Она догадалась, что он имеет в виду и Романа. Триста бросила на Джейсона взгляд, который подтвердил его невысказанное предположение.
– Если бы я говорил с кем-либо из моего прихода, – ответил Джейсон с лукавой улыбкой, – я бы сказал, что трудности приходят, когда человек сопротивляется – разные люди называют это по-разному – судьбе, року, божественной воле., .
Триста посмотрела на него, изумленная, что слышит подобное от человека, который когда-то вместе с Романом запустил трех грязных свиней в безупречно чистую гостиную миссис Гиббонс.
– Ты думаешь, что моя судьба здесь? Улыбнувшись, Джейсон пожал плечами.
Глава 16
Грейс кипела от гнева.
В первую очередь из-за этой... женщины. Этой узурпаторши, избалованной, невежественной, жадной... ну, для таких, как она, можно подобрать много эпитетов, но такая леди, как она, Грейс, не должна о них даже думать. Все же ей в голову пришло еще одно определение – «ведьма».
Она ненавидела Тристу Нэш... Фэрхевен... какие еще у нее имена?
Эйлсгарт. Теперь она Эйлсгарт.
Ее охватило негодование.
Грейс решительно ходила из угла в угол в своей комнате. В ней все переворачивалось от несправедливости и унижения. Казалось, сердце разорвется на куски. Почему Триста всегда побеждает? Всегда! Как бы ни поворачивались дела, она непременно получает преимущество, а ей, Грейс, остается лишь молча наблюдать, оставаясь с пустыми руками и с болью в сердце.
Опустившись на кровать, Грейс закрыла глаза руками. Триста... Это словно рок, который она никогда не была в состоянии побороть. Все ей доставалось легко – все, чего хотела сама Грейс. Боже, Триста ведь была никем, незаконнорожденным ребенком, дочерью никому не известной служанки! Почему же она получила так много?
Было унизительно вспоминать, как Роман игнорировал ее, свою сестру, чтобы поговорить с Тристой. А потом заявил, что ей следует смириться с тем, что в доме теперь хозяйка его жена.
Когда она с этим не согласилась, Роман ответил:
– Тогда ты покинешь этот дом.
Его голос был мягок, совершенно без гнева, но в нем слышалась твердость.
– Покинуть мой дом?
– Теперь это ее дом. Она моя жена. Она леди Эйлсгарт.
– Ты всегда предпочитал ее мне! – вспыхнула Грейс. – Ты только о ней и думал. И всегда забывал обо мне...
Она остановилась, сообразив, что в ее словах звучит обида. Почему она не в силах сформулировать свои мысли? Ее горе так велико, но когда она пробует его выразить, слова звучат просто жалко.
Роман покончил с этим разговором, сказав:
– Ты должна смириться с этим, Грейс, или ты уедешь.
Ей следовало знать, что он скажет что-то подобное. Он принадлежал Тристе, как и раньше. И так будет всегда. Из всех неприятностей, которые причинила ей Триста, с потерей Романа Грейс смириться было труднее всего. По странному капризу судьбы Триста, едва появившись в этом доме, получила власть над ее братом.
Ладно. Жаль этой нелепой сцены в библиотеке. Она была там грубой. И Триста здесь ни при чем. Досадно и то, что свидетелем этой стычки стал Эндрю. Роман отослал его в детскую сразу после того, как Триста так драматически покинула комнату, но Эндрю уже понял, что взрослые ссорятся, и встревожился. Грейс захотелось обнять его и успокоить. Она безумно любила детей. Но за всю жизнь один только Эндрю оказался к ней близко, и в Грейс пробудилась такая зависть к тому, что у Тристы есть ребенок, какой у нее не было никогда.
Эта зависть прибавила ей сердечной боли. А будет ли она сама когда-нибудь матерью? Раньше она об этом не думала. Она смотрела на замужество как на обременительную ношу и радовалась свободе. Однако внезапно ей захотелось иметь ребенка. К тому же, если бы в ее жизни появился мужчина, она перестала бы быть столь чувствительной к вниманию брата к своей жене, которое, ей приходилось признать, вполне естественно.
Странно, но, размышляя об этом, она подумала о Джейсоне Найтсбридже. В его облике было что-то заслуживающее доверия, видимо, от одеяния священника. При мысли о нем у нее неожиданно чаще забилось сердце.
Ей всегда не нравился Джейсон. Он был другом Романа, этот невоспитанный и неуправляемый паренек. Они никогда не имели ничего общего.
Кроме одного раза. Он навестил ее, после того как Триста убежала из дома и Роман уехал в город. Джейсон сказал, что хочет быть ее другом. Это ее даже оскорбило – он заметил ее, только когда более интересные личности исчезли. И она отказала ему, а потом не вспоминала о нем несколько лет.
