Этот ледяной поток несся не в мирную
Уилламетт, которая в свою очередь впадала в великую Колумбию. Нет, эти
бурные воды устремлялись прямиком на запад, к океану.
- Добро пожаловать в солнечный Южный Орегон, - провозгласил
присмиревший Бокуто.
Небо здесь было почти безоблачным, даже деревья казались более
раскидистыми и дикими, чем на севере.
Впечатление дикой суровости подтвердилось, когда им стали попадаться
небольшие укрепленные селения. Молчаливые мужчины, сузив глаза, издали
наблюдали за отрядом и пропускали его дальше, не окликая. Об экспедиции
они знали заранее, и было ясно, что хотя здешний люд ничего не имеет
против почтальонов, однако относится с подозрением к любым чувакам.
На ночлег остановились в деревушке Сатерлин, и Гордон поближе
познакомился с местным образом жизни. Дома здесь были просторные и пустые,
без удобств, еще сохранившихся на севере. Почти никто не избежал отметин,
оставленных болезнями, недоеданием, непосильным трудом и войной.
Пусть местные жители и не позволяли себе непочтительных замечаний,
все равно было нетрудно догадаться, что они думают о пришельцах с
Уилламетта.
Маменькины сынки!
Вожаки держались предупредительно, однако не умели скрыть подлинного
отношения: если холнисты уходят с юга, то зачем нам вмешиваться?
Спустя день Гордон встретился в торговом центре Розберга с комитетом
лидеров окрестных селений. Из прошитых пулями окон открывался вид,
напоминающий о наихудших моментах семнадцатилетней войны с варварами с
Рог-Ривер. Полоса сплошных разрушений указывала на рубеж, где почти
десятилетие назад был остановлен, а затем и отброшен враг, устремившийся
было в глубокий прорыв. С тех пор дикие "мастера выживания" ни разу не
забирались так далеко. Гордон чувствовал, что место встречи выбрано со
значением.
Здесь царили совсем другие настроения, преобладал совсем другой тип
людей. Никто не проявил любопытства к легендарному Циклопу и к
неуверенному возрождению технологий. Даже весть о государстве, восстающем
из пепла далеко на востоке, почти не вызвала интереса. Не то чтобы эти
рассказы встречались-с недоверием - просто людей из Глайда, Уинстона и
Лукингласса все это мало заботило.
- Мы напрасно теряем время, - вспылил Бокуто. - Эта деревенщина
слишком давно воюет, поэтому думать забыла о чем-то, кроме каждодневного
выживания.
Гордон же не исключал, что в этом как раз и заключается преимущество
местных молчунов.
Впрочем, Филипп оказался прав: суждения всяческих боссов, мэров,
шерифов и иже с ними мало что значили. Они кичились своей независимостью,
однако было совершенно очевидно, что в этих местах имеет вес слово только
одного человека.
Через два дня с запада прискакал на взмыленном коне Джонни Стивенс.
Ни на кого не глядя, он спешился и, задыхаясь, бросился к Гордону.
Сообщение, которое он принес на этот раз, уложилось в одно слово:
"Приезжайте".
Джордж Паухатан дал согласие выслушать их просьбу.

7
Горы Каллахан, взметнувшиеся в семидесяти милях от океана, отделяли
долину Камас от Розберга. У подножия их вился, устремляясь на запад,
главный рукав речки Кокилл; пробежав под несколькими разрушенными мостами,
он сливался с еще двумя рукавами близ горы, носящей название Сахарная
Голова.
На севере долины выросли изгороди, разделяющие припорошенные сейчас
снегом пастбища. Над укрепленными поселениями, вскарабкавшимися на холмы,
тянулись к небу дымки. На южном берегу реки - лишь затянутые колючим
кустарником развалины.
Броды через реку оказались неохраняемы. Это удивило путешественников,
поскольку именно в этой долине армии холнистов было оказано самое
ожесточенное сопротивление и нанесен сокрушительный удар.
Кэлвин Льюис - темноглазый молодой человек с растрепанными волосами -
пустился в объяснения. Он служил проводником Джонни Стивенсу с тех пор,
как тот впервые попал в Южный Орегон. Рассказывая, он указывал рукой то
влево, то вправо.
- Укрепления не могут служить охраной реки, - втолковывал он
слушателям низким, неторопливым голосом. - Мы обороняем северный берег, то
и дело переправляясь на противоположную сторону и отлично зная, что там
творится.
Филипп Бокуто согласно кивал. Он поступил бы точно так же. Джонни
Стивенс отмалчивался, поскольку слышал все это уже не в первый раз.
