Полковник – в те годы, когда мы вместе воевали, бывший капитаном – Эд Хардин. Эд, это сэр Джайлз Латрел, хозяин наших традиционных сборов.
Джайлз Латрел испытующе взглянул на Эда, помедлил, а затем улыбнулся и протянул руку.
– Хардин! – воскликнул он. – Я вас сразу узнал. Вы тот самый Эд, с которым мой отец играл в шахматы.
– Точно, – с готовностью признал Эд.
– Очень рад, что вы наконец к нам заглянули. Знаете, отец ведь мне о вас писал. И Сара тоже. Вы помогали им с продовольствием в самое тяжелое время. Отец писал, что вы очень искусно играете, только всегда предпочитаете нападение и забываете о защите.
– У вас очень хорошая память, – осторожно заметил Эд.
– Не жалуюсь, – бодро ответил Джайлз Латрел. – То, что осталось во мне живого, функционирует с полной отдачей. А Сару вы уже видели? Она рада будет с вами встретиться через столько лет. Я все знаю о вас и экипаже вашей «Девушки из Калифорнии» – так, кажется, называлась ваша машина? У меня такое чувство, будто мы с вами близко знакомы, хотя встретиться нам удалось так не скоро.
– Я не был в Англии с тех пор, как уехал в сорок пятом.
– Здесь многое изменилось с тех пор.
– Я заметил. Особенно в Лондоне.
– Не город, а бурлящий котел.
– Точно сказано.
Они продолжали беседовать, окруженные дружелюбной толпой, пока Эд не заметил, что покрытое розовыми шрамами лицо начинает заливать сероватая бледность. Похоже, что никому другому это было невдомек, но Эд понял, что его собеседник страдает от сильной боли. Он инстинктивно оглянулся вокруг, будто ища глазами кого-нибудь, кто мог бы ему помочь, и увидел Сару, которая наблюдала за ним. Она все прочла по его лицу. В тот же миг она, что-то на ходу бросив гостям, поспешила к мужу. Быстрого взгляда в лицо Джайлза было достаточно; Сара, ничем не показав своего волнения, взялась за ручку коляски и направила ее в сторону дома. У входа их встретил слуга, который повез коляску дальше, а Сара легким шагом пошла вперед.
Миллер обернулся к Эду.
– Вот не повезло парню, – произнес он. – Одному Богу известно, как он держится, но надо отдать ему должное, силы воли ему не занимать. Обгорел ведь как головешка. Тебя, кажется, тут не было, когда он гробанулся? Ума не приложу, как он держится. Я потерял счет операциям, которые он перенес. И ни разу не слыхал от него ни слова жалобы, всегда он со всеми приветлив, дружелюбен. Леди Сара тоже молодчина. Все ведь на ее плечах. Он не в состоянии заниматься делами, сердце не позволяет. Он так привык к операциям, что внимания на них не обращает. Я с ним знаком уже много лет. Но за последний год он сильно сдал. – Миллер вздохнул. – Жаль. Настоящий мужик. Мы подружились. Он живо интересуется делами эскадрильи и с удовольствием устраивает наши праздники. Ему приятно, что Латрел-Парк так много для всех нас значит.
– Могу понять, – ровным тоном проговорил Эд.
– К обеду он будет как огурчик, вот увидишь. Я тут всегда задерживаюсь. Это уже стало традицией. Моя старушка заправляет тут вместе с леди Сарой Латрел и сэром Джайлзом. Ох уж эти женщины!
Он улыбнулся Эду, и в его улыбке не было никакой двусмысленности.
Банкет затянулся до вечера, но к шести гости начали расходиться. Эд видел, что Эрве Лейнерт старается держаться к нему поближе, и пытался ускользнуть от него. Когда официанты принялись убирать со столов, он потихоньку выбрался из толпы и пошел на свое любимое место – к озеру. Там все осталось по-прежнему. Все те же плакучие ивы склонялись над водой, все тот же мостик был перекинут с берега на берег, все так же скользили по глади лебеди и утки. Только павильон, построенный в стиле греческого храма, был заперт. Он заглянул в окошко. Внутри стояли стулья. Для туристов, наверно, подумал он. Они теперь везде шастают.
