, даже если бы ее ткнули ему в глаза. Он посылал пожертвования в Израиль и держал деньги в банке, имевшем дела с Южной Африкой, и ему ничего невозможно было доказать.
– А теперь второй секретарь огласит список.
– Штат Алабама. Мистер Прайс…
Шестнадцать минут первого. Еще восемь или десять минут, и надо уходить. Главное, не подать виду, что ты торопишься. Спросить охранника у выхода, где находится мужской туалет.
– Штат Миссисипи. Мистер Бэйли…
Он почти чувствовал, как бомба тикает у него в ногах. Время двенадцать девятнадцать. Механизм поставлен на двенадцать сорок, так же как и все остальные. Надо встать в двадцать пять минут первого, подумал он. Останется еще пятнадцать минут, чтобы убраться. Линк будет ждать в машине на углу нового здания сената, а Дарлин припарковала «олдсмобил» на Теннеси-авеню, так что есть резерв: если какой-нибудь идиот придерется к одной из машин, можно будет уехать на второй. К тому времени, как они начнут оцеплять квартал, мы будем уже ехать через Балтимор, по главной магистрали к Джерси.
«Мученичество – ерунда, – вбивал им в голову Страттен. – Любой идиот может стать мучеником. Мы должны доказать им, что можем сделать это и спокойно уйти. В этом весь фокус. Не только в том, что мы можем нанести удар истеблишменту, но и в том, что он бессилен против нас».
Какая-то девица по соседству с Бобом Уолбергом стала бросать на него странные взгляды. Он изобразил на своем лице внимание и сделал вид, что пишет что-то в своем блокноте.
– Оглашением списка засвидетельствовано, что в зале присутствует четыреста двадцать семь представителей. Кворум есть. Следующим пунктом в повестке дня стоит избрание спикера палаты представителей девяносто пятого конгресса. Прошу вносить предложения… Мистер Брекениер из Луизианы.
– Господин секретарь, как председатель фракционного совета демократов, я предлагаю вновь избрать на пост спикера палаты представителей девяносто пятого конгресса достопочтенного Милтона С. Люка, представителя от штата Коннектикут.
– Мистер Вуд из Калифорнии.
– Господин секретарь, как председатель консультативной комиссии от республиканцев, по поручению этой комиссии и в соответствии с предоставленными мне полномочиями, предлагаю избрать на пост спикера палаты представителей девяносто пятого конгресса достопочтенного Филиппа Крэйла, представителя от штата Нью-Йорк.
– Достопочтенный Милтон С. Люк, представитель от штата Коннектикут, достопочтенный Филипп Крэйл, представитель от штата Нью-Йорк, внесены в список кандидатов. Будут еще какие-нибудь предложения?… Предложений больше не поступило, и я назначаю счетчиков голосов. Мистер Блок из Огайо, мистер Уэстлейк из Иллинойса, мистер Ладлэм из Калифорнии и мистер Моррисон из Вермонта. Займите свои места у трибуны. Вы будете оглашать имена представителей, и каждый из них должен назвать фамилию кандидата, за которого он отдает свой голос, – соответственно, Люка или Крэйла. Итак, начинаем оглашение списка.
– Штат Алабама. Мистер Прайс…
Боб Уолберг бросил взгляд на часы, потом – на другой конец галереи. Сандра смотрела в его сторону.
Пора. Он встал, тихо извинившись перед соседкой, положил на кресло свой кейс, как бы для того, чтобы занять место, пробрался через весь ряд к выходу и подошел к дверям. Боб Уолберг прошептал несколько слов на ухо охраннику, тот показал направление и тоже прошептал что-то в ответ. Боб Уолберг не разобрал ответа, но понимающе кивнул, поблагодарил за помощь и двинулся по коридору.

12.30, восточное стандартное время.
Из Капитолия было лучше всего выходить через восточное крыло, поскольку здесь вы оказывались на сравнительно тихих авеню Пенсильвания и Мэриленд. Учитывая это, Дэвид Лайм занял наблюдательный пост возле своей машины на улице Ист-Кэпитол, расположенной чуть ниже левого портала, откуда он мог видеть всех выходивших из здания. Правда, отсюда он видел только общий план; от такого наблюдения немного толку, как, впрочем, и от всего остального.
