После этого не прошло и года, а Клаузен уже был на полпути к Москве, получив назначение в 4-е Управление Генштаба Красной армии, где после краткого введения в теорию марксизма получил приказ на марш.
«Секретарь генерала Берзина выдал мне 150 американских долларов и билет от Москвы до Харбина и приказал установить контакт с товарищами в Шанхае. Он показал мне фотографию и сказал, что я должен встретить человека, изображенного на ней, который будет приходить в шанхайский Палас-отель каждый вторник в 5 часов вечера. При этом я должен буду держать газету „Шанхай ивнинг пост“ в левой руке и трубку – в правой, и когда товарищ скажет мне: „Как Эрна?“, я должен ответить: „Шлет свой привет“.
В апреле 1929 года Клаузен связался с «товарищем» – Константином Мишиным, который отвел его в дом № 10 по Рю Доу во французской концессии. Здесь находились жилой дом, школа и мастерская для двух человек. В качестве прикрытия Клаузен использовал работу в автомастерской «Белый Русский», в свободное же время выслушивал длинные и насыщенные полезной информацией инструктажи от Мишина. Первым заданием Клаузена стало собрать мощный коротковолновый передатчик и установить радиосвязь с другой станцией с позывными «Висбаден», расположенной, вероятно, в Хабаровске. Передаваемые тексты писались на немецком или английском языке и перед отправкой шифровались.
Когда Клаузен выполнил это задание, ему было велено собрать комплектующие части для другого передатчика и передать их французскому дипломату для тайной переправки в Харбин. В августе 1929 и самого Клаузена послали в Харбин, где в отеле «Модерн» его встретил курьер, представивший его шефу советских агентов в Харбине Гломбергу-Отту. Спустя несколько дней Гломберг-Отт «пришел один и попросил меня отнести мою рацию в частный дом, принадлежавший американскому вице-консулу Лиллестрому – я решил, что это американский швейцарец».
В доме Лиллестрома Клаузена представили другому американцу, который вскоре ушел. «В течение последующих десяти дней я был занят установкой радиопередатчика в двух комнатах дома Лиллестрома

. Я сделал все так, чтобы Гломберг-Отт мог сразу начать отправлять в Москву сообщения, касающиеся китайской армии».
Вернувшись в Шанхай, чтобы продолжить работу в качестве связного группы, Клаузен переехал из дома Мишина в меблированные комнаты с пансионом. Среди обитателей этого дома была и Анна Валлениус, 31-летняя вдова. В Шанхай миссис Валлениус прибыла со своим ныне покойным мужем как беженка из Советов, и хотя она и приходилась невесткой генералу Мартти Валлениусу из генштаба финской армии, денег у нее было совсем немного. После смерти мужа она поначалу зарабатывала на жизнь в качестве белошвейки, а затем устроилась медсестрой в Шанхайскую инфекционную больницу. Обращение, которому она подверглась, находясь в руках большевиков, и ее нынешние стесненные обстоятельства сделали ее непримиримым врагом коммунизма.
Но, по иронии судьбы, Анна Валлениус влюбилась в Клаузена. Он, судя по всему, хороший автомеханик, неплохо зарабатывающий… И Клаузен, хотя и не был полным идиотом, но ответил на ее чувство. И хотя ее политические взгляды были прямо противоположны его убеждениям, как и убеждениям всего шпионского аппарата, Клаузен жил с ней и в конце концов женился на ней, не поддаваясь давлению своих московских начальников, требовавших, чтобы он разошелся с Анной. В показаниях, данных в японской полиции, он говорил о жене пренебрежительно, да и она говорила о муже достаточно зло и враждебно. Но Анна никогда не предавала его. Она отправлялась вместо мужа на несколько опасных заданий и свою ненависть к коммунизму выразила одним, но очень важным, способом: у Макса и Анны не было детей – Анна категорически заявила мужу, что никогда не принесет в мир ребенка от советского агента Здесь следует учесть, что Анне в то время было далеко за 30 и что от первого мужа, за которого она вышла совсем молоденькой, у нее тоже не было детей.

.
В январе 1930 года «Джим» передал Клаузена недавно приехавшему Рихарду Зорге. За процедурой, которая последовала, как всегда скрытный и молчаливый «Джим», царь и бог подполья, просто сказал Клаузену: «Твой друг остановился в Анкор-отеле и хотел бы тебя видеть. Ему удобно встретиться около 10». Этим другом был Джозеф Вейнгард, которого Клаузен знал еще в Германии. А через неделю Вейнгард привел Клаузена в другой отель, чтобы «встретиться с человеком, который хочет видеть тебя». Человеком этим был Рихард Зорге. В шпионской карьере Клаузена наступил звездный час. В течение года Зорге стоял во главе всех операций в Шанхае, а Клаузен был шефом радиоподразделения.