Он присел на ступеньку павильона. Она была теплой, прогрелась на солнышке. Эд осмотрелся. Да, ничего здесь не изменилось. Вот холмы Роллинг-Котсволда, стада коров, зеленые луга, фермы, деревеньки, церковь. Мирный пейзаж, такой, как и двадцать лет назад. Будто вчера уходил он отсюда на боевые задания, каждый раз гадая, удастся ли вернуться.
Он откинулся на прогретый солнцем мрамор и погрузился в воспоминания. Ему припомнились осенние и зимние дни: корзинка с провизией, шотландское виски, ковры на полу, звук дождя, и они вдвоем, забывающие обо всем на свете. Ему было тогда двадцать семь. Ей – двадцать три. Все вокруг было таким знакомым, точно таким, каким сохранилось в памяти, вплоть до дрожи нетерпения, которая охватывала его, когда он ждал Сару. Ничего не изменилось. В том числе и он сам.
Спускаясь с холма, она увидела его на крыльце павильона. Густая трава заглушала шаги; он не слышал, как она идет, к тому же он был так погружен в свои мысли, что ничего вокруг не замечал. Она остановилась в нескольких метрах, чтобы насмотреться на него, на того, без кого ей пришлось жить, но кого она не в силах была забыть, – она ждала этой встречи с той минуты, как увидела его сегодня. Этого чужого человека, о котором она знала все.
Невероятно – до чего же мало он изменился! Он остался прежним Эдом, хоть и прошло со дня расставания целых двадцать лет. Высокий, крупный, великолепно сложенный – она до боли явственно чувствовала силу его объятий. Он нисколько не растолстел; волосы были все такими же густыми, иссиня-черными, слегка вьющимися. Лицо, правда, немного похудело, заострилось, сделалось отчужденным, в уголках рта обозначились резкие складки – явно не от частых улыбок. Лицо было покрыто глубоким загаром, будто он прибыл откуда-то из жарких стран. Из Калифорнии? Он сидел, освещенный солнцем, слегка опершись спиной о перила крыльца, праздно сложив руки на коленях, глядя куда-то поверх озера. Она знала, куда он унесся мыслями. Ее мысли блуждали там же.
Она взглянула ему в лицо, и глаза их встретились.
От неожиданности она вздрогнула. Он, не отрывая от нее глаз, медленно поднялся. В полном молчании они стояли и смотрели друг на друга. Молчание обволакивало их, погружая в невидимый мир воспоминаний, связывая их неразрывными узами. Она слышала, как громко стучит ее сердце; этот стук отдавался в горле, на губах, в кончиках пальцев. То была знакомая агония страсти, привычная каждому ее нерву. Она всмотрелась в его глаза, узнала эти золотистые искорки, от которых кружилась голова, длинные пушистые ресницы.
– Как поживаешь, Сара? Давно мы не виделись.
Прекрасные глаза наполнились влагой. Сару пронзила дрожь. Она напряглась, сдерживая слезы. Несмотря на бледность, лицо ее лучилось внутренним светом. Он взял ее руки в свои. Она с готовностью сжала его ладони. Ее глаза жадно шарили по его лицу, будто ища доказательства тому, что ей хотелось в нем прочесть. И найдя то, что хотела, Сара с неслышным вздохом бессильно приникла к Эду, обхватив его руками, всем телом сливаясь с его телом. Она прильнула лицом к его груди. Услышала, как бьется его сердце, почувствовала, что он тоже дрожит. Он прижался щекой к ее волосам и протяжно вздохнул.
– Неужто это ты, Эд? Я не сплю? Мне не придется проснуться?
