Кто с тобой в деле, говори!
Когда чайханщик понял, что перед ним не джинн, а жандарм, он проглотил слюну, сжался, но ничего не ответил.
Жандарм, потеряв терпение, шевельнулся, сделал шаг вперед, раздраженно рявкнув:
– Ты что, немой? Говори! А вы – выходите наружу!
Он не знал, что внутри пещеры нет никого, кто мог бы выйти наружу… Староста же там, наверху, наоборот, собирался лезть внутрь. Этого жандарму тоже не дано было знать. В сущности, староста тоже не больно много знал и не так-то уж хотел спускаться – только консультация с четками побудила его на такое предприятие. Дело оказалось трудным. Ему никак не удавалось, согнувшись, упереться руками в противоположные стенки колодца – мешал большой живот. Староста вынужден был сесть (а точнее, брякнулся на задницу), потом он, ерзая, пододвинулся к устью колодца, спустил ноги в шахту, затем сполз туда до половины, так что смог упереться локтями, а потом медленно заскользил вниз. Тут из глубины пещеры послышался голос чайханщика.
Страх, чайханщика развеялся, к нему вернулось самообладание, он даже чувствовал себя увереннее. Он не спеша поднялся из-за гробницы, перевел дух, с расстановкой, как бы проверяя на вкус весомость и значимость каждого слова, проговорил:
– Ты меня напугал!
Жандарм с резкостью человека, находящегося при исполнении, спросил:
– Зачем ты сюда явился?
– А что – запрещено? – откликнулся чайханщик заносчиво и нагло. – А ты зачем?
Разъясняя свои права, жандарм объявил еще раз:
– Я – жандарм.
И хотя чайханщик по голосу и по наружности уже узнал его, но, чтобы уколоть, уязвить его самолюбие, сказал:
– Откуда это известно?
– Ослеп ты, что ли? – зарычал жандарм. – Да я полицейский служащий! – И он указал на свою жандармскую форму.
Чайханщик хладнокровно возразил:
– Я тоже полицейский служащий. Жандарм опешил:
– Ты – полицейский?… Какой же ты полицейский? Чайханщик, указав на свою одежду, ответил:
– А ты что – не видишь? Я тайный агент.
С этими словами он вышел из-за гробницы и спрятался за одной из скульптур.
Жандарм ему не поверил, но в душе его все же шевельнулось сомнение, и он мысленно говорил себе: «Неизвестно, может, это и правда, может, он здесь расследует особо секретное дело, может, все его хождения в деревню были из-за какого-то тайного государственного поручения?… Надо соблюдать осторожность. Но и допрос прекращать нельзя!» Итак, преисполненный сомнений и колебаний, он опять шагнул вперед и сказал:
– Выкручиваешься… – Потом, помолчав, продолжал: – А где твое оружие?
Жандарм опасался, что, даже если тот и не полицейский агент, пистолет у него все равно есть. Чайханщик выглянул из-за статуи:
– Тайные агенты оружия не носят, головой работают! – И он ткнул пальцем себя в лоб, показывая, где сосредоточены его умственные способности.
Жандарм склонялся к тому, чтобы поверить, но на всякий случай предпринял еще одну попытку:
– Удостоверение есть?
Чайханщик, сообразив, что надо быть поактивнее, закричал в ответ:
– Проваливай отсюдова!
Он нагнулся, подхватил какую-то штуку из кучи, наваленной около гробницы, – предмет похож был на сосновую шишку, сделанную из чистого золота, – и замахнулся, как бы собираясь швырнуть шишкой в жандарма.
– Вот как сейчас врежу! Дождешься!
Жандарм, направившийся было к нему, замер, потом метнулся за статую, в ужасе выдохнув:
– Лимонка?…
Чайханщик же, напугав жандарма, сам окончательно успокоился; злорадно посмеиваясь над униженным противником, он ответил:
– Апельсинка!… – И многообещающе добавил: – Из чистого золота. Вместе попользуемся.
Противозаконные дела всегда вызывали у жандарма отвращение, мысль о возможном соучастии с этим подонком бросила его в дрожь, потом его охватила ярость, и он вскричал на всю пещеру:
– Заткнись! Бесчестный вор! Это все – памятники древности. Ты должен пойти и сообщить о них в центр по науке и искусству. А не разворовывать. А ну живо, пошли!
И он четким шагом, с решительными и твердыми намерениями двинулся вперед, словно полицейский участок помещался тут же в пещере, третья дверь слева, и он безотлагательно передаст преступника в лапы закона, в жесткие тиски правосудия.
Но чайханщик непочтительно отрезал:
– Не подходи!
По-прежнему сурово жандарм приказал:
– Положи назад!
– Мотай отсюдова!
– Кому сказал, положи!
Тут жандарм, содрогаясь от негодования, нашарил рукой большую хрустальную чашу, оправленную в золото, – она стояла на гробнице, перед изваянием, за которым он прятался, – схватился за нее, как бы собираясь использовать в целях самозащиты, но передумал и сказал:
– Если в тебе осталась совесть, ты понимать должен: все эти вещи охранять надо. Это и есть отечество! Это и есть история! Отечество – это древняя история!
