Он никогда не пришел бы в гостиную с чашкой в руке под тем предлогом, что сейчас начнутся новости. Он никогда не вытер бы рот носовым платком... Общий рынок... Подумаешь!... Это его больше не интересует. Но он же верил в это... Ядерное разоружение... Все это происходит в другом измерении... Учения в саду Дома Инвалидов... Он чуть не улыбнулся. Дениза столько интриг, чтоб ему дали какую-нибудь награду... Программа подошла к разделу происшествий. Он поставил чашку на подлокотник дивана. Снова про шторм... В Морбиане снесло несколько крыш. Пропал без вести катер, Мари-Элен из Коннарно... Так, так... А дальше?... Вот и о нем.
"...Расследование по делу Севра продолжается. Наш корреспондент в Нанте передает..."
На экране появилось изображение охотничьего домика. Дворик забит полицейскими машинами.
"По предварительным данным, финансист после жестокой ссоры с зятем, Филиппом Мерибелем, выстрелил себе в голову из ружья. Филипп Мерибель исчез, но его машина, Шевроле Импала, найдена на стоянке у вокзала Сен-Назер..."
Камера показала Шевроле, жандарма, стоящего заложив пальцы за форменный ремень, глядя прямо в объектив. Потом - снова домик под дождем, и вдруг, крупным планом лицо Мари-Лор; несчастное лицо в сером свете.
Мадам Мерибель не смогла сообщить следователю ничего ценного. Ее брат и муж ладили между собой. Их дело, несмотря на кризис, процветало... Комиссар Шантавуап отказался дать какие-либо пояснения. Самоубийство вызвало массу сожалений в местах, где живут друзья покойного."
Появилась его фотография, и он против воли отпрянул от экрана. Он увидел себя мертвым, таким, как покажут миллионам людей завтрашние газеты. Эта фотография была сделана три года назад, когда заканчивалось строительство "Двери в Бесконечность". Он казался уверенным в себе, значительным.
"Со времени смерти мадам Севр, преждевременно скончавшейся от неизлечимой болезни, финансист вел очень замкнутую жизнь. Этот траур мог бы частично оправдать драматический исход..."
Начались спортивные новости. Севр выключил телевизор. На этот раз он победил. Он снова взял чашку и стоя доел краба, чувствуя какое-то недовольство. Нет, траур ничего не может оправдать. Если комиссару этого достаточно, что ж, тем лучше! Но он-то сам знает, что дело вовсе не в этом... Сначала, конечно, потеря была ужасной. И даже сейчас долго думать об этом невозможно. Однако...
Он вымыл чашку, стакан, щеткой смел со стола крошки. Что он будет делать весь вечер? Может, сходить взглянуть на этот киоск внизу, хоть пройтись немного. Он оделся, засунул фонарик в карман куртки и вышел.
Буря немного утихла. Он выглянул в сад, увидел, что дождь уже кончился и вышел на дорожку. Было темно, но небо время от времени светлело: Севр вспомнил, что теперь полнолуние. Ему сначала захотелось курить, но потом он раздумал.
Из города его никто не увидит. Ближайшие дома метрах в пятистах, за пустырем. Даже в темноте он легко представил себе распланированный участок, где уже размечены были улицы, стояли фонари, которые, может, никогда не зажгутся, щиты с большими буквами: Кабинет Севра. Ла Боль. Проспект Ласточек. Их наверняка опрокинуло ветром. Еще одно предзнаменование!
Пляж остался слева. Там вольно плескалось море, и его гул переполнял ночь. Никому им в голову не придет искать здесь. Севр медленно направился к агентству. Это самое агентство - истинное спасение, там все ключи, оставленные матушке Жосс. Дверь от ветра приоткрылась. Севр вошел, еще раз обшарил ящики стола и картотеку. Нашел три ключа на одном колечке с этикетками: Ворота. Задний двор. Гараж. Если что-то и осталось, то непременно в гараже. Но в котором? Под каждым блоком, в подвале, располагались стоянки, с боксами по бокам. За каждым углом справа сразу видны были наклонные дорожки спусков. Севр торопливо сбежал вниз. Его фонарь вспугнул тени, а шаги разбудили эхо. Он попытался открыть два ближайших бокса, но ключ не влез в скважины. Он прошел вдоль огромной стоянки, с удовольствием отметив, что стены и пол совершенно сухие. Четвертый бокс открылся сразу. Он весь был завален коробками, мешками, звенящими бутылочными ящиками. Настоящий продуктовый склад! Луч фонаря осветил коробки консервов, в некоторых местах банки раскатились по полу. Странно. Севр направил луч вверх, чтоб осмотреть бокс полностью. У него появилось такое чувство, будто продукты либо были свалены в кучу как попало, либо кто-то уже обшарил бокс. Но, очевидно, тут никого не было. Надо думать, владелец магазина поручил все убрать какому-нибудь безответственному служащему, а тот исполнил поручение в последний момент, перед самым закрытием.
