Меня страшили видения, которые она, казалось, разглядывает на пожелтевшей и потрескавшейся штукатурке. Я потянулся к ее губам. Только любовь могла отвлечь ее, отогнать навязчивые мысли, которые были заодно и моими.— Как она похожа на твоего друга Жерве, — прошептала она.— Молчи!Я так сильно прижал ее к себе, что чуть не задушил. Возможно, именно этого я и желал. Она мягко отстранила меня.— Бернар, ответь мне честно. Ты любишь Элен?— Это намного сложнее.— Тогда так, любишь ли ты ее больше, чем меня?— Больше, чем тебя?.. Не знаю. Это совсем другое.— Смог бы ты жить со мной? Я бессильно закрыл глаза.— Думаю, я ни с кем не могу жить.— Однако решился жениться на ней.— Повторяю, это намного сложнее. Я ничего не решил. За меня всегда решали обстоятельства. Она придвинулась ко мне, взяла мою руку и стала играть ею.— Ты любопытное существо, Бернар. В жизни у тебя одно, а на словах совсем другое. С тобой никогда не поймешь, с кем имеешь дело. Ты что, стыдишься меня, как моя сестра?— Нет.— Доверяешь мне?— Ну к чему вдруг все эти вопросы! — воскликнул я.— Отвечай!— Доверяю ли?.. Как когда.— Просто не хочешь сказать. Нет, не доверяешь. Вы с ней из одного теста. О, я знаю, вы меня презираете! Знаю, как вы отзываетесь обо мне между собой.— Не люблю тех, кто хнычет, — зло бросил я.Терпение мое лопнуло, я встал. Мне казалось, что повторяется одна из тех, прежних, сцен: крики, слезы, попреки… «Я для тебя ничто. Ты строишь из себя существо высшего порядка», и много чего еще в том же духе, что понемногу иссушало, уничтожало, убивало меня. Начало положила моя мать: «Из этого ребенка никогда ничего путного не выйдет! Он даже в консерваторию поступить не способен!» Сама-то она, естественно, жила среди аплодисментов, вызовов на сцену, букетов цветов. Она была талантлива. Может, у нее и было право давить меня грузом своей известности. Но другая… моя жена! А теперь вот Аньес, Элен, Жюлия. Хватит с меня, господи, хватит! Недостает только, чтоб я прикончил всех трех!Обеими руками сразу я провел по лицу, как бы стягивая с него паутину. Прошлое и настоящее переплелись и крепко держали меня. Чтобы освободиться от них, мало было вспышки гнева. Аньес рыдала, зарывшись лицом в подушку. Я вышел, хлопнув дверью, и побрел наугад по пустой квартире. Я чувствовал себя сильным, решительным, готовым разорвать сковавшие меня узы, и все только потому, что был один. Очень скоро я вновь стану слабым. Нужно воспользоваться этой минутной отсрочкой. Я поискал клочок бумаги, нашел подписную квитанцию на «Нувелиста». На обороте большими печатными буквами, словно это анонимка, написал: «Мне необходимо как можно быстрее поговорить с вами» — и двумя линиями подчеркнул написанное, указывая на его важность. Затем, пробравшись в комнату Жюлии, положил записку на камин, на самое видное место. На этот раз я хоть что-то совершил. Противопоставил свою волю слепому натиску судьбы. И поклялся продолжать сопротивление. Все мое прошлое существование было усеяно подобными клятвами, столь же искренними, сколь и бесполезными. Но никогда еще я с такой силой не ощущал, что сражаюсь за свою жизнь. В тревоге, но довольный собой, вернулся я в гостиную и стал ждать. Сел за рояль, поднял крышку и принялся нежно гладить клавиши. Стоило моим пальцам пробежаться по клавишам, как я становился чист. Музыка смывала с меня грязь, как святая вода во время крещения. В глубине души сохранялась лишь горечь от сознания того, что я незаконченный виртуоз, мастерство мое не совершенно, что я не один из