Чайханщик, который больше привык размышлять насчет содержимого кассы да большого медного самовара, поджал губы. Он не очень-то понял яркую речь жандарма, но пылкость ее натолкнула его на размышления. Он испытывал колебания, связанные, однако, не с тем, что он слышал, а с его собственными планами и намерениями. Вслух он сказал:
– Ну ладно, ладно, болтай себе, только не подходи. Но жандарм не отставал:
– Не подходить?! Угрожаешь мне, да?
Он был так возмущен неуважением к его должности и мундиру, что потерял власть над собой и вместо оскорбительного ответа запустил в чайханщика чашей. Угодив в камень гробницы, старинная чаша, конечно, разлетелась на куски. Чайханщик завопил:
– Такая твоя охрана?… Ты же сам ее и расколотил! – И метнул в жандарма золотой шишкой.
Жандарм, пригнув голову, спрятался за статуей, крича:
– Не бросай! Не бросай!
Но тот хватал шишки одну за другой и швырял в жандарма, наступая. Жандарм опять крикнул:
– Тебе говорю, не бросай! Прекрати!
– Коли ты прав, давай докажи! – возразил чайханщик. – Стреляй давай. Пистолет у тебя есть, давай защищайся или нападай.
Конечно, он вовсе не желал получить пулю в лоб. Он хотел проверить, есть ли у жандарма настоящее заряженное оружие, или его пистолет лишь бутафория. Если же пистолет заряжен, хотел заставить его расстрелять всю обойму, чтобы при случае, если дойдет до рукопашной, воспользоваться этим: либо одолеть противника силой, либо убедить его словом. И он продолжал швыряться золотыми плодами.
Но премудрый жандарм, весь во власти своих благородных помыслов, не. заподозрил хитрости и коварства.
– Я в соотечественников не стреляю! – заявил он. Чайханщик все не унимался:
– Ну стреляй же, давай скорее! – а сам все кидался тяжелыми шишками.
– Не стану. Я не стреляю в соотечественников, – говорил жандарм (он знал, что лозунги надлежит повторять), продолжая пятиться назад, пока не упал, наткнувшись на гробницу.
А чайханщик метал и метал свои снаряды. Жандарм отполз за гробницу, спрятался. Фуражка с него свалилась. Чайханщик, не выказывая ни малейшего уважения к его достоинству, его возвышенным намерениям и обнаруживая этим свою низкую сущность, сказал:
– Да у тебя патронов нет, вот что.
Это было оскорбление, настоящее оскорбление! Жандарм выхватил из кобуры пистолет, направил его вверх и возопил:
– А это что?!
– Не заряжен он! – заорал в ответ чайханщик, продолжая швырять шишки.
Гордость и желание отстоять авторитет своего оружия заставили жандарма возразить:
– Очень даже заряжен. Вот как выстрелю сейчас!
– За чем же дело стало? Стреляй!
– Не буду я в тебя стрелять. Воров не отстреливаем.
– Тогда хоть в потолок стрельни!
И тот выстрелил. Потолок, он что? Всего лишь свод пещеры, он неживой, ему не больно, в него можно стрелять…
От удивления (смешанного с подстрекательством) чайханщик протянул:
– Кажись, и вправду заряжен… Ну, молодец, дядя, пальни-ка еще! Стреляй на всю катушку, давай покажи, на что ты способен!
Жандарм, поднимая пистолет, взревел:
– А ты меня не подначивай!
– Стреляй, пока пули есть!
И в пещере затрещали выстрелы, наполнив дымом воздух, заставив содрогнуться памятники древности, а старосту в шахте колодца вынудив пожалеть о своем намерении. Староста перепугался и хотел повернуть назад, но это ему было не под силу. С испугу он выпустил из-под контроля мочевой пузырь, и у него потекло по ногам – до самого низка шаровар. Когда струйка жидкости отделилась от нижнего края шахты и полилась в пещеру, сверху на нее упал луч света. Чайханщик заметил: что-то капает. Он понимал, что если в колодце нет дна, то и воды в нем быть не должно. Может, вода пошла из стены? Во всяком случае, он решил расценить это как доброе предзнаменование, и тут староста свалился вниз. От шума выстрелов, прогремевших над ухом, жандарм не расслышал шума падения, хотя староста шмякнулся очень даже крепко. Жандарм, попав в пещеру, смотрел только вперед, стоял он спиной к шахте, взгляд его был прикован к чайханщику, слух поглощен выстрелами, а прочие чувства – охраной порядка и благими намерениями, так что у него просто не было возможности заметить старосту и все то, что происходило за его спиной. Но чайханщик видел все. Особенно с того момента, когда ему открылся блеск тех светлых капель; он напряженно ждал, что ситуация изменится. Как она изменится, неизвестно, но он надеялся, что к лучшему. Выяснилось, что жандарм в этой пещере – чужак, ничего про нее не знает, а его взгляды, его подход к сокровищам явно расходятся с общепринятыми взглядами. Следовательно, кто бы ни оказался здесь, конфликт его с жандармом неминуем. Тогда чайханщик сможет объединиться с кем-нибудь из двоих против другого… Или хотя бы так: поскольку жандарм стоит между ним и пришельцем, он поневоле повернется к новоприбывшему, вот тут-то у чайханщика появится шанс одним прыжком подскочить к жандарму и вырвать у него пистолет. Этот план он надумал с той же быстротой и легкостью, с какой, завидев в своей чайхане путешественника, одетого побогаче, назначал новую цену на челоу-кебаб, чай и пепси-колу. И вот при виде старосты он вышел из-за гробницы, стащил с головы шапку, вытер ею потное лицо и мягко, внятно и миролюбиво сказал:
– И вообще-то, зачем было вам стрелять?… Присаживайтесь, давайте поговорим.
