Но вот репортер забарабанил по стеклу – последняя капля переполнила чашу его терпения.
Дэниэл опустил боковое стекло.
– У-би-рай-тесь прочь, – прошипел он так зловеще, что перепуганный репортер отскочил в сторону.
До дому Дэниэл добрался без происшествий. Бросив взгляд на крыльцо, он с облегчением вздохнул: кучка журналистов, превратившая его вчерашний день в кошмар, исчезла. Но не успел он выйти из машины, как человек, будто бы чинивший дорогу, преградил ему путь.
– Не хотите сделать заявление для прессы, инспектор?
Дэниэл ругнулся и ногтями схватил журналиста за ухо.
– Хочу, – подозрительно мягко сказал он. – Слушай внимательно: даю тебе две секунды, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, не то придется дать тебе хорошего пинка под зад!
Дэниэл разжал пальцы, и журналист мгновенно испарился.
На вопрос Дженис, где Меган решила поселиться, она ответила просто:
– Там, где меня никто не найдет.
Она остановила свой выбор на грязных меблированных комнатах в одном из мрачных районов Лондона. Квартира состояла из спальни, одновременно служившей гостиной, крошечной кухни и ванной комнаты размером с почтовую марку. Помещение едва ли больше тюремной камеры, где я отбывала срок, невесело подумала Меган.
Было трудно свыкнуться с нынешним положением: у нее забрали все, чем она прежде так гордилась, – честное имя и, что было особенно больно, ее маленького мальчика, ее сына. Пока Меган не знала, что предпринять, как вернуть отнятое у нее материнское счастье.
В тот же день она попыталась дозвониться бывшему мужу, но безрезультатно: дома трубку поднимала его мать, а в офисе секретаршам строго-настрого запретили соединять босса с его бывшей женой. В промежутках между этими звонками Меган сидела, уставившись в одну точку, и думала, думала, искала выход, чувствуя, как сердце разрывается от боли и безысходности.
Порой мысли Меган путались и перед глазами вдруг всплывало лицо Дэниэла Келлера – жестокое, мрачное. Охваченный пафосом обвинения, он был непреклонен в своем желании уничтожить ее. От ненависти у Меган едва ли не мутилось сознание.
Она включила телевизор, программа новостей как раз передавала ответ Келлера на вопрос журналиста о том, что он чувствует в связи с ее освобождением.
– Ничего.
Его равнодушие потрясло Меган.
– Конечно, еще бы! – в ярости крикнула она его изображению на экране. – Разве тебя волнует чужая боль?!
Но, узнав, что его уволили из полиции, она почувствовала что-то вроде удовлетворения – и тут же с неожиданной для себя горечью подумала: не будь наивной, Меган, как только шумиха уляжется, его примут обратно. В этой истории пострадала одна ты…
Ее первая ночь на свободе была ужасной, Меган преследовали кошмары, и в конце концов, она проснулась от собственного крика. Кто-то из встревоженных жильцов постучал в ее дверь, желая удостовериться, все ли у нее в порядке, после чего Меган не решилась снова заснуть, боясь перебудить весь дом. Ей необходимо было остаться неузнанной, чтобы обрести хотя бы недолгий покой. Так, то и дело задремывая и тут же заставляя себя просыпаться, Меган встретила рассвет.
Была ранняя весна. Но не изумрудно-зеленая, несущая надежду на обновление, а сырая и промозглая, больше похожая на продолжение зимы. Затянутые тучами небеса низвергали на землю потоки воды, которые стучали по подоконникам, хлестали тугими струями в окна, проникали сквозь растрескавшиеся рамы, и тогда на полу в квартирке Меган натекали небольшие лужицы. Дожди все шли и шли… и не было им конца и края. Порой шум падающей воды был так силен, что заглушал остальные звуки.
На четвертый день, вечером, когда Меган уже разделась и собиралась лечь спать, в дверь постучали. Зевнув, она шагнула к двери и замерла – уж не почудилось ли ей? Дождь на время затих, и она совершенно отчетливо услышала стук.
– Кто там? – помедлив, спросила она.
– Миссис Андерсон? – донесся приглушенный мужской голос.
– Кто вы? Если репортер или газетчик, то уходите.
– Нет, я не репортер… – Мужчина колебался. – Я Дэниэл Келлер.
Гнев волной захлестнул Меган, она настежь распахнула дверь и оказалась лицом к лицу с ненавистным противником.
– Убирайтесь прочь! – яростно выпалила она. – Как вы посмели явиться сюда? – Ее голос сорвался на хриплый крик. – Мало вы мне причинили горя? Мало?!
Дэниэл решительно ступил на порог.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказал он.
– Зато мне не нужно! – воскликнула Меган. – Вы не находите, что все изменилось, что я уже не обязана часами торчать в полицейском участке и, хочется мне того или нет, отвечать на ваши идиотские вопросы?! Теперь я свободна. Я вышла из проклятой тюрьмы, куда засадили меня вы, сбив судей с толку своими ложными обвинениями. Я свободна, слышите, свободна, и имею полное право послать вас ко всем чертям! Убирайтесь!