тех пророков во фраке, что приводят в неистовство и утихомиривают толпы. Отсюда и вся моя беда. Не нажимая на клавиши, я сыграл начало «Баллады в соль минор» Шопена. Странная немая музыка в пустынной квартире. Даже Аньес, привыкшая слышать все, вплоть до мыслей Элен, не могла догадаться, что в эти минуты я от нее ускользаю, что я больше не Бернар, не Жерве, но добрый, благородный, тонко чувствующий человек, способный любить, если бы ему не мешали свободно развиваться. Мои ногти едва касались слоновой кости клавиш. Остановился я внезапно, испугавшись тишины. Закрыл крышку рояля, а когда Элен в сопровождении Жюлии вернулась и спросила меня: «Вы не очень скучали, Бернар?» — искренне ответил: «Я провел чудесное утро».Жюлия тотчас прошла к себе снять пальто; тревога вновь настигла меня, вцепилась, как чья-то рука, вонзилась мне в сердце. Я пожалел о записке. Сейчас Жюлия уже прочла ее: войдя к себе, она наверняка заметила ее и теперь писала ответ, который потом сунет мне в карман. Тогда я узнаю, что к чему. Соображу. Смогу действовать.Аньес принялась накрывать на стол. На стук приборов из комнаты вышла Жюлия. Увидев меня, она улыбнулась.— А ну помоги нам, лодырь!Никакой напряженности в голосе. Никакой наигранности во взгляде. А ведь она прочла записку. Она не могла не заметить «вы», которым я давал ей понять, что с комедией пора заканчивать.— Нарежь хлеб, Бернар.Передавая нож, она притянула меня за шею и поцеловала. Аньес, побледнев, следила за нами. Сейчас Жюлия сунет мне в карман записку? Ничего подобного. Она не желает отвечать. Она всего лишь сестра, еще не оправившаяся от волнения, испытанного при встрече с пропавшим братом. Я надеялся выйти из неизвестности. Неизвестность продолжалась. Я был приговорен оставаться Бернаром. Я был Бернаром.— Прошу к столу, — сказала Элен. Глава 8 Зарядили дожди. Мы почти не выходили из дому. В газетах сообщалось о саботаже, покушениях, репрессиях. Элен на время распустила своих учеников, и мы вчетвером вели размеренную жизнь в просторной квартире, все окна которой выходили на одну сторону, отчего наши лица всегда оставались наполовину в тени. Втайне от сестер я неумолимо преследовал Жюлию. Я напоминал раскрытую ладонь, медленно, но неуклонно настигающую муху, Жюлия же, подобно мухе, ускользнула в тот самый момент, когда мне оставалось лишь сомкнуть пальцы в кулак. Под маской вежливой доброжелательности в квартире, словно нарочно созданной для всякого рода западней и ловушек, происходил поединок, в котором я постоянно терпел поражение в силу того, что был мужчиной. У Жюлии всегда был готов предлог, позволявший ей находиться то при Элен, то при Аньес: хозяйство, посуда, глажка; улизнув, она ласково бросала:— Сейчас вернусь!И действительно возвращалась. Но не одна. Когда же мы собирались все вместе, она не упускала случая выказать мне свою нежность: гладила по голове, целовала в шею. Однажды даже уселась ко мне на колени, и мне пришлось обхватить ее за талию, чтобы она не свалилась. От нее пахло женщиной; тело было крепким, теплым; она смеялась, чувствуя на своем бедре дрожь моих пальцев. Она раздражала Элен, и та уже не скрывала своего дурного расположения духа. Назревала буря. Каждая секунда отзывалась в моей плоти стреляющей болью, нескончаемым зудом, в крови словно завелась крапива. К счастью, Элен была слишком хорошо воспитана, чтобы вспылить. А вот Аньес, в гораздо меньшей степени владевшая собой, была способна спровоцировать скандал. Жюлия, такая сдержанная вначале, теперь показывала себя во всей красе. Например, пила неразбавленное водой вино, запрокидывая при этом голову, чтобы выбрать все до капли, или же трогала безделушки на этажерках. Элен, не в силах удержаться, предупреждала:— Осторожно! Это легко бьется.