Гордон осматривал деревья, стараясь обнаружить среди ветвей
наблюдателей. Он не сомневался, что наблюдательные посты есть у обеих
сторон, и обе знают о продвижении экспедиции. Иногда он замечал какое-то
движение или отблеск стекол бинокля, однако людей так и не увидел. Здешние
вояки смогли бы дать фору любому в армии Уилламетта, исключая разве что
самого Фила Бокуто.
На юге воевали не армии, здесь не практиковали кампаний, осад и
стратегических бросков. Скорее эта война напоминала боевые действия
индейских племен, когда победу приносит стремительный кровавый рейд,
позволяющий добыть побольше скальпов.
"Мастера выживания" освоили эту тактику в совершенстве. Не привыкшие
к подобным действиям жители долины Уилламетт станут для них легкой
добычей.
Однако здешние фермеры все же сумели остановить бандитов. Гордон не
считал приличным для себя вслух оценивать способы защиты южан и
предоставил Бокуто засыпать проводника вопросами. Гордон знал, что
подобное умение приобретается в течение целой жизни. Он находился здесь с
единственной целью: не приобретать опыт, а убеждать.
Со старой дороги, вьющейся по склону горы Сахарная Голова, открывался
захватывающий вид на сливающиеся в единый поток рукава реки Кокилл.
Засыпанные снегом сосновые леса выглядели так, словно там никогда не
ступала нога человека; начинало казаться, что ужасы последних семнадцати
зим имели значение лишь для каких-то мелких созданий, чья возня никак не
влияет на участь планеты.
- Иногда эти мерзавцы пытаются просочиться к нам, используя большие
каноэ, - продолжал Кэл Льюис. - Южный рукав тянется сюда от самой
Рог-Ривер, и стремнина в месте слияния с остальными рукавами - будь
здоров. - Молодой человек усмехнулся. - Впрочем, Джордж неизменно знает,
что нам грозит, и встречает их в полной боевой готовности.
Упоминание о вожде селений, разбросанных в долине Камас, как всегда,
прозвучало восхищенно и одновременно трепетно. Уж не употребляет ли-он на
завтрак устриц? Не поражает ли неприятеля ударами молний? Гордон такого
наслушался про Джорджа Паухатана, что был готов поверить любым небылицам.
Бокуто, раздув ноздри, натянул поводья и остановил Гордона движением
руки. Автомат бывшего морского пехотинца был нацелен в сторону
предполагаемого врага.
- В чем дело, Фил? - Гордон взял наизготовку карабин, озирая лесистый
склон. Кони храпели, топтались на месте, им передалось волнение седоков.
- Это... - Бокуто принюхался. Его глаза недоверчиво сузились. - Чую
медвежье сало.
Кал Льюис посмотрел на верхушки деревьев за дорогой и улыбнулся.
Из-за выступа скалы раздался низкий, хриплый смех.
- Отлично, дружище! У тебя острый нюх!
Перед изумленным Гордоном и его спутниками выросла на фоне елей
сутулая фигура, озаряемая полуденным солнцем. Гордон похолодел,
затрудняясь определить, обычный фермер перед ним или знаменитый Саскуатч -
Снежный Человек Северо-Запада.
Потом фигура сделала шаг вперед, и все увидели костлявое лицо мужчины
средних лет с перехваченными расшитой лентой длинными волосами. Короткие
рукава домотканой рубахи оставляли открытыми могучие бицепсы. Холод не был
для этого силача помехой.
- Я - Джордж Паухатан, - с улыбкой сообщил он. - Добро пожаловать на
гору Сахарная Голова, джентльмены.
Гордон судорожно сглотнул. Голос силача соответствовал его внешности:
он звучал так властно, что ни о каком притворстве здесь не могло идти и
речи. Паухатан раскинул в стороны ручищи.
- Сюда, востроносый! И вы, обладатели чудной формы! Что, попахивает
медвежьим салом? Тогда прошу ко мне в гости! Сейчас увидите, какая это
чудесная вещь!
Пришельцы успокоились и опустили стволы, обезоруженные его искренним
смехом.
"Какой там Снежный Человек! - подумалось Гордону. - Радушный горец, и
ничего больше". Похлопывая по шее своего всхрапывающего коня, он думал о
том, что и сам, похоже, испугался медвежьего духа.

8
Владыка Сахарной Головы пользовался медвежьим салом в кувшинах для
предсказания погоды, усовершенствовав народный метод с помощью собственных
наблюдений. Он также разводил высокоудойных коров и овец, дающих большой
настриг шерсти. Его теплицы, обогреваемые путем сжигания метана,
получаемого методом разложения биомассы, круглый год, даже в суровую зиму,
полнились свежими овощами.
С особой гордостью Джордж Паухатан демонстрировал свою пивоварню: его
пиво считалось непревзойденным в четырех округах.