Жандарм твердо и непреклонно, хотя в тоне его прорывались обида и раздражение, отвечал:
– Мне с тобой разговаривать не о чем. Полицейский при исполнении обязанностей противозаконных разговоров не ведет!
Чайханщик внимательно следил за тем, как староста поднялся, начал оглядываться, потирая мокрые штаны. Полным притворной доброжелательности тоном, с профессиональной показной почтительностью он спросил:
– Твой семизарядник на сколько патронов?
Детских вопросов об очевидных вещах жандарм вообще не переносил – разве что от вышестоящих, да и те терпел только из дисциплинированности и в силу традиции. Поэтому он сквозь зубы прорычал:
– Раз семизарядный пистолет, значит, в нем семь патронов, болван ты этакий!
Чайханщик подошел ближе и, по-прежнему соблюдая вежливость, попенял ему:
– Вы, конечно, человек ответственный, да только неучтивый. Жандарму не подобает бранных слов говорить. Особенно в таком месте. Одно дело, кабы мы наверху были, а под землей – неудобно за вас даже.
Жандарм облокотился о гробницу и сказал все так же сердито и сквозь зубы:
– Хочешь сказать, что, если втайне, под землей, воровство и бесчестность уже не грех?
Чайханщик, который все высматривал, что там делает староста, попытался, играя бровями, дать тому понять, что надо поскорее включаться в игру. Но хотя при известных объяснениях в полутьме брови и всякие выкрутасы ими очень даже хороши, однако в подземной пещере при данных обстоятельствах (во всяком случае – в данный момент) они себя совершенно не оправдывали: староста ничегошеньки не понимал. Чайханщик вынужден был одновременно заговаривать зубы жандарму и инструктировать старосту. Он начал:
– Начальник, я что хочу сказать: нам надо всем вместе держаться, нам поддержка нужна… Помогать надо друг другу, помогать. Тут под землей золота полным-полно, под каждым камнем золото и самоцветы. Чем ссориться да ругаться, договоримся лучше. Поделимся. Бог нам послал – возблагодарим Бога. Чем нас меньше, тем больше каждому достанется.
Староста начал соображать, что к чему, он тихонько двинулся к ним. Жандарм, кусая губы, погрузился в размышления. А чайханщик все распинался:
– Снаружи никто не знает, что тут есть да что случилось. Или сейчас случится!
Староста добрался до гробницы, возвышавшейся позади жандарма. Поверх надгробия, вместе с золотым гребнем и зеркалом, лежал большой золотой таз. Староста кивком показал на него чайханщику, как бы спрашивая: «Тазом годится?» Тот, продолжая говорить, закивал и от нетерпения почти прокричал конец последней фразы, а потом еще нетерпеливее, громко и резко выпалил:
– Ну давай! Кончай скорей.
И таз с глухим звоном опустился.
45
Художник выдавил из тюбика на палитру красную краску и кончиком кисти стал смешивать ее с теми, что уже были там. Трихвостень спросил:
– Зачем ты мешаешь разные краски?
– Как это ты говорил: «Болтун вопросы задает…»?
– Да нет, я серьезно. Зачем ты их перемешиваешь?
– Чтобы получить нужный цвет, – ответил художник. – Такого в готовом виде не бывает. Никогда не найдешь такого сочного и яркого оттенка, который тебе требуется для этой именно картины. Потому что каждый цвет – составной.
46
Таз с такой силой трахнул жандарма по голове, что пистолет вывалился у него из рук, а сам он, беспомощный и бесчувственный, опустился наземь. Чайханщик рванулся к нему, чтобы подхватить пистолет, покатившийся на золотой песок, но отлетевший в сторону золотой таз подвернулся ему под ноги. Он пинком отшвырнул его, пошатнулся, но сохранил равновесие, однако при этом потерял время: когда чайханщик выпрямился, было уже поздно. Пистолет был в руках у старосты.
Староста, все еще во власти раздумий о собственных браконьерских проделках с углем, сказал:
– Уж как он ко мне цеплялся! – и пихнул упавшего жандарма ногой.
Терпение чайханщика истощилось, обозленный потерей пистолета, он протянул руку и безапелляционно объявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23