Но в отличие от некоторых других он умеет находить их не только в лондонских притонах.
– Прямое попадание, – сказал он, негромко хлопнув в ладоши. – Браво!
Мэри повернулась к нему спиной, выражая полное презрение, и обратилась к леди Валери.
– Когда я должна быть готова к отъезду? – спросила она.
– Время имеет большое значение, в особенности если кто-то из гостей собирается купить дневник. – Сведя кончики пальцев, леди Валери в задумчивости перебирала ими. – Вы смогли бы собраться за два дня?
– Как вам будет угодно, миледи, – Мэри сделала реверанс леди Валери, сухо поклонилась Себастьяну и направилась к двери.
Леди Валери выждала, пока за ней закрылась дверь, встала и подошла к крестнику.
– Что за вульгарную сцену ты устроил?! Я никогда бы не открыла тебе, кто она такая, допусти я хоть на минуту, что ты с ней так грубо обойдешься.
Она ждала, как он будет оправдываться, с чувством удовлетворения. Себастьян по-прежнему уважал и побаивался ее. Это льстило ее самолюбию. Теперь, когда ей было уже за семьдесят, ее не волновало, что красота с годами поблекла, что вокруг глаз – морщины и что ей приходится выщипывать жесткие волоски на подбородке. Но ее весьма беспокоила угроза быть исключенной из общества сильных мира сего.
Мужчина, независимо от возраста, пользовался уважением. Женщину, в особенности пожилую женщину, удостаивали только поглаживания по голове и чашки молока с хлебом. Это была именно та из многих несправедливостей жизни, к которой ей было труднее всего приспособиться.
Прижав палец к его щеке, она повернула лицо Себастьяна к себе.
– Я сама поеду с тобой к Фэрчайлдам в качестве дуэньи при Мэри, – сказала она почти весело.
– Дуэньи?
Лорд Уитфилд раскрыл рот от удивления, и леди Валери закрыла его ему, хлопнув по подбородку так, что у него лязгнули зубы.
– Уж не думаете ли вы, что мне настолько не хватает самообладания, что я способен опозорить эту женщину? – спросил он с негодованием.
– Нет, мой милый, я думаю иначе. У тебя как раз настолько не хватает самообладания, что ты не прочь соблазнить Мэри. – Она поцеловала его в лоб. – В конце концов, это мой дневