С поля боя. Тоже не надо исключать такой поворот.
Дед Пидя, приложив руку ко лбу, чтобы не мешало солнце, великим полководцем сурово вглядывался в панораму предстоящего сражения. Принял решение:
– Во так вот. Назначаю сектор обстрела. Справа – отдельно стоящее у обочины дерево. Слева – отдельно стоящий стог сена. – Прищурился. – Позицию здеся будем оборудовать. Грунт не разбрасывать, на бруствер дожить. Леха, в секторе обстрела кустарник вырубить и все до веточки вот тута сложить, для маскировки позиции. Саныч, травку перед бруствером выкосить.
– Да нету ее уже, дед, высохла вся.
– Тогда не надо, – легко согласился дед и взялся за лопату.
Дед Пидя свое дело знал. Уже через час пушка пряталась в укрытии как длинноносая птаха в гнездышке, один ствол настороженно торчал оттуда. Но дед и его завалил срубленной елочкой, не поленился сбегать на дорогу и проверить маскировку. Вернулся довольный.
– Ночевать здеся буду, в дозоре. Иде моя горючка? И огурца пусть хозяйка пришлет.
Не та, стало быть, горючка оказалась.

Когда приехал Андрей, мы как раз готовили «коктейли Молотова», Саныч заправлял бутылки бензином, затыкал пробкой. Яна азартно рвала на узкие полоски старую наволочку. Я обматывал ими бутылки чуть повыше донышка, оставляя короткий свободный конец.
– А что за рокот такой? – спросил Андрей, когда мы усаживались на мотоцикл. – Танки, что ли, на нас идут?
– Пидя храпит. Пушку караулит, – ответил Саныч, закрывая канистру. – Ну вот, ребята, и все. К бою готовы.

Теперь мне надо вокруг отделения побродить, в замочную скважину глянуть.
Андрей меня загодя высадил, а сам заявление Саныча повез.
Я, гуляя, прошел в скверик, выбрал хорошую лавочку, под сохранившимся Ильичем, осенявшим меня своей сжатой в крепкий кулак легендарной кепкой.
Конечно, будь я на легальном положении, все бы просто решилось. Но светиться мне пока никак нельзя. Ну а от скрытного наружного наблюдения как меня отстранить?
Ничего интересного я пока не засек, обычная суета городского отделения. Вот один сотрудник вышел, вот еще двое в «уазик» сели, вот Андрей сделал мне условный знак с крыльца, сел на мотоцикл и поехал меня дожидаться. Вот мой дружок Ломтев появился. Ишь ты – руки в карманах, в зубах трубка, из нее легкий дымок попыхивает – прямо не мент, а «джентельмент», видать, в стольном граде обкультурился. Подошел к белому «жигуленку», поставил щетки, позыркал по сторонам и уехал. Все ему пополам: Серого упустил, машину казенную потерял, личное оружие утратил, кран пожарный в хорошем доме выворотил – и ничего. Ну, ладно, придется мне самому его за все это наказать, если больше некому… Да, еще ведь на охранника напал, удостоверение свое на месте преступления оставил. Крут, ничего не скажешь. Куда же это он намылился, кабы знать…
– Куда теперь? – спросил Андрей, рассказав мне о приключениях Санычевого заявления.
– К Махноте, – важно ответил я, развалившись в коляске. – Хочу ему визит сделать. А что?
Андрей покосился на меня, улыбнулся, но ничего не сказал. Хороший парень.
Охранник в резиденции Махноты провел меня к его лысому секретарю: зеленый пиджак, красные брюки, галстук – отпад, вылитый попугай в штанах. Только без хохолка на макушке.
– Палыч, к шефу просится, нахальный.
«Здорово, Палыч, – мысленно сказал я. – Я тебя первый нашел».
– Хорошо у вас пахнет. – Я упал в кресло. – «Клан»? Или «Амфора»? Я слыхал, твой шеф такую марку курит? Жалко, я его не застал, мне посредники не нужны.
