– воскликнула Люся.– Мы узнали очень многое, кроме самого главного. Мы не знаем, где портрет и как фамилия художника Егора, – ответил Номер Первый. – А все-таки мы выясним истину до конца! – заключил он, стукнув ладонью по скамейке.Мы собрались уходить. Ларюша подошел к Люсе:– Вы останьтесь, пожалуйста.Люся молча кивнула головой и покраснела. Женя также остался. Ни он, ни Ларюша ни за что не хотели нам показать, как у них получается Люсин портрет.– Будет готово – покажем, – говорили они.Ларюша вышел на крыльцо нас провожать.– Да, я забыл спросить… – Как всегда, самые важные разговоры начинаются после прощания… – Как поживает Номер Четвертый, наш бывший хозяин? Не развел еще голубых георгинов?– Иван Тихонович-то? – спросил Номер Первый. – Представь себе, Ларюша, пропал он куда-то, понятия не имею. Да, кстати, он ведь тоже Нашивочников.– Нашла! – Соня завизжала на всю улицу и кинулась ко мне. – Нашла! Это наш сердитый Нашивочников!И я вспомнил:– Ну конечно, он! Я его знаю!Под крышей дома нашего хозяина в Золотом Бору прибита дощечка: «Улица Белородничная, дом номер 5, Нашивочников И. Т.».Номер Первый схватил меня за руку:– Вы его знаете? Где он сейчас?– Иван Тихонович, угрюмый, неразговорчивый, волосатый? Вы его тоже знаете? – И я схватил Номера Первого за руку.– С такими бровищами, с такими усищами и бородищей?.. – показывая руками, кричала Соня.– Это Номер Четвертый! Изыскатель Номер Четвертый! – От избытка чувств Номер Первый кричал еще громче Сони.– Гм-гм! – глубокомысленно промычал Ларюша. – Но я никогда не видел у нашего любецкого хозяина портрета. Никогда и разговоров о портрете не было.– И я у своего не видел, а я был и в комнатах, и в чуланах, и в кладовке, – подтвердил я.– Так-то он и повесит вам портрет на стену, если только портрет у него! – горячился Номер Первый. – Он его в подвале спрятал, в сундуке за семью замками запечатал. Вот куда Иван Тихонович делся! В Золотом Бору теперь его логово! Голубые георгины еще не вывел? Он с ума сошел с этими георгинами! Знаменитый цветовод! Это из-за георгинов, Ларюша, твой отец прозвал его изыскателем, а какой он изыскатель? Он вроде улитки, запрятался в свою раковину, ни с кем знаться не хотел! Что он там у вас делает? Показывал он вам свой сад? – возбужденно восклицал и спрашивал Номер Первый.– А действительно, он меня в свой сад никогда не пускал, – растерянно ответил я.– Я один раз в щелочку сквозь заборчик подглядывала, а он меня прогнал, – пролепетала Соня.– Никогда никто на свете, – возбужденно рассказывал Номер Первый, – не мог вывести голубые георгины, а он говорит: я выведу. А тут наш завод бутылочный решили перестраивать: новый хрустальный цех возводить. В какую сторону расширять: где целую улицу сносить или где один дом мешает? Участок отвели Ивану Тихоновичу на другом конце города, в два раза лучше прежнего. Нет, не захотел переселяться, жаловался всем и каждому, даже в Москву ездил. Мои георгины, говорит, в мировом масштабе открытие, я этому делу всю жизнь посвятил. Так и уехал из Любца, даже ни с кем не попрощавшись. А оказывается, совсем недалеко перебрался… Вот что! Завтра же в Золотой Бор. Нагрянем к нему в гости.– Я тоже поеду с вами. Будем вместе искать! – воскликнул Ларюша. Он быстро обернулся к Люсе: – Я там допишу ваш портрет. Хорошо? – тихо спросил он ее.– Хорошо, – прошептала Люся.Мы все по очереди пожали руку Ларюше. Я дал ему свой адрес, завтра с утра он явится к нам, а после обеда мы отправимся в Золотой Бор.