А теперь он внезапно появился в облачении священника! Впрочем, он выглядел несерьезно. Приходские священники должны быть тонкими, иметь ученый вид. А он... ну, он смотрелся так, словно только что вернулся с болот, его лицо было загорелым, а волосы поблескивали золотом. Его наряд был слишком длиннополым, а какой священник шагает так широко? Да и массивен он для священника не в меру. Его плечи могут заслонить от прихожан половину алтаря. Без сомнения, после того как он возглавил приход, число юных прихожанок утроилось, и все они смотрят на него влюбленными глазами.
Грейс решила перевести мысли на что-нибудь другое. У нее достаточно дел, чтобы еще думать о Джейсоне Найтсбридже.
Она снова дома. Жизнь завершила полный цикл.
Грейс начала наводить порядок в комнате. В мягком свете лампы она быстро расставила вещи по своим местам. Чтобы не нарушать тишины, она старалась двигаться бесшумно. Когда она закончила, то огляделась по сторонам.
Теперь ее комната снова выглядела знакомой. Точно так, как в детстве.
Тут ей внезапно вспомнилась мать, лежащая на кровати, с дрожащей головой; из ее рта несло джином. Она взяла Грейс за подбородок, пальцы были мягкими. Это было, когда отец уехал после своего ежегодного визита. Мать тогда сильно напилась. Глядя в лицо Грейс, она сказала ей: «Никто не хочет нас видеть».
И это оказалось правдой.
После встречи с Шарбонно, при которой ей пришлось призвать на помощь все свое умение держать себя в руках, леди Мэй начала раздумывать, как ей вести себя с Робертом после обвинений, что она услышала в его адрес.
Но придумать что-либо не удавалось. Расхаживая из угла в угол, Мэй с нетерпением ждала, когда он вечером к ней придет. Она даже начала кусать ногти, чего не делала с двенадцатилетнего возраста. Как только Роберт отворил дверь, она встретила его словами:
– Шарбонно считает, что ты – Маркус Робертс.
Роберт почти не прореагировал. Он только на мгновение замер, затем вошел в комнату. Потом сел, посмотрел на бокал, который Мэй.ему приготовила на столе, и вздохнул:
– Да. Я Маркус Робертс.
Мэй ожидала этого признания, однако все равно оно застало ее врасплох.
– Да, тот Маркус Робертс, который был назван предателем и убийцей графа де Нансье. Ты хочешь знать, убил ли я его. Да, я сделал это, поскольку выполнял в то время одну шпионскую миссию. Я перерезал ему горло, это был самый быстрый и тихий способ.
Он говорил откровенно, как об обычном деле, которое можно обсуждать в салонном разговоре.
– Если ты думаешь, что я ужаснулась, то ошибаешься, – произнесла Мэй тоже спокойно.
– Тогда ты дурочка. Нет ничего страшнее, чем лишить кого-то жизни.
– Это значит, что ты сожалеешь о том, что сделал?
Роберт неожиданно запнулся. Глядя перед собой, он погрузился в воспоминания.
– Нет. Я об этом не сожалею.
– Тогда скажи мне, почему ты его убил.
Роберт помолчал, раздумывая. Наконец он пришел к какому-то решению. Взяв бокал, он опустился в кресло и начал рассказывать:
– Во время войны я служил разведчиком его величества. В мои обязанности входил шантаж. Я состоял в группе, которая собирала сведения о недостойной деятельности известных людей. Когда удавалось найти свидетельства этого, можно было склонить их к сотрудничеству с нами. Под шантажом люди очень легко выдавали государственные тайны. Порой мы были неразборчивы в средствах. Но в конце концов, мы вели войну. – Он замолчал, чтобы глубоко вдохнуть и рассказать остальное. – Некоторые из этих людей оказались легкой добычей. Их грехи были такими тяжелыми, что я не осмеливаюсь о них даже говорить. Я знаю, что ты смотришь на вещи широко, Мэй, но на земле есть то, о чем тебе лучше не знать. – Его глаза потемнели, словно Роберту пришло на ум что-то мрачное. – Но скоро я понял: главная наша проблема в том, что эти люди продолжали грешить. А нам это было невыгодно, ведь если бы они были разоблачены, мы не могли бы их шантажировать. В какой-то мере мы пытались покрывать этих людей, но они продолжали свою преступную деятельность. Мне говорили, чтобы я не забивал себе голову этим вопросом, что моя задача – разведка в интересах короля и страны. Убитые женщины или украденные французские дети – это не моя забота.
Мэй закрыла рот рукой.
– Один человек имел наклонности, от которых похолодел даже такой закаленный и циничный человек, как я. Во Франции его обвинили в деятельности против государства, но мы его выкрали из страны и переправили в Англию. Он осел в Лондоне, у дальних родственников, которые приветствовали его появление. Конечно, у него был ореол героя за все, что он сделал ради его величества во время войны. Ему предоставили убежище. – Роберт погрузился в воспоминания. – Надо сказать, его боялись, поскольку он знал некоторые грязные секреты. В половине этих темных дел он сам принимал участие. Я считал, что он представляет опасность, и потому неотвязно следовал за ним, пытаясь поймать момент, когда он снова станет совершать преступления.