Палыч чуть заметно, презрительно улыбнулся:
– Шеф сюда не заходит. Посетитель надымил.
Как просто, оказывается. А мы-то с Андреем ловушки расставляли, методом исключения и отбора работали. Нет, все-таки я не очень умный человек, стало быть. Вот Яна сразу бы догадалась.
– Так что вам угодно? – прервал мои победно-самокритичные мысли попугай в штанах.
– Хочу записаться на прием. Имею очень хорошее предложение.
– Товар?
– Товарище! – с намеком подчеркнул я. – Легкий, но очень дорогой.
– Если блефуешь… – (Ну вот!) Он не мог скрыть интереса. – Если блефуешь, тебя за все конечности раскачают и выкинут за дверь. Со второго этажа.
– Если не пропустишь, – в тон парировал я, – то выкинут тебя. Вообще без всяких конечностей. Без выходного пособия и без права на пенсию.
– Хорошо. Завтра, – Он глянул в блокнот. – Семнадцать пятнадцать, устроит?
– Вполне.
И я откланялся.
– А как о вас доложить? – спохватился он вслед,
– Мистер Грей, – бросил я через плечо с небрежностью старого лорда.
Наглец, стало быть.

Я разыскал Андрея с мотоциклом, заметил, что он мне обрадовался. Думал, наверное, что мы расстались навсегда,
А вот и нет…
– Значит, Андрюша, – повторил я на прощание у ворот усадьбы, под грохот Пидиного спанья, – как договорились, держишься в стороне, вступаешь на завершающем этапе.
– И буду лавры пожинать?
– Это еще неизвестно.
– Вы, это… жилет своей жене отдайте, ладно? И Пидину каску…
Хороший парень.

Ночь я практически не спал.
Впрочем, это понятно. Хотя понимайте, как хотите. В меру своей испорченности, стало быть.
Утром еще раз проинструктировал и рассредоточил свое войско.
Яну и Прохора (берданка и пистолет) – в простреленный сарай, суровых фермеров, напуганных своей смелостью и предстоящей схваткой, – по флангам, командный пункт расположил на батарее, в центре.
Ждали долго, даже надоело, замерзли. Дед Пидя стал Санычу какие-то намеки делать.
– Ладно, – согласился тот. – Малость перед боем – не грех.
– Для куража, – уточнил дед.
Мы хватили самогонки, покурили, хватили еще.
– И будет, – с сожалением сказал дед, затыкая бутылку. – Не то спьяну деревню разнесем. А вот ужо после боя… Во так вот!
– Тихо! – вдруг сказал Саныч и лег животом на бруствер. – Идут!
Я выглянул. Из леса выползала колонна. Несколько «Жигулей», микроавтобус даже и какая-то старинная машина замыкающей. Не иначе сам Махнота соизволил полюбоваться работой своих головорезов?
А вот знакомой «Нивы» не было. Нехорошо. И тут же забыл об этом.
Дед приник глазом к прицелу, стал вращать маховички наводки. Ствол ожил, медленно пошел вправо, потом чуть вниз, замер.
– Во так вот, – прошептал дед. – Заряжающим будь, – напомнил Санычу.
Машины двигались медленно, угрожающе. В распутицу они здесь, конечно, не прошли бы, но сейчас подморозило, и путь был свободен, Пока. А потом им не уйти.
– И нам тоже, – прочитал и продолжил мои мысли Саныч, гнездо которого они собирались безнаказанно, точнее, показательно, разорить дотла. Чтобы другим неповадно было бунтовать. Чтобы хорошо запомнили мужики, что хозяин этой земли не хлебороб, а бандит…
– Давите их, давите! – донесся из задней машины, видимо, через мегафон боевой бандитский клич.
– Снаряд! – крикнул дед и открыл затвор.
Саныч загнал снаряд в казенник, дед лязгнул затвором и снова прижал глаз к прицелу.