– Нет, все по-настоящему. Это не сон, – хриплым от волнения голосом ответил он.
– Я так долго ждала тебя. Каждый год я думала: вот теперь он приедет. Но праздник проходил, и я начинала мечтать о будущем: на следующий год – обязательно.
– Я постарался уехать как можно дальше. Но понял, что от себя не уйти. Вот почему я вернулся. Не мог больше бежать.
– Я так рада!
– Я тоже.
– Когда я увидела тебя, мне показалось, что у меня галлюцинация. Столько лет я ждала этого момента! Я говорила себе, что ты не приезжаешь лишь потому, что в отличие от других у тебя связаны с Латрел-Парком тяжелые воспоминания.
– Это не так. Дело не в тяжелых воспоминаниях. Я сохранил об этих местах очень добрую память. Собственно, эта память и гнала меня все эти годы по разным дорогам.
– Прочь от меня?
– На поиски похожей на тебя. Но, когда я убедился, что второй такой нет на целом свете, я вернулся сюда.
– Но я нанесла тебе такую рану.
– Да, но не по своей воле.
– Он нуждался во мне, Эд. Я была ему нужна, чтобы выжить. Ты ведь очень силен, ты мог справиться сам. Ты прошел через Регенсбург, через Берлин, Голландию. И я знала, что разлуку со мной ты тоже переживешь.
Она слегка откинула голову, чтобы получше разглядеть его. Он, не выпуская ее из объятий, тихо сказал:
– За эти двадцать лет не было ни дня, чтобы я не думал о тебе.
– У меня тоже.
Он блуждал по ней глазами, словно слепой, бредущий по дороге, – осторожно цепляясь, будто лаская, взглядом.
– Ты нисколько не изменилась. Просто невероятно.
– Постарела.
– Тебе и это идет.
– Ты однажды сказал, что нельзя доверяться внешности.
– Я тебе много чего говорил. Но с чего ты взяла, что я сужу о тебе по внешности?
– Зачем ты все же вернулся?
– Чтобы увидеть тебя.
– Через столько лет...
– Вот именно.
– Значит, ты простил меня?
– Давным-давно. Когда я понял, ради чего ты это сделала, вопрос о прощении больше не стоял. Ты правильно поступила, Сара, хотя и наперекор своему желанию. Да ты и не могла поступить иначе. Я не сразу это понял, но в конце концов до меня дошло. Видит Бог, мне пришлось немало надо всем этим поразмыслить.
– Мне тоже.
Они с облегчением улыбнулись друг другу. Тяжесть свалилась с их плеч.
– Ах, – выдохнула она, – какое счастье видеть тебя снова. Если бы ты только знал!
– Я знаю.
– Ну конечно.
Она огляделась вокруг, потянула его за собой к павильону, села на верхнюю ступеньку крыльца, усадила его рядом с собой и повернулась к нему лицом, чтобы хорошенько видеть. Солнце светило ей в спину, окружая ее фигуру радужным ореолом.
– Время очень благосклонно к тебе, Сара, – восторженно произнес он. – Оно не наложило на тебя своего отпечатка. А как в остальном? Как тебе жилось?
Она передернула плечом – и двадцати лет словно не бывало. Голос ее звучал легко и беззаботно.
– Всего было понемножку, и хорошего, и дурного. Жизнь есть жизнь. А как ты?
– А я, как ты выразилась, выживал.
Голос Эда прозвучал сухо, но глаза светились радостью.
– Этому научила меня ты. Я и не предполагал, что ты на такое способна. То есть нет, я просто не думал, что кто-то сможет меня заставить жить по своим законам. Мне пришлось многое в себе перебороть. Дорасти до тебя.
Она любовно оглядела его.
– Это... это очень здорово удалось.