На стенах жилища, расположенного в центре поселения, висели тканые
коврики и детские рисунки. Гордон ожидал увидеть здесь оружие и воинские
трофеи, однако не обнаружил ничего похожего. Стоило гостю оказаться внутри
высокой ограды, укрепленной земляной насыпью, как он получал редкую
возможность напрочь забыть о нескончаемой войне.
В первый день Паухатан даже отказывался говорить о делах. Вместо
этого он таскал гостей по селению, а также лично наблюдал за
приготовлениями к празднеству в их честь. Ближе к вечеру, когда прибывшие
разошлись по своим комнатам отдыхать, хозяин куда-то пропал.
- Кажется, он удалился в западном направлении, - ответил Бокуто на
недоуменный вопрос Гордона. - Туда, где у него ложный пост.
Поблагодарив друга, Гордон устремился туда же по усыпанной гравием
дорожке, петляющей среди деревьев. Час за часом Паухатан виртуозно избегал
любых серьезных разговоров, отвлекая внимание гостей разными диковинами и
не уставая черпать из своего неистощимого запаса сельской премудрости все
новые.
Гордон опасался, что и вечером, при большом стечении желающих
поглазеть на "инспектора", разговора не получится. Он, разумеется, знал,
что не стоит проявлять нетерпение. Однако ему осточертели толпы. Он хотел
поговорить с Джорджем Паухатаном наедине.
Гордон выследил его на крутом утесе, под которым кипела вода сразу
трех рукавов реки, сливающихся воедино. На западе золотился прибрежный
хребет, приобретавший с закатом темно-оранжевый оттенок. Тучи над ним
горели сейчас всеми цветами осенней листвы.
Джордж Паухатан сидел в позе лотоса на простой тростниковой циновке,
положив руки на колени ладонями кверху. Выражение его лица напомнило
Гордону сравнение, бытовавшее до войны, - "улыбка Будды".
"Ну и сюрприз! - мелькнуло у него в голове. - Последний неохиппи! Кто
бы мог подумать?"
Из-под безрукавки горца виднелась побледневшая татуировка на
мускулистом плече - могучий кулак с оттопыренным пальцем, на котором
примостилась голубка. Ниже читалась надпись: "AIRBORNE" ["Воздушный
десант" (англ.)].
Кажущееся противоречие внешности и татуировки не особенно удивило
Гордона. Не стало для него неожиданностью и умиротворенное выражение лица
Паухатана. Все почему-то казалось соответствующим одно другому.
Гордон знал, что кодекс вежливости не требует, чтобы он удалился;
главное - не мешать медитации. Он не спеша расчистил для себя местечко в
нескольких футах справа от Паухатана и тоже опустился на землю,
повернувшись лицом в ту же сторону. Гордон даже не попытался принять позу
лотоса - он не практиковался в этом искусстве с семнадцатилетнего
возраста. Он лишь уселся с прямой спиной и попытался прогнать любые мысли,
чтобы наслаждаться сменой цветов заката, глядя в направлении невидимого
океана.
Сперва он мог думать лишь об одном: до чего ему неудобно сидеть, а
также о том, как болит его тело после беспрерывной тряски в седле и
ночевок на жестких камнях. Стоило солнцу спрятаться за грядой гор на
западе, как его принялся терзать колючий ледяной ветер. Мозг Гордона
превратился в растревоженный муравейник звуков, забот, воспоминаний...
Однако совсем скоро без всяких усилий с его стороны веки налились
свинцом, опустились и так застыли, более неспособные к движению - ни
смежиться окончательно, ни подняться.
Если бы он не понимал, что с ним творится, впору было бы
запаниковать. Однако он узнал это ощущение - легкий транс, сопровождающий
медитацию. "Ну и черт с ним", - подумал он и не стал бороться с собой.
Уж не поступил ли он так, вознамерившись соперничать с Паухатаном?
Как бы тот не вообразил, что остался единственным сыном Ренессанса,
сохранившим сладостные воспоминания...
Или дело всего лишь в усталости и неописуемой красоте заката?
Гордон чувствовал внутри небывалую пустоту, словно оба легких
закупорились, причем уже давно. Он попытался вздохнуть поглубже, но ритм
его дыхания ни на йоту не изменился, словно телу была ведома мудрость,
недоступная рассудку. Покой, разлившийся по его лицу, застывшему на
холодном ветру, заструился вниз, прикасаясь к горлу, словно нежные женские
пальчики, пробежал по неподвижным плечам, массируя его мышцы - и так до
тех пор, пока они сами собой не расслабились.
"Краски..." - думал он, не видя ничего, кроме неба. Удары сердца
легонько сотрясали все тело.
С тех пор как он в последний раз сидел вот так, отрешившись от всего,
минула целая вечность. Или просто у него в душе накопилось слишком много
лишнего, такого, от чего необходимо избавиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43