Дэниэл колебался, не зная, стоит ли применить силу, чтобы войти. Тем временем пронзительные крики Меган подняли на ноги весь этаж, любопытствующие жильцы выглядывали из дверей по обе стороны обшарпанного коридора.
– Прошу вас, позвольте мне войти, – продолжал настаивать Дэниэл.
– Я же сказала, убирайтесь! – Меган навалилась на дверь, но та не поддавалась и не желала закрываться, противник был куда сильнее. Дэниэл резко толкнул дверь, и Меган, не выдержав напора, поспешно отпрянула в сторону в страхе, что он может коснуться ее. – Да что же это? – задыхаясь, вымолвила она. – Вы не понимаете слова «нет»? О, да, я вспомнила, конечно, не понимаете! Когда-то, три года назад, я часто говорила вам «нет». Нет, я не убивала Генри Грейнджера. Нет, я не знаю, кто это сделал. Нет, я не лгу. Нет, нет, нет. Но вы не слышали, вы продолжали изматывать меня, надеясь бесконечными допросами выбить нужное вам признание. Вы были так уверены в своей правоте, что, хотя я и отказывалась признать за собой вину, не моргнув глазом отправили меня в тюремную камеру!
– Неправда, я…
– Замолчите! – взорвалась Меган. – Вы погрязли во лжи. Эта ложь отняла у меня три года жизни. Эта ложь отняла у меня сына!
Неожиданно ее ярость иссякла. Порывистая и неуравновешенная по природе, Меган никогда не обладала большой выносливостью, и в дни, когда суд пересматривал ее дело, когда решалась ее дальнейшая судьба, она держалась на одном нервном напряжении. Сейчас она вышла на свободу, но источник ее сил оставался все тот же. Это было похоже на американские горки – то взлетаешь вверх и ощущаешь, как энергия разливается по всему телу, то стремительно падаешь вниз и тогда от слабости едва держишься на ногах. Секунду назад она была объята праведным гневом, а теперь чувствовала себя потрепанной тряпичной куклой.
– Ради Бога, зачем вы пришли? – Меган устало опустилась на стул.
Дэниэл колебался. Взгляни Меган на него, она бы увидела, что его лицо было точным отражением ее собственного лица – на нем было написано выражение той же невыносимой муки. Когда они впервые столкнулись, ему было тридцать с небольшим. С тех пор прошло три года, но Дэниэл, казалось, постарел на десять лет. Подобно Меган, он прошел через ад. Но она не подняла глаз, не увидела следы страданий в его чертах.
– Я не мог не прийти, – сказал он. – Я не мог оставить все как есть, не разобравшись.
– Почему же? Потому, что полиция выставила вас вон? Я считаю, вы получили по заслугам, и предпочла бы, чтобы все оставалось как есть.
Она вскинула голову, сверкнув карими глазами, и Дэниэлу вспомнилось прозвище, которым наделили Меган в ее бытность фотомоделью: Тигрица. О ее вспыльчивости и взрывном темпераменте ходили легенды, но именно эти качества сослужили ей плохую службу в суде.
Он вспомнил, как эффектно выглядела Меган в их первую встречу: настоящая светская дама, в узком вечернем платье из блестящего шелка и бархатной накидке, улыбалась умело накрашенными губами. Она работала в эскорт-агентстве и как раз вернулась с вечеринки, когда заявился Дэниэл с намерением «задать несколько вопросов» в связи со зверским убийством Генри Грейнджера, ее домовладельца. Он, конечно, не мог не заметить ее оригинальную красоту, но сделал это автоматически, сердце Дэниэла, превратившееся в бесчувственный камень с тех пор, как почти три месяца назад его жена была сбита пьяным водителем, не дрогнуло.
Пожалуй, единственное, что он смутно ощутил при виде Меган, была неприязнь к кричащей роскоши ее туалета. Но с тех пор все изменилось. На ней не было драгоценностей, стоящих целое состояние, а на ее бледном лице – ни грамма косметики. Шикарный наряд уступил место простенькой сорочке из хлопка. На ногах не было даже тапочек. Но осталась красота, неподвластная крушениям и горестям, осталось прекрасное лицо с высокими скулами, пурпур изогнутых губ, блеск огромных карих глаз.
– Миссис Андерсон, – начал он наконец, – знаю, вы не поверите, но никто меня не покупал, клянусь. И я не утаивал показаний.
– Не принимайте меня за идиотку. Когда убивали Грейнджера, я была в десяти милях от места преступления – этому нашелся свидетель. Но вы помешали его показаниям дойти до суда – иначе бы вы проиграли. Дело мог бы испортить констебль, принимавший эти показания, но, к счастью для вас, он сдал полицейский значок и уехал в Австралию. Все складывалось прекрасно, не правда ли? Но констебль вернулся и начал задавать вопросы. К счастью для меня, после столь удачного мошенничества вы ослабили бдительность и ничего не заметили. Одно мне непонятно: зачем было прятать показания? Почему бы не уничтожить их раз и навсегда? Или вам это показалось слишком опасным? Уничтожение улик – это серьезно, а вот сокрытие – в самый раз.