Он все время боролся с желанием забраться в машину, схватить микрофон и прорычать в него: «Что-нибудь нашли?» Но будь у них новости, они дали бы ему знать.
Он еще раз огляделся по сторонам, сделав полный круг на каблуках, и его внимание привлек зелено-голубой «плимут», стоявший на обочине дороги возле нового здания сената. За рулем сидел молодой самоуверенный негр, из выхлопной трубы вылетал белый дымок. Лайм автоматически занес номер машины в записную книжку и на этот раз уступил искушению взяться за микрофон.
– Центральный, на связи Лайм.
– Слушаю вас, Лайм.
– У нас есть кто-нибудь на Мэриленд-авеню между мной и Стэнтон-сквер?
– Подождите… Машина пятьдесят девять, вы стоите на Мэриленд? Где именно? Ладно, оставайтесь на связи… Лайм?
– Я здесь.
– Ваш запрос подтверждаю.
– Держите машину на Мэриленд, пока не получите от меня дальнейших указаний.
Он услышал, как Центральный переслал сообщение машине пятьдесят девять и почувствовал знакомое раздражение, которое испытывал всегда, когда имел дело с автопатрулями: общаться можно только с Центральным, остальные машины недоступны, все указания дублируются Центральным, и на переговоры уходит масса времени. Он понимал целесообразность такой системы связи, но все равно это выводило его из себя.
Лайм сказал в микрофон:
– Передайте это машине пятьдесят девять, пожалуйста. Четырехдверный «плимут» семьдесят второго года, цвет морской волны, номер штата Нью-Джерси: эс, би, ди, три, три, четыре. Если эта машина появится на Мэриленд и в ней будет сидеть еще кто-нибудь, кроме водителя, вы должны ее остановить.
– Подтверждаю, Лайм… Машина пятьдесят девять…
Лайм отдал микрофон шоферу и вернулся к разглядыванию подъезда Капитолия. На лестнице появился Чэд Хилл, он перепрыгивал через две ступеньки – не потому, что очень спешил, это была его обычная манера ходить по лестницам. Когда Лайм ушел из Управления национальной безопасности в Секретную службу, он не смог взять с собой своих людей, и ему пришлось работать с чужими. До сих пор у него не было никаких разумных оснований для увольнения Чэда Хилла, но этот парень имел удивительную способность выводить его из себя. Все, что Лайму оставалось, это повторять: «Господи, избавь меня от этого живчика».
Чэд Хилл подошел к машине и бросил на Лайма страдальческий взгляд:
– Мы просмотрели каждого на балконах для посетителей, а потом парни в униформе по второму разу проверили все вещи.
– Ничего?
– Ничего.
– А как насчет балкона для прессы?
Хилл дернул головой:
– Господи, мне это не пришло в голову.
«И мне тоже – до этой минуты». Лайм мягко сказал:
– Займитесь этим.
– Да, сэр.
Чэд Хилл развернулся, чтобы бежать назад по лестнице. Лайм прикинул взглядом путь, который ему предстояло преодолеть.
– Не берите в голову, Чэд, – сказал он.
– Что? – Хилл развернулся на бегу.
У выхода появилась черная женщина средних лет, и Лайм сразу вспомнил про Бейлу Мурхед из Лос-Анджелеса. Когда следом за ней появились близнецы Уолберги, его подозрение превратилось в уверенность.
Лайм быстро сказал:
– Возвращайтесь. Пусть кто-нибудь из наших людей пойдет в диспетчерскую и объявит по громкой связи, чтобы немедленно освободили здание. Я вызываю группу обезвреживания. Живее, мигом.