И тут могучая ель у самой обочины качнулась, накренилась и, затрещав, стала все быстрее клониться к земле – и грохнулась поперек дороги перед первой машиной, дрожа ветвями.
Я привстал, оперся коленом о бруствер – позади колонны накренилось и рухнуло еще одно дерево.
Все, заперли. Теперь только или – или…
– Огонь! – скомандовал себе дед и нажал спуск.
Пушка рявкнула, подпрыгнула и выбросила из ствола длинный язык пламени: между машинами встал и осыпался красно-черный куст земли, осколки льда из лужи.
Саныч звякнул затвором – вылетела дымящаяся гильза, завоняло сгоревшим порохом – кисло, тревожно.
Из кустов полетели на дорогу бутылки, оставляя за собой в чистом холодном воздухе вьющиеся хвостики дымков.
Одна удачно разбилась о крышу «жигуленка», шедшего (теперь стоящего) вторым, и его сразу охватило разлившимся пламенем и черным дымом. Другие попадали почти бесполезно: две взорвались на земле, остальные вообще не разбились.
Из подожженной машины выбросились вооруженные люди: двое из них стали кататься по земле, сбивая пламя с одежды, двое других открыли огонь по кустам. Им дружно ответили ружейные залпы.
– Откат нормальный! – крикнул дед. – Снаряд! – И снова припал к прицелу, снова тронул маховичок – взрывом снаряда разметало дальнюю ель, ту, что перекрывала бандитам путь к отходу. Артиллерист!
– А ну пусти! – вдруг взвился над нами знакомый возмущенный голос. – Последний снаряд остался! Мазила!
Я обернулся: Яна, в сбившейся набекрень каске, вцепившись в дедов валенок, пыталась оттащить его от пушки. Дед брыкался свободной ногой, вопил:
– Уберите бабу! Снаряд!
Они ведь так пушку своротят.
Я схватил Яну в охапку и оторвал от деда вместе с валенком.
Ругаясь под нос, дед стал снова наводить пушку, поджимая босую ногу.
На дороге вовсю бушевало пламя, горящий бензин растекался по замерзшим колеям, поджигал неразбившиеся бутылки, добрался еще до одной машины, и у нее взорвался бак. Выскакивали из машин боевики, бросались в лес, в болота. Которые не замерзали даже в январе.
Машина Махноты, тыкаясь мордой туда-сюда, пыталась развернуться, нащупала проход в разметанной ели, вырвалась на свободу, стала набирать скорость.
Дед выстрелил. Снаряд разорвался почти под багажником.
– Во так вот! – сказал дед и вырвал у Яны из рук свой валенок.
Машину подбросило взрывом, будто она получила хороший пинок под зад. У нее разом распахнулось все, что могло, – все дверцы, капот, крышка багажника, сорвались с крыльев и покатились по дороге запасные колеса.
Из машины выпали водитель и, видимо, сам Махнота. К ним, со стороны шоссе, подлетела иномарка, подхватила и умчала.
– Ты почему здесь? – закричал я на Яну. – Пост оставила?
Она виновато вскочила и помчалась к сараю.
Я кинул взгляд на поле затихающего боя и побежал за ней. Но мог бы и не бегать, она управилась без меня. Правда, посмотреть стоило.
За сараем завершалась локальная битва. Толстяк корчился на земле, схватившись за ногу – достал-таки его Прохор картечью. Длинноволосый, навалившись на него, колотил его лицом о землю, пытался вырвать ружье.
Разгневанная Яна, потеряв каску, разметав по ветру свои прекрасные пепельные волосы, мчалась на них, размахивая дубинкой. Перехватила ее двумя руками и со словами: «Ах ты б…!» – обрушила на голову бандита. Хорошо – не на Прошкину.
Я бросил ей наручники, похвалил и вернулся на место основной схватки.
Дед Пидя и Саныч уже мирно выпивали, сидя рядышком на бруствере, свесив ноги, похожие на двух воробышков на заборе. С дороги подтягивались наши бойцы, ведя пленных. Подошел и Андрей.