Должен сказать: после виденного и слышанного за день у меня голова кружилась и ноги едва двигались. С Номером Первым и Майклом мы покатили на такси домой обедать, а неутомимые изыскатели отправились на троллейбусе и на метро на Выставку достижений народного хозяйства.Плотно пообедав, улеглись мы с Номером Первым немножко подремать. Проснулся я только к вечеру. Нашего гостя в комнате не было, только Майкл, привязанный к ножке стола, тоскливо поглядывал на меня. Из кухни слышалось отдаленное журчание голосов. Видно, опять оба историка сели на своего любимого конька.Ребята явились поздно и до такой степени утомленные, что не стали ни обедать, ни чай пить. Они хотели только спать, спать и спать.Люся и Женя явились еще позднее.Ночь прошла без всяких приключений.Утром Тычинка взял меня под руку и шепотом сообщил такую новость, что от удивления я даже зашатался.– Я спешу на работу: сегодня же беру отпуск и еду с вами в Золотой Бор.Тычинка, который никогда не ходил ни в кино, ни в театр, потому что «далеко», который двадцать лет никуда из Москвы не выезжал, этот самый благонамеренный, пунктуальный Тычинка вдруг задумал к нам присоединиться!Несмотря на ранний час, неожиданно из своей комнаты выплыла Роза Петровна и объявила мне страдальчески-дрожащим голосом, что она никогда в жизни в минуты опасности не покидала своего супруга и тоже отправляется вместе с нами путешествовать. Глаза бедной Розы выражали такую невыразимую, безысходную скорбь, точно ее вели на казнь и уже палач занес над ее головой топор. Она никого стеснять не будет, мешать нам не будет и намеревается только заботиться о своем любимом Ванюшечке. Остановятся они в гостинице.Что ж, мне оставалось только не очень веселым голосом сказать:– Как я рад, что вы тоже будете нам помогать!Явился Ларюша с чемоданом, ящиком с красками, мольбертом и складным стульчиком и сейчас же вместе с Женей уселся рисовать Люсю, закутанную в сари.А после обеда вся наша веселая изыскательская компания, а также Тычинка и Роза Петровна сели в поезд и покатили в Золотой Бор.Оглядел я всех изыскателей, когда они сидели в вагоне. Куда делся их прежний нарядный вид? Запыленные, измятые рубашки, измятые брюки и юбочки. Но зато как они весело смеются, как возбужденно переговариваются, стоя у открытых окон! Люся и Ларюша уединились в конце вагона и оживленно о чем-то беседуют. Один Володя-Индюшонок с кислым лицом сидит рядом с Магдалиной Харитоновной и рассматривает свои безнадежно испорченные небесно-дымчатые брюки. Глава двадцатая У него или не у него? Группа самых любящих мамаш торжественно встретила нас на перроне золотоборской станции с букетами цветов. Мы все разошлись в разные стороны. Гостиницы в Золотом Бору никогда не существовало, и Тычинка с супругой и с двумя увесистыми чемоданами направились в Дом колхозника. Я и Соня повели Номера Первого и Номера Шестого (Ларюшу) к Номеру Четвертому (нашему хозяину).Я, признаться, удивился: еще сегодня утром Номер Первый так неодобрительно отзывался о золотоборском Нашивочникове, а тут оба они встретились, как старинные друзья, обнялись и расцеловались. То ли тогда Номер Первый сгоряча маленько переборщил, то ли сейчас готовился плести тончайшую дипломатическую интригу. Так же крепко чмокнулся Номер Первый и с нашей хозяйкой, наконец-то вернувшейся домой после месяца свадебных торжеств.Ларюша с высоты своего страусиного роста наклонился и нежно клюнул в макушку сперва хозяина, потом хозяйку…Пиршество с яичницей, с оладьями, с заветной прошлогодней вишневой наливочкой, с вареньем, с расспросами, с восклицаниями, воспоминаниями затянулось до поздней ночи.Но о портрете, разумеется, мы ни гугу.Самовар еще пел свою тонкую комариную песенку, когда, вспотевшие, красные, мы поднялись и, слегка пошатываясь, направились спать: я – в свою комнату, Номер Первый с Ларюшей – на пышные пуховики и подушки в прохладную светелку, всю пропитанную освежающим смоляным духом.Утром после вкуснейшего чая со сливками, ватрушками и вареньем мы попытались повести разведку.