Лайм протянул руку к окну машины, и шофер просунул в него микрофон. Из портала появились еще двое и стали быстро спускаться по лестнице позади Мурхед и Уолбергов. Сбегая по широким ступеням, они все больше смещались к северу, очевидно направляясь в сторону зеленого «плимута». Лайм рявкнул в микрофон:
– Группа обезвреживания, Центральный! Нужна помощь. Вижу пятерых подозреваемых, выходящих из здания. Группе обезвреживания – обыскать балконы для прессы в обоих залах. Я приказал очистить здание. Машине пятьдесят девять – задержать зеленый «плимут», если он ускользнет от меня. Конец связи.
Он швырнул микрофон мимо шофера и рывком открыл дверь:
– Идем со мной.
– Как, пешком?
– А что, ваш профсоюз это запрещает? Держите руки поближе к оружию.
Лайм уже стремительно шагал по сухой траве с незажженной сигаретой в зубах. Шофер пыхтел следом. Пятеро людей спустились с лестницы и шли теперь прямо к «плимуту», двигаясь очень быстро. Лайм перешел на бег, распахивая на ходу полу пальто, под которым был спрятан револьвер. Он поднял над головой руку; она описала быстрый полукруг, и люди из Секретной службы бросились к нему со всех сторон.
Пятеро уже садились в «плимут», все еще не зная, что их заметили. Агент, стоявший у дверей здания сенатской канцелярии, подошел к машине и наставил на пассажиров пистолет. Лайм, бежавший изо всех сил, ничего не слышал из-за свистевшего в ушах ветра, но увидел, как агент что-то говорил сидевшим в машине; потом из выхлопной трубы вырвался большой клуб дыма и автомобиль рванул с места. От резкого толчка агента развернуло, он упал.
Лайм был ярдах в сорока; он опустился на одно колено, вскинул револьвер, сжав его в левой ладони, и начал стрелять по шинам; выпустив шесть пуль подряд, он вскочил на ноги и побежал дальше, нашаривая в кармане новые патроны.
Ему удалось пробить заднее колесо, но «плимут» продолжал ехать, виляя по дороге. Скорость была не больше тридцати миль в час, Лайм и его люди бежали сзади. Впереди показался перекресток, и в это время на шоссе выскочили полицейские машины, мигая красно-синими сиренами; они быстро перекрыли движение в обе стороны и отрезали путь «плимуту».
Лайм продолжал бежать в своем распахнувшемся пальто, на ходу заталкивая патроны в барабан «смит-и-вессона», а позади «плимута» из патрульной машины вываливались копы, хватаясь за свои пушки 38-го калибра: у них не было полной уверенности, что «плимут» не сможет пробить заграждение. Улицу наполнили толчея и шум: перекрыв движение, полиция вызвала аварию на другом конце авеню, оттуда доносились громкие крики и гудки. «Плимут» резко свернул на обочину, и Лайм, поняв, что они пытаются объехать патруль по тротуару, снова опустился на колено и начал стрелять, целясь как можно тщательнее. Полицейские последовали его примеру, в следующий момент чья-то пуля пробила переднюю шину, и «плимут» врезался в дом, едва не задавив перепуганного пешехода. Автомобиль расплющил о стену угол бампера и застыл на месте. Все четыре дверцы распахнулись, но копы были уже на месте, и Лайм успел только к самому концу: все шестеро выходили из машины, задрав над головой руки, как пассажиры ограбленного дилижанса в фильме Джона Форда.
Лайм протолкнулся сквозь людей в форме. Он тяжело отдувался и злился на себя за это, пробежал-то всего полквартала. В колледже ему без труда давались куда более длинные дистанции. Он окинул быстрым взглядом шестерых, чтобы выделить среди них лидера, однако трудно найти хорошего оратора, если он молчит; поэтому он поступил по-другому – нашел самого слабого и взялся за Роберта Уолберга.
Толпа возле попавших в аварию машин на авеню галдела так, что он едва мог слышать самого себя. Он махнул двум копам, чтобы они утихомирили разбушевавшихся людей, и обратился к парню. На щеке Уолберга нервно подергивался мускул. Лайм начал повторять ему как заведенный:
– Где сейчас бомбы, парень? Где вы их оставили? Давай, паренек, расскажи мне все.
1 2 3 4 5 6 7 8