ГЛАВА 6
ЗОРГЕ ЗА РАБОТОЙ

Гигантская волна забастовок в Китае уже пошла на убыль, когда Рихард Зорге прибыл в Шанхай, чтобы приступить к выполнению своего задания. Кули, работавшие во французской концессии и международных сеттльментах, похожие на взбесившуюся, сокрушающую все на своем пути машину в попытке сбросить груз белого человека со своих спин, были приведены в чувство китайскими промышленниками, уже почувствовавшими издержки беззакония на своих кошельках. Поначалу эти туземные индустриализаторы поощряли забастовку, предвидя удешевление стоимости рабочей силы, если «белый» бизнес будет изгнан из Шанхая. Но это соединение алчности и «патриотизма» на деле оказалось самоубийственным, и китайцы наконец заставили кули вернуться к работе. Шанхай успокоился до уровня своего обычного бурления.
Прибыв в город сразу вслед за вспышкой гражданской ярости и насилия, Зорге вскоре должен был оставить его. Измученный город вновь был охвачен военным насилием. Однако шанхайский инцидент, предвестник тотальной японской войны в Китае, сделал миссию Зорге вдвое более важной для его хозяев в Москве, что в конечном итоге и привело его в Токио – к успеху и тюрьме Сугамо.
В своей суховатой, немногословной немецкой манере Зорге описывает новую работу под заголовком «Шпионская деятельность журналистов в Китае между январем 1930 и декабрем 1932 гг. А. Организация китайской группы».

«Я приехал в Китай с двумя сотрудниками-иностранцами «Алекс», глава группы, он вернулся в Россию через шесть месяцев, передав руководство Зорге; Вейнгард, радист, вскоре был заменен более способным Клаузеном

, которые передавал и мне приказы и распоряжения, полученные от 4-го Управления Красной армии. Единственным человеком в Китае, на которого, как я знал, могу положиться, была Агнес Смедли. О ней я впервые услышал еще в Европе. Я настоятельно просил ее о помощи в организации моей группы в Китае и особенно в подборе сотрудников-китайцев. Я старался как можно чаще встречаться с ее молодыми друзьями-китайцами, предпринимая специальные попытки поближе познакомиться с теми, кто добровольно хотел бы сотрудничать со мной и работать на иностранцев из-за своих левых убеждений».

Через Агнес Смедли Зорге мог также вербовать белых и японцев. Она же служила и своего рода связным для контактов с теми людьми, с которыми Зорге не мог или не считал для себя возможным встречаться лично.
Миссия Зорге изначально базировалась на уверенности, что «события на Дальнем Востоке неизбежно приведут к серьезным последствиям в великих европейских державах и в Соединенных Штатах, и могут привести к кардинальному изменению существующего баланса сил». В 1945 году Дж. Пауэлл и Д. Истмен сформулировали это более кратко, заявив, что «судьбы мира поставлены на карту в Китае». В 1951 году генерал Макартур рискнул карьерой и репутацией, чтобы сделать этот факт предельно ясным для упрямого, одержимого политикой и «красным» влиянием Госдепартамента времен Трумэна – Ачесона. Что касается Зорге, то еще в 1930 году он осознал важность Дальнего Востока – и получил полное одобрение Москвы. И Зорге оказался прав – он был реалист. А Госдепартамент был неправ – он замечтался.
И в то время как американские дипломаты в Китае приступали к сочинению длинных и энергичных апологий в защиту «аграрных реформ» и «так называемых коммунистов», у Зорге уже был ясный и определенный мандат на то, чтобы «добывать, узнавать и проникать». Обязанности его были четко сформулированы:

«Среди основных вопросов, ответы на которые мы пытались найти с помощью нашей шпионской деятельности, – писал он, – были, например, следующие: какие слои народа поддерживали нанкинское правительство? Какова истинная природа изменений, происшедших в социальной базе правительства? Отношение интеллектуалов было различным, но с расширением правительственных бюрократических структур некоторые из интеллектуалов становились правительственными чиновниками».