Севр быстро осмотрел коробки: и тут крабы. Уже в горло не лезет! Тушенка, сардины в масле, говядина в собственном соку, все то же, что обычно и бывает во всех бакалейных магазинах, с этим можно прожить долгие месяцы и умереть от гастрита. Множество фруктовых соков. Ящики минеральной воды. Никакого вина. Никакого кофе. Он запинался о детские ведерки, мячики, шезлонги. Здесь же стояли ящики с разборными воздушными змеями, коробки настольных игр. Его руки нащупали пустую коробку, с порванным верхом... В самом ли деле порванным?... Может, это просто он сам стал недоверчивым, как затравленное животное?...
В дальнем углу в куче коробок он нашел аптечные принадлежности широкого потребления, лезвия, зубные щетки, но бритвы не было. Она наверняка заржавела бы. Он растолкал по карманам несколько банок сардин, упаковку аспирина. Незачем нагружаться. Он возьмет еще, когда понадобится. На три с половиной дня ему хватит. Он закрыл за собой дверь, облегченно вздохнув. Раз уж устроил разведку, надо зайти в квартиру Блази и забрать красный плед, который заметил в прошлый раз. Эти хождения взад-вперед немного развлекли его. Завтра попытается починить дверь агентства. Конечно, он не великий мастер, но вспоминать о незакрывающейся двери было неприятно. В кабинет может зайти кто угодно. А если случайно Матушка Жосс придет в голову обойти помещения, чтобы посмотреть, не сильно ли Резиденция пострадала от бури, - она увидит, что кто-то проник в агентство и его могут поймать. Нельзя пренебрегать ни малейшей предосторожностью.
Небо посветлело. Облака, сияющие, прозрачные, как дым, пролетали так быстро, над самыми крышами, что было удивительно - почему их не слышно. Море, казалось, зашумело громче, но теперь легче было различить удар каждой волны, ее шелестящий бег по песку. Если бы осмелился, он пошел бы прогуляться по бесконечному пляжу. В конце концов, он ведь свободен, свободен как никогда. Разве не от этого его самая тайная тоска?... Он обошел всю квартиру Блази. Но красного пледа не нашел. А может, его и никогда не было. Севр ошибся... Однако...
5
Назавтра буря разыгралась с новой силой. Севр приоткрыл окно гостиной, выходящее в сад, из которого виднелись вдалеке дома городка. Они едва угадывались сквозь дымку дождя, казались заброшенными. Это похоже было на военный пейзаж под серым свинцовым небом. Севр, будто замурованный в самом ужасном вакууме, снова лег. Его затворническая жизнь чуть упорядочивалась лишь благодаря телевизору, и в промежутках между редкими в понедельник передачами он слонялся из комнаты в комнату; кашлял, думая, что он на грани простуды, от которой неуверенно лечится грогом да аспирином. Чтобы убить время, выдумывал мизерные занятия и растягивал их надолго. Например: осмотр бумажника Мерибеля. Покойный был недоверчив, и в бумажнике не нашлось ничего кроме небольшой суммы денег и нескольких цветных фотографий домов, интерьеров, этаких "готовых" квартир, как он иногда продавал. Хотя Севр великолепно знал дело, он никак не мог вычислить цифру мошенничества; Мерибель ведь знал, что однажды будет пойман. Он должен был рассчитать этот риск, определить период времени, в течении которого можно безнаказанно действовать. Но этот срок неизбежно должен был быть слишком краток. Следовательно, присвоенные суммы не могли быть слишком велики. Может, 50, 60 миллионов? Севр спрашивал себя, не напрасно ли поддался панике. 50 миллионов можно было бы возместить полюбовно. Не слишком ли он драматизировал происшедшее с самого начала? Да ведь именно в этом он и воспользовался случаем! Сразу принял мысль о том, что Мерибель виновен, как будто ему это было выгодно. Он должен был, по крайней мере, серьезно изучать документы Мопре. Но нет. Сразу высокие слова, священное негодование... Мерибель не успел подготовиться к защите. Возможно, он убил себя в припадке оскорбленного самолюбия?...
Однако, по некоторым размышлениям, всплывали вещи, не клеящиеся между собой. Когда Мерибель начал воровать, на это же наверняка была конкретная причина. Все произошло так, будто он дал себе некую отсрочку... Полгода... Где?... по истечении которой он, очевидно намеревался исчезнуть. Значит, облопошивая клиентов, он одновременно готовил побег. Итак? Сбежал ли бы он ради полусотни миллионов? Стоили ли они того?...