— Но у меня нет привычки бить вещи, — следовало в ответ.Мелочи. Но моментально усиленные, раздутые ничтожностью поводов, тишиной, царящей вокруг нас, и ощущением, что квартира превратилась в арену турнира. Тягостнее всего было, безусловно, наблюдать, как обвыкается Жюлия на новом месте: шарит на кухне, копается в ящиках шкафов в поисках наперстка, иголки.— Спросили бы меня, — колко замечала Элен.Я сжимал кулаки в карманах. Еще четыре дня. Еще три. Однажды вечером я обнаружил между нашими с Жюлией комнатами заколоченную дверь. Вырвав листок из старого блокнота, валявшегося в ящике комода, написал: «Завтра утром устройте так, чтобы мы вместе вышли из дому».За стеной слышались шаги Жюлии. Сложив записку вчетверо, я примял ее и подсунул под дверь. Она свободно проходила в щель. Затем я несколько раз постучал в стену; шаги стихли. Я щелчком послал записку под дверь. Жюлия не могла не увидеть ее. Сидя на корточках, я ждал. По легкому прогибу и вздрагиванию паркета под рукой я знал, что она стоит за дверью. Мне казалось, я слышу ее дыхание. Может, она ответит мне тем же способом? Ноги быстро уставали, пришлось встать на колени. За стеной скрипнул стул, упала туфля. Нет, она не ответит. И все же я продолжал наблюдать за щелью под дверью. Она, наверное, размышляет, обдумывает, как разъяснить мне свои намерения… Скрипнула кровать. Щелкнул выключатель. Ну что ж! Оставалось лишь последовать ее примеру, лечь в постель и часами строить самые невероятные предположения…Утром следующего дня я был так же разбит и насторожен, как и в утро нашего побега из лагеря. Я приподнял занавеску: дома напротив выглядели сухими. Водосточные трубы перестали выплевывать потоки воды. Хороший знак. Я оделся и, перед тем как выйти, легонько стукнул в дверь смежной комнаты; затем направился в столовую, где застал Элен. Я рассеянно поцеловал ее за ухом.— Как спалось, Элен? Она пожала плечами.— Я в отчаянии, Бернар. Только не обижайтесь. Но я на пределе. Это сильнее меня. Я не в силах выносить ее дольше.— Теперь вам ясно, почему я порвал с ней?— Когда мы поженимся, ноги ее у меня не будет. Мне это очень неприятно из-за вас, Бернар, но честнее предупредить.— Я и не намереваюсь навязывать вам Жюлию, — с живостью отозвался я.— Как она может так отличаться от вас? Чем больше я наблюдаю за вами обоими, тем больше нахожу вас совершенно чужими друг другу. Можно подумать, в вас течет разная кровь. Я завладел рукой Элен, накрыл ее своей.— Прошу вас, — прошептал я. — Потерпите еще немного. Больше мы ее не увидим. Обещаю.— Спасибо… А что вы скажете об Аньес? Не кажется ли она вам странной последние несколько дней.— Нет, я ничего не заметил.— О! Здесь что-то есть. Она меня беспокоит… Бернар, нужно как можно быстрее начать приготовления к свадьбе. Так будет лучше. Для нас, для других, для всех.— Ну что ж, условились, — ответил я, пожимая ее руку. — Как только Жюлия уедет… Я в свою очередь тоже просил бы вас… Мне хотелось бы, чтобы все прошло как можно скромнее. Никаких пригласительных билетов, никакой шумихи…— Ну о чем вы говорите! — воскликнула, засмеявшись, Элен.Я приблизился к ней, она послушно протянула мне губы, как верная супруга, уже давно опомнившаяся от первых ласк. Она не переставала поражать меня умением владеть собой. Для меня в этом было даже нечто притягательное. Только из желания получить чисто эстетическое удовольствие — увидеть, как она слабеет, — я стал настойчив.