– Ну, Иван Тихонович, покажи нам свои владения, – сказал Номер Первый.Процессия с хозяином во главе и с Майклом в хвосте двинулась из комнаты в комнату. В зале по стенам висели плакаты с тракторами и кукурузой; единственная картина масляными красками изображала двух лупоглазых красавиц, плававших на лодочке по ярко-лазурному озеру, окаймленному деревьями, похожими на кочаны капусты. В моей и Сониной спальне вообще, кроме кроватей, стола да старинного зеркала-трюмо, ничего не стояло.Мы увидели светелку, пропахшие мышами два чулана, кладовую, сени; один из чуланов, более грязный, был набит разной запыленной рухлядью: разломанными стульями, старой упряжью, ржавым металлоломом – койками, дырявыми кастрюлями и прочей дрянью. В другом чулане, почище, стояли три громадных, кованных железом сундука. На эти сундуки и Номер Первый и я сейчас же обратили внимание. Мы молча обменялись красноречивыми взглядами.В кладовой угол занимал неуклюжий ларь с мукой, на полках выстроились бесчисленные банки с вареньем, по стенам висели сита, решета, медный безмен, на полу стояли ведра, бидоны, чугуны.Процессия перешла во двор, побывала в коровьем хлеву, у поросенка, в курятнике, в погребе, осмотрела дом снаружи, заглянула под крыльцо. Номер Первый деловито оценивал добротность бревен и дома и надворных построек – стукал пальцем по торцам. пробовал отколупывать щепочки. Взгляд Ларюши рассеянно блуждал по сторонам.В конце концов мы подошли к калитке, ведущей в сад. Номер Первый протянул было руку, чтобы отодвинуть щеколду, как вдруг хозяин, толкнув меня, встал перед калиткой и загородил дорогу.– Туда не ходить! – отрывисто сказал он. Его короткие пальцы крепко вцепились в щеколду.– Что так? – деланно-спокойно спросил Номер Первый.– Боитесь, яблоки буду таскать, как двадцать лет назад? – пошутил Ларюша.– Ну, давай, давай, покажи, что у тебя там растет. – Номер Первый бесцеремонно взялся за руку хозяина.Но тот решительно держал щеколду. Казалось, скорее калитка сорвется с петель, чем он пропустит нас в сад.– Нельзя, и всё, – дважды упрямо повторил хозяин. – Потом, может, покажу.Что ж, нам осталось только пожать плечами и вернуться в дом.– Обнаружены два весьма и весьма подозрительных места, – шепотом сообщил Номер Первый, тяжело отдуваясь от волнения. – Искать – либо в этих сундуках, либо в неизвестной постройке в саду.– Я с вами вполне согласен, – подхватил я. – Но как организовать поиски? Надо подумать, посоветоваться с изыскателями, с нашим Тычинкой – Иваном Ивановичем.– Да, да, пойдемте к нему. Кстати, посмотрим, как они там с женой устроились, – предложил Номер Первый.Розу Петровну мы встретили на улице. Ее тоскливый взгляд говорил, что снова случилась какая-то неприятность. Умирающим голосом она поведала нам длинную и унылую историю.В Доме колхозника имелись четыре большие комнаты – три мужские, одна женская. В каждой комнате стояло по шесть коек. Неприятности начались с самой первой минуты, когда неумолимая дежурная администраторша разлучила любящую супружескую пару.