Севр пересел в другое кресло. Теперь он задыхался в трехкомнатной квартире с закрытыми окнами, где непрерывно работал электрообогреватель. Сигареты почти кончились, и в воздухе стоял запах окурков, плесени, зала ожидания. Его мысли без конца возвращались все на те же неуютные перекрестки необъяснимости. Впрочем, а что он, собственно, знает о Мерибеле? Один из друзей детства, которых считаешь хорошо знакомыми, потому что жили рядом, вместе страдали от провинциальной скуки. Из тех, с кем всегда на ты, и даже в голову не придет, что надо знакомиться. Они всегда рядом. В один прекрасный день говоришь: "Хорошо бы тебе жениться на моей сестре!" И даже не удивляешься, что так оно и происходит! Никогда не спрашиваешь себя, счастливы ли они. Неизвестно, любишь ли их. Некогда. А может уже очень, очень давно - ты их враг. Доказательство: это дело в Испании. Кто впервые заговорил об Испании? Да как-то речь сама собой зашла... Дениза была не против такого плана, наоборот. И когда Мерибель сказал: "Съезжу-ка я туда, посмотрю на месте", - он, Севр, рад был избавиться от зятя. Хотя все это никогда и не выражалось настолько ясно. Жизнь - как море, сразу не подозреваешь, что бурлит вглубине.
Севр бросил бумажник в ящик книжного шкафа; можно будет забрать, уходя. Все эти вещи, которые носил Мерибель, принадлежавшие Мерибелю, теперь вызывали в нем отвращение. Даже часы и обручальное кольцо. Он оставил в кармане лишь записку, написанную Мерибелем перед смертью. Почти вся вечерняя передача местного телевидения была посвящена драме. Домик крупным планом. Ружье крупным планом. Крупным планом лицо Мерибеля... Лицо, уничтоженное выстрелом, но никто же этого не знает, кроме них с Мари-Лор, которая появилась на экране в свою очередь, в трауре, но это была другая женщина, которой горе придало величие поразившее Севра. Чья-то рука протянула микрофон. Голос за кадром произнес:
- Мадам Мерибель желает сделать заявление.
И Мари-Лор, смущенная, сбивающаяся от робости, тем тоном, каким когда-то рассказывала натехизис, зашептала:
- Филипп... Если ты слышишь меня... прошу тебя, вернись. Я верю, ты не виноват, ты сможешь объяснить, почему брат убил себя...
Великолепная Мари-Лор! Она придумала эту хитрость, чтоб отвести подозрения, еще вернее спасти его, и играет свою роль с такой неистовой преданностью, на которую лишь она одна и способна. Все более настойчиво и жалко она повторяла:
- Вернись, Филипп... Я совсем одна, и не могу ответить на вопросы, которые мне задают... Говорят, вы делали нечестные дела, а я не могу поверить...
Она уже не могла сдержать слез и микрофон убрали.
- Вы слышали взволнованный призыв Мадам Мерибель, - заключил репортер. - Увы, к сожалению, видимо, подтверждается, что Кабинет Севра переживал трудные времена... Мы сумели связаться с энергичным комиссаром Шантавуаном, который согласился сказать несколько слов...
Крупным планом лицо комиссара. Похож на Климансо, из-под усов слышится бас:
- Да, мы располагаем некоторыми сведениями, указывающими на определенные детали дела, остающегося однако достаточно таинственным... Покойный развернул на побережье очень смелую программу строительства, на осуществление которой мобилизовал все резервы, и из-за вездесущего кризиса, как и многие другие подрядчики, испытывал финансовые затруднения, серьезные, но не катастрофические. Однако мы имеем основания считать что Мерибель, заведующий, так сказать, отделом иностранных дел, без ведома зятя пустился на спекуляции, что было, по меньшей мере, неосторожным. Расследование только началось; но побег Мерибеля может вызвать любые подозрения... Естественно, ордер на арест уже подписан.
Затем шло открытие моста в Вандее. Севр уже не выключал телевизор. Да и не следил за происходящим на экране. Он боялся тишины, и заснул лишь спустя долгое время после "Последних новостей", когда экран превратился в бельмо на глазу слепого. "Если меня арестуют и осудят, - порой думал он, моя жизнь будет такой же". И тогда он чувствовал в боку ту-же резкую боль, что ощутил в миг, когда закрылся гроб Денизы. Но за что его осудят? Разве письмо Мерибеля его полностью не оправдывает? Он заметил, что всегда, в любой ситуации, боится худшего; если б его на это не толкнули, он никогда бы не рискнул строить все эти роскошные квартиры, где, по справедливому стечению обстоятельств, теперь агонизирует. Даже свое ремесло посредника он никогда не любил... В сущности, он никогда не делал, что хотел... А что бы он хотел делать? Он не знал. Способности у него небольшие; крохи таланта, которые он перебирал в голове, докуривая последнюю сигарету. Много работал, но все это по инерции и потому, что просто никчемный человек. Он ясно понимал, что подразумевает под этим. Стремление все определить, все свести к простым схемам; стремление оградить свою жизнь от всего трепещущего, непредвиденного, дерзкого. Уткнешься носом в формулы, и все так спокойно. Но вот вдруг возникает ситуация, в общем состоящая из страстей, интриг, слабостей, насилия и крови... и крах! Ты сломался, потому что все было ложью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17