– Перестаньте, – в отчаянии произнес Дэниэл. – Как я мог скрыть показания, если даже не видел их?
В ее взгляде блеснула насмешка.
– Только вот этого не надо, хорошо? Констебль Даттон собственноручно передал вам все документы.
– Может, оно и так, но я ничего такого не припомню.
– Я полагаю, вы не припомните и того, как подписались в конце? Подпись сделана вашей рукой!
– Но…
– А то, что показания оказались в папке с другим делом, – этого вы тоже «не припомните»?
– Нет. Когда их нашли, я был поражен не меньше остальных. Клянусь, это чистая правда.
Меган насмешливо улыбалась, не понимая, на что он рассчитывает, пытаясь провести ее такими выдумками.
– Вам не стоило сюда приходить. Вы зря теряете время, – твердо сказала она.
– Я дал себе слово докопаться до правды.
– Ах, значит, спустя три года вы стали горячим поборником правды? – Меган рассмеялась резким, саркастическим смехом. – И какая вам от этого польза, если вы не желаете ее признавать? На самом же деле вы пришли продемонстрировать мне свою неуязвимость – ведь вас уволили временно, для отвода глаз. Неужели вас совесть не гложет!
– Меня гложет другое, – оборвал ее Дэниэл. – Ваша вина для меня уже не столь очевидна. Не знаю: то ли я отправил за решетку невинную женщину, то ли вел дело до того бездарно, что убийца раньше срока вышла на свободу. И еще не знаю, что хуже.
– Ваша наглость переходит все границы, – вспылила Меган. – «И еще не знаю, что хуже»! Вам наплевать, какой из вариантов окажется верным, а как же я? Меня вы в расчет не принимаете? Для вас я лишь часть задачи, которую предстоит решить, чтобы определить степень собственной вины? Нет, здесь я вам не помощник. Я живой человек, а вы походя искорежили мне жизнь. Вы выставили меня в глазах суда убийцей, и они отобрали у меня сына! По вашей милости мне не дают увидеть его, обнять, рассказать, как сильно я скучала. Может статься, я никогда больше не увижу моего мальчика, и тогда – будьте вы прокляты.
Напряжение, владевшее ею, достигло предела, и Меган сорвалась. Она сделала то, о чем мечтала три долгих года, лежа по ночам без сна на узкой тюремной койке: вскочила и набросилась на Дэниэла с одним желанием – расцарапать ему лицо, отомстить болью за боль. Она потеряла контроль над собой. Внезапные, гибкие движения, которыми она пыталась настичь Дэниэла, придавали ей сходство с разъяренной тигрицей.
Он опешил и, прикрываясь руками, отшатнулся назад. Дэниэл был потрясен, хотя за время работы в полиции немало насмотрелся на страдания отчаявшихся. Заглянув в лицо Меган, он ужаснулся – ее рот кривила гримаса невыразимой муки, глаза горели безумным огнем. Неожиданно для самого себя схватив ее за тонкие запястья, он рывком притянул Меган к себе и сжал пальцы наподобие стального кольца.
– Пустите! – крикнула она.
– Сначала прекратите на меня кидаться, – выпалил он, борясь с ее отчаянными попытками вырваться. – Давайте поговорим спокойно.
– Могу вам сказать лишь одно: я вас ненавижу! – крикнула Меган. – Ненавижу! Я достаточно ясно выразилась?
Но вдруг ей стало трудно сопротивляться. Расшатанные нервы снова подвели Меган – после высот, где каждая ее клеточка была полна жаждой мщения, она полетела вниз, с молниеносной быстротой теряя силы и обвисая на руках у Дэниэла. Исчезла и злость, и ненависть, осталась одна печаль. Ее переживания болью отозвались в душе Дэниэла, и колотившая ее дрожь вскоре передалась и ему. Он-то знал, как это бывает: когда от горя разрывается сердце и ты, обессилев от слез, шлешь небесам проклятья, а боль от этого не пропадает. Когда самый близкий и любимый человек уходит, ты остаешься один на один с безликим, погруженным во мрак миром, и на плечи твои ложится вечное бремя разлуки.
Меган издала протяжный хрипловатый звук, больше похожий не на плач, а на стон подстреленного животного. Дэниэл понимал ее. Он сам когда-то чувствовал себя животным, которому потеря семьи нанесла смертельную рану. О, ему была хорошо знакома такая агония! Пусть он превратился в холодного циника, пусть был единственным, кого Меган ненавидела всей душой, шестое чувство подсказывало Дэниэлу, что он был еще и единственным, кто мог понять ее. Его вдруг охватило острое желание обнять Меган, утешить, защитить от всех мирских напастей.
– Меган… – пробормотал он. – Меган… позвольте помочь вам…
Она не шевельнулась. Дэниэл решил, что наконец-то достучался до нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21