— Пустите меня, — прошептала она.Поглощенные поцелуем и молчаливой борьбой, мы на какой-то миг забыли об осторожности. Я первым заметил Аньес. И тут же, как преступник, отпустил Элен. Она залилась краской, затем сделалась мертвенно-бледной. Мы разом оказались участниками драмы.— В следующий раз я буду стучать, — проговорила Аньес.— Ты… — начала Элен.— Ну я? — с иронией переспросила Аньес.— Послушайте, — вставил я, — не будем же мы…— Помолчите, Бернар, — отрезала Аньес. — Это вас не касается.Какая-то глубинная интуиция подсказала мне, что я и впрямь не в счет, что я для них — всего лишь вещь, которую оспаривают, крадут друг у друга. Не разделяй их стол, они, пожалуй, набросились бы одна на другую.— Я долго терпела, — начала Элен, — но я не позволю…В коридоре послышались шаги Жюлии, и повадка сестер немедленно изменилась. Здесь привыкли противостоять посторонним, и чувство приличия было сильнее ненависти.— Добрый день, Жюлия, — поздоровалась Элен почти не дрогнувшим голосом.Жюлия пожала им руки и с открытой, невинной улыбкой направилась ко мне. Она тоже была натурой сильной и великолепно умела скрывать свои чувства. Она поцеловала меня без тени смущения, скорее даже с неким не лишенным чувственности лукавством, смысл которого был мне ясен. Со мной она обманывала сестер, и поцелуи, ласки, рукопожатия — все это определенно означало: «Держись за меня, дурачок!» Почему же тогда она отказывалась мне отвечать? Мы сели вокруг стола, и, чтобы рассеять неловкость, я предложил:— Погода, кажется, налаживается, пойду прогуляюсь. Ты не составишь мне компанию, Жюлия?— Не сегодня, нет. Я привезла с собой кое-какое белье для штопки: там у меня нет на это времени.Она отказывалась пойти со мной и объясниться. Значит, таков ее ответ. Ладно, я покажу ей, что не менее упрям. Как обычно, она вышла к завтраку до того, как привела себя в порядок. Ей нравилось расхаживать в халате, не спеша потягивать кофе, покуривая «Голуаз», что выводило Элен из себя. Я вернулся к себе и на листке из блокнота написал: «Бернар погиб по приезде в Лион», затем подсунул записку под дверь. Я ничем не рисковал. Ни Аньес, ни Элен не входили в комнату Жюлии. Напротив, если Жюлия не знала о смерти своего брата, я мог выиграть. По логике она просто не могла знать об этом, поскольку правды не знал никто. Но тогда опять непонятно: почему Жюлия обращается со мной так, словно я Бернар? Нет, я должен разобраться! Во что бы то ни стало!Приложив ухо к стене, я слушал. Сегодня моя тревога была во много раз сильнее, чем накануне. Я ведь и записку-то подсунул под дверь, чтобы заставить Жюлию подойти поближе, чтобы быть уверенным, что услышу ее. И я отчетливо расслышал все. Она подошла к двери, даже не давая себе труда ступать тихо. Было слышно, как шуршит ее халат. Затем все смолкло. Надолго. Она читала. Прочла. И все. Секунду спустя она уже мирно занималась своими делами. По крайней мере ее манера ступать, передвигать стулья, наливать воду убедила меня, что Жюлия отнюдь не потрясена. Правда, она дольше обычного задержалась в комнате. На страже этой чужой жизни, ощущая ее дыхание, ее присутствие рядом за тонкой кирпичной перегородкой, я с напряженным вниманием, до отупения анализировал каждый шелест, каждый стук, каждый скрип. Вот она заправляет постель, открывает чемодан… А потом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19