– Впервые за сорок лет! – жаловалась кроткая Роза Петровна. – Бедный Иван Иванович совершенно изнемог. Он ценит только классическую симфоническую музыку и не выносит гармошки… Происходит слет молодых колхозников. Они являются так поздно, шумят, смеются, хлопают дверями…Сейчас Роза Петровна пыталась найти частную квартиру. Она заходила подряд во все дворы, но, увы, безуспешно. В одном дворе ее защипали гуси, в другом – обрызгал грязью грузовик, въезжавший с дровами, в третьем – залаяла на нее собака…– Не беспокойтесь, – утешала Розу Петровну Соня, – я вам найду чудесненькую комнату у кого-нибудь из пионерских родителей.Гордая принятым на себя поручением, задрав нос, она увела Розу Петровну.Подбежал Женя-близнец и о чем-то оживленно зашептался с Ларюшей. Оба они с мольбертами и прочим багажом художников отправились рисовать Люсю. Майкл увязался за ними.Номер Первый и я поспешили в Дом колхозника. Молодые постояльцы сейчас были на своем слете. Тычинка одиноко лежал на койке с мокрым полотенцем на лбу. Хриплые выкрики булькали из репродуктора, подвешенного над его изголовьем. «Левую ногу поднять! Опустить. Правую ногу поднять! Опустить». В такт музыке расслабленный Тычинка мог поднимать и опускать только свои красные от бессонницы веки. Увидев нас, он повернул голову набок и, страдальчески улыбаясь, признался, что ради искусства готов вытерпеть даже урок гимнастики из этого испорченного репродуктора.Мы сейчас же увели Тычинку с собой. Возле крыльца нашего дома толпились все мальчики-изыскатели, а из девочек – только Соня. Моя дочка объявила, что отдельная комната найдена у близнецов и Роза Петровна уже там устраивается. Соня повела туда Тычинку.Витя Большой прерывающимся от волнения голосом начал рассказывать:– Мы, мальчишки, давно знаем, кто такой ваш хозяин. Никто в его доме не бывает, сам он в гости никуда не ходит. А раньше он был настоящий разбойник. Знаете, сколько у него награбленного добра: три серебряных сундука! Наверняка портрет спрятан в сундуках. Мы сейчас разрабатываем план, как их отпереть.И я и Номер Первый забеспокоились, предвидя недоброе, и сказали, что единственно достоверное в рассказе – это существование трех сундуков, и то не серебряных, а деревянных, окованных железными полосами. А есть ли в этих сундуках портрет или нет – это еще вопрос. В заключение мы посоветовали мальчикам потерпеть – может, нам удастся уговорить хозяина показать портрет.Вряд ли удовлетворились они нашими советами. Витя Большой оглядел своих спутников, свистнул, и все они куда-то поскакали мелкой рысцой.Вечером Тычинка и Роза Петровна пили у нас чай. Ларюша еще не приходил. Номер Первый решил подъехать к нашему хозяину с другой стороны:– А скажи, Иван Тихонович: Прохор Андреевич Нашивочников, живший лет сто назад в Любое, кем тебе приходится?Хозяин подозрительно посмотрел на нас из-под колючих бровей.– Прадед родной.Верных два часа бился Номер Первый, поминутно вытирая лысину платочком. Фразу за фразой, словно клещами, он вытягивал из неразговорчивого Ивана Тихоновича скудные сведения о его предке.Вот что мы узнали.О молодости своего прадеда Иван Тихонович не смог ничего рассказать. Он только вспомнил, что после смерти отца Прохор Андреевич получил в наследство маленькую фабрику азиатских платков. Ткались узорчатые платки из разноцветной пряжи, на ручных деревянных ткацких станках, по окрестным деревням и в подвале дома Нашивочникова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26