Наши бравые воины бросали в кучу трофейное оружие и строились. Вот это так да!
Бандиты – закопченные, в болотной жиже, с побитыми в азарте и праведном гневе мордами – сбились в стаю, хоронились друг за друга.
– Потери есть? – спросил я.
– Есть, – ответил бородатый мужик с двустволкой образца 1700 года. – Васька Клюев в самом начале сбежал.
– А с их стороны?
– Один там лежит. У него наша граната в руке взорвалась. Мы ее бросили, а он, значит, подобрал.
– Ты им речь скажи, – шепнул мне Саныч. – Поздравь.
И я сказал:
– Молодцы, ребята! Победили врага. Стало быть, вот так с ними и надо воевать – беспощадно давить их всем миром. Пусть знают, кто на нашей земле хозяин!
Саныч подошел к пленным:
– Славная компания. Что с ними будем делать?
– Отпустим, – посоветовал один из бандитов.
– Нечего их отпускать! – качнулся вперед дед Пидя. – По законам военного времени: допросить и расстрелять!
Бандиты переглянулись, забегали глаза, языки по пересохшим губам.
– В болото их, – сказал бородатый партизан.
– Или повесить, – не совсем членораздельно, но упрямо предложил Пидя. – На отдельно стоящем дереве.
Я вышел вперед.
– Я полковник милиции. – Они враз повеселели: если моя милиция, значит, самосуд отменяется. – Кто из вас был у Белого дома? Во время событий.
Трое с готовностью растолкали своих коллег и вышли вперед, с надеждой уставились на меня, ждали теплого слова.
– Стреляли?
С усердием закивали, дураки.
– Фамилии, адреса, документы.
– А зачем? – осмелился спросить один из них, помоложе.
– Извещения родственникам пошлю. Андрей Сергеич, забирайте их под вашу охрану. Микроавтобус, кажется, уцелел – отвезите их к Матвееву (партизан бородатый), у него хорошее хранилище на ферме. Держите там до моего распоряжения.
Бандитов погнали как баранов к машине.
– А этих куда? – гнусаво спросил Прохор (опять нос пострадал), подтолкнув в спины Толстого и Длинноволосого, сцепленных наручниками.
Поддатый Саныч рассмеялся:
– А этих Леша пусть в офис доставит. Он там картошки наобещал. Ну нет картошки – дерьма отвезет. Не обманывать же людей. Мешки у меня есть…
А что? Это правильно. Обещал – сделай. Я ведь сравнительно честный…

Теперь еще два визита – и заслуженный отдых в кругу друзей, на очищенной от врага территории.
…В горотдел я вошел свободно. Можно теперь и Ломтеву показаться.
У него были часы приема населения, очередь перед дверью.
Я взялся за ручку, очередь взревела.
– Тихо, граждане, – веско сказал я. – Сегодня, стало быть, приема больше не будет. И скорее всего вам другого начальника дадут, – вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
Локтев встал, уперся кулаками в крышку стола.
– Пришел? – грустно спросил он.
– А как же – обещал ведь. Яйца-то подлечил, насильник?
– Это ты подбросил мои корочки в офис?
– Я. И всю документацию уничтожил. И всех подельников ваших взял. А тебе пистолет возвращаю. – Я положил перед ним его «Макаров». – Из этого пистолета, – добавил сравнительно честный Серый, – я семерых Махнотиных боевиков уложил. Последний патрон для тебя оставил. Не тяни. Я отсюда к Махноте еду, – и вышел, плотно притворив за собой дверь.

…Махнота стоял у камина, спиной ко мне, без интереса глянул через плечо. Отвернулся было… Но тут же подскочил, словно его шилом ткнули.
– Ты? – изумился он.
Я пожал плечами.
Он шагнул к столу и потянулся к кнопке.
– И не думай, – посоветовал я.
– Что ты хочешь?
– Объясню: затем, стало быть, и пришел. – Я сел в кресло, закинул ногу на ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11