– И он начал, – негромко произнесла Мэй.
– С маленькой девочки из семьи, что его приютила. Ей было десять лет. Должно быть, он думал, что она мертва, но ее быстро нашли, и она выжила. Однако раны на ее ноге оказались опасными. Она на всю жизнь так и осталась калекой.
Наступила долгая пауза. Потом Роберт просто произнес:
– Я убил де Нансье на следующий же вечер.
Мэй затаила дыхание.
– Я не стал ничего лгать об этом случае своему начальству, – продолжал Роберт, – но я никак не ожидал, что оно меня предаст. Заместителем министра в то время был человек по имени Кэвет. Он был очень амбициозен и не любил меня. Я тогда действовал сам по себе, иногда нарушая дисциплину, был неуправляем. К тому же я знал много государственных тайн. Он сдал меня властям за убийство де Нансье. Но конечно, меня не собирались препровождать в суд, где я мог рассказать такое, что Кэвету бы не понравилось. И он дал приказ отвезти меня в другую тюрьму через Лондонский мост, где я должен был якобы совершить попытку бегства, бросившись в воду.
Мэй с силой сжала пальцами голову:
– Но они не сделали этого?
– О, они сделали. У Кэвета была мания величия, и никто не осмеливался с ним спорить. Однако его и ненавидели. К тому же у меня были друзья, так что в этот план были внесены изменения. Меня провели по низкому участку и позволили прыгнуть в воду самому. Это была относительно безопасная высота, хотя те, кто меня сопровождал, могли рапортовать, что они бросили меня с моста. С того времени никто больше ничего не слышал о Маркусе Робертсе. Он ушел в небытие.
– Ты расстался со всем.
– Пришлось, для того чтобы сохранить жизнь.
– И что ты делал после этого?
– Во время войны я действовал во Франции, и именно там я научился искусству переодевания. Первое, что мне было нужно, – это ускользнуть из Лондона, что я и сделал. Я знал, что дворяне даже не смотрят на слуг. И я сразу же переоделся в слугу.
– Но твои друзья, твоя семья... я хочу сказать, они должны были тебе помочь, рассказать правду.
– Я поначалу думал, что мне следует обратиться к родственникам, но затем решил, что это глупая мысль, поскольку я с ними никогда не был в близких отношениях и мы даже не обменивались любезностями. Я направился в их загородное владение, устроился конюхом в соседнем имении и решил посмотреть, как обстоят дела. Скоро стало ясно, что мои родители и сестры с братьями хотели бы держаться от меня подальше. Они считали меня позором для семьи. Думаю, они опасались публичного скандала, который повредил бы их положению в обществе. Таким образом, я остался в одиночестве. Я не хотел связываться с моими друзьями, боясь подложить им свинью, и принялся за работу, надеясь что-нибудь придумать и расквитаться.
– И ты расквитался?
– Об этом за меня позаботилась судьба. Однажды вечером Кэвет подавился цыплячьей ножкой и умер от удушья. А я примирился со своим положением. Тяжелая работа меня не пугала, семьи у меня больше не было. Я жил на то, что зарабатывал своими руками. Благодаря тяжелому труду я смог забыть о том, что жизнь обошлась со мной несправедливо. Это может показаться странным, но я не жалел о прежнем. Я был вполне доволен своей свободой.
На Мэй это произвело впечатление. Только сейчас она поняла, что больше всего любила в этом человеке его уверенность, его твердое знание, чего он хочет. Этот человек был скромным, но в нем чувствовалась сила. У него было то, что многие мужчины только изображают. И ему нравилась его жизнь.
Вместе с тем в его словах угадывалась горечь. Она теперь знала отчего.
– А та маленькая девочка? – мягко спросила Мэй.
Роберт лукаво улыбнулся:
– Конечно, я чувствовал себя ответственным за эту девочку. Ее зовут Энн Несбит.
Он тяжело вздохнул, и Мэй захотелось подойти к нему, чтобы дотронуться до него и утешить. Но она не могла сдвинуться с места.
– Когда все успокоилось, я перебрался в Лондон. Это было выгоднее с финансовой стороны. Но еще я хотел узнать, что случилось с этой девочкой. Меня мучила мысль, что если бы я действовал проворнее, она бы не пострадала.
– О, Роберт...
– Как выяснилось, она оправилась, хотя на всю жизнь осталась калекой. Сейчас она уже выросла. Ей семнадцать лет, и она помолвлена.
– С хорошим человеком? – Она была убеждена, что он это проверил.
Роберт кивнул:
– По любви. Она счастлива.
Он неловко качнулся под ее пристальным взглядом. Он не был вполне спокоен за судьбу Энн Несбит, но хотел, чтобы Мэй этого не знала.
– А ты? – спросила она. – Ты нашел покой?
– А я... ну, я нашел тебя. – Он остановил глаза на ней, они были полны нежности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42