Его обширные отчеты, представленные с конца 1930 и до середины 1932 годов, служили основой для осторожного обхаживания этих классов, особенно правительственной интеллигенции. В конце концов, эти самые люди, неуклонно поднимавшиеся во все более и более высокие эшелоны власти в Гоминдане, и внесли бесценный вклад как в падение националистического правительства Китая, так и в убеждение наивных американцев в том, что именно они, интеллектуалы, и есть самая беспристрастная и «демократическая» оппозиция ужасному тирану, каковым является в глазах общественного мнения Чан Кайши. И когда китайские коммунисты взяли верх, все эти давнишние ниспровергатели тирании гуртом перешли на сторону «красных».
С изгнанием Бородина, Блюхера и других советников китайской национальной армии, Советский Союз утратил главный источник поступления военной информации. И потому эта область деятельности также была передана Зорге. Его попросили собирать:

«…всю возможную информацию о различных дивизиях, поддерживаемых правительством, и о реорганизации китайской армии, проводимой немецкими военными советниками (которые были приглашены еще до эры Гитлера, чтобы вытеснить русских). Более того, нам пришлось отслеживать все перемены, происходившие как в высшем военном командовании, так и в вооружении укрепрайонов и военных соединений… Мы постепенно накапливали информацию, касающуюся т. н. дивизий Чан Кайши, оснащенных самым современным оружием, а также дивизий сомнительной надежности… Факты такого рода я получал главным образом через китайцев – членов моей группы, но кроме того важную информацию я получал лично от немецких военных советников и бизнесменов, занятых импортом оружия…
Мне (также) было приказано постоянно собирать информацию, касающуюся внешней политики нанкинского правительства… Было очевидно, что она находилась в большой зависимости от Англии и Соединенных Штатов и что с практической точки зрения подобная внешняя политика выступала в качестве платежного средства.
Было очень интересно наблюдать эту политику опоры на британскую и американскую поддержку во время шанхайского инцидента в 1932 году. Англия и Соединенные Штаты предпринимали отчаянные усилия с целью помочь нанкинскому правительству в его противостоянии с Японией».

В то же время Зорге не спускал глаз с британских и японских сделок с антикитайскими фракциями. Даже в те дни Великобритания «использовала Гонконг как базу для маневров» против Чан Кайши – то есть проводила политику, которая и увенчалась успехом в 1950 году, когда «антикоммунистическое» лейбористское правительство Англии с неприличной поспешностью признало китайское коммунистическое правительство.
Планы нанкинского правительства разрешить, наконец, извечный китайский сельскохозяйственный кризис, также входили в круг интересов Зорге. Как и вопросы промышленного развития. Китай предпринимал попытки ускоренного развития своей текстильной промышленности – и достаточно успешные, чтобы угрожать интересам японских текстильщиков. Китай также создавал новые арсеналы и обновлял старые в ответ на растущую японскую военную угрозу в Китае и Маньчжурии. «Я был в состоянии точно определить производственные возможности нанкинских и ханькоуских арсеналов, получая официальные диаграммы, стат. отчеты и другие конкретные документы. Мне также приходилось анализировать полученную информацию о китайских воздушных трассах». Эта и другая информация была поистине бесценной для китайских коммунистических армий.
От «молодого сотрудника американского консульства», из осторожности не названного, и от Агнес Смедли Зорге получал информацию о роли США в тихоокеанском регионе.

«Американская деятельность в Китае, состоявшая главным образом в крупных вложениях в радиовещание и авиационную промышленность, систематически направлялась американскими бизнесменами и торговым атташе из шанхайского консульства. Соединенные Штаты развили также дипломатическую активность в связи с проблемой экстерриториальных прав и прекращением военных действий в Шанхае».

В последней области США пользовались поддержкой Великобритании, безнадежно взиравшей на дешевизну японской рабочей силы, японские методы массового производства и растущую агрессивность Японии, все настойчивее выталкивающую Англию с азиатских рынков. Однако по проблеме экстерриториальности Британия уже не была столь же активным партнером.
Зорге пророчески заметил:

«Соединенные Штаты займут место Великобритании в качестве главенствующей силы на Дальнем Востоке. И признаки этого уже появились в то время. Британская активность в Азии шла на спад, и потому СССР был поставлен в условия, когда он был вынужден придавать большее значение дипломатическим отношениям с Соединенными Штатами».

В то время, когда были написаны эти слова, Советский Союз уже был «союзником» Соединенных Штатов, но в период, о котором идет речь, президент Рузвельт еще не признал Россию; соглашение Халл – Литвинов, нарушенное коммунистами едва ли не сразу после подписания, пока оставалось кремлевской мечтой.
Что сделало «обсуждения» и «консультации» более неотложными – так это хладнокровное вторжение японских империалистов в Маньчжурию в 1931 году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32