– Только не сразу. Твой отказ меня просто перевернул. Мне долго пришлось собирать себя из руин. Я будто заново учился жить. Человеку, которому всегда все давалось без труда, очень тяжело привыкать к новому образу жизни. У меня никогда не было проблем с женщинами. Я утратил всякий страх перед ними с четырнадцати лет. И тут вдруг все перевернулось. Я даже дошел до того, что женился на женщине, которая показалась мне похожей на тебя. Конечно, я ошибся, она недолго выдерживала сравнение с тобой. Кроме того, она хотела, чтобы я любил ее не за сходство с другой, а саму по себе. Я был на это не способен, и она оставила меня ради того, кто это мог. Я годами искал тебе заместительницу, Сара. И только когда я наконец смог осознать, что эта цель недостижима, что нет в мире другой такой женщины, как ты, и что пора привыкнуть к этому факту и принять его, – только тогда я почувствовал, что смогу вернуться сюда. Если уж я не в силах изгнать тебя из своего сердца... – Он не закончил фразу. Помолчал, потом продолжил спокойно: – Можно хотя бы встретиться со старыми товарищами, вспомнить прошлое, увидеть родные лица... Кто-то мне сегодня сказал, что время всех нас изменило. Я никак не ожидал, что ты нисколько не изменишься.
Все время, пока он говорил, она не отрывала от него глаз, слушая со страстным вниманием каждое слово, лихорадочно сжимая его руки в своих.
Он улыбнулся ей.
– Когда у тебя ничего не остается, кроме памяти, воспоминания приносят ужасную боль, – сказал он. – Когда я был в Корее, наша база располагалась на берегу реки. Лежа в палатке, я слушал, как дождь стучит по воде, и думал о нас, и об этом месте, и о том, как все было тогда. Я вставал и писал тебе длинные письма, рассказывая о том, что я чувствую, а утром дождь прекращался, сияло солнце, я рвал письмо в клочья и бросал обрывки в реку. – Он печально улыбнулся. – Временами мне казалось, что я вырвал тебя из своей памяти, освободился от твоих чар. А потом вдруг встречал женщину, которая тебя чем-то напоминала, и все начиналось сначала, я снова чувствовал себя в капкане. Я не мог понять, почему мне нужна одна только ты, почему на тебе так все сошлось, почему я не могу избавиться от тебя. Может быть, потому, что с тобой все было глубже, что ни с кем я не получал такого наслаждения, ни с кем не было такого ощущения полноты.
Он заглянул в ее глубокие глаза, полные непролитых слез.
– Сегодня я пришел сюда не для того, чтобы грубо вторгнуться в твою жизнь, Сара. Я сделал это просто для того, чтобы убедиться, что я умею справляться с самим собой. Я подумал: не важно, какой ты стала, изменилась ты или нет, сделалась лучше или хуже; наступила пора встретиться с тобой лицом к лицу и убедиться, что каждый из нас – сам по себе. – Он помедлил и продолжил: – Я здорово заблуждался. Господи, почему я не приехал раньше? Почему?
– Может быть, потому, что время не пришло, – мягко сказала она. – Возможно, теперь как раз самое время. Для нас обоих.
Он смотрел на нее, пытаясь проникнуть в смысл ее слов.
– Ты вернулся, Эд, и это главное. Мне этого достаточно. Ты вернулся, и я так счастлива тебя видеть! Мне кажется, – нерешительно добавила она, – что мы оба слишком долго думали друг о друге, считая свое чувство безответным, боясь, что другой уже забыл о тебе...
Ее глаза вдруг расплылись перед его взглядом – он приблизился губами к ее губам и приник к ней. На секунду они замерли, потом поцелуй сделался безумно страстным, они отчаянно, жадно впивались друг в друга, будто не могли насытиться. Долгие годы одиночества растаял без следа. Прежние чувства, прежние отклики, привычки любовников, тела которых давно приладились одно к другому, движения, которыми сливались губы, жесты рук, которыми они ласкали друг друга, – все было, как раньше, как будто в разлуке они повторяли эти жесты и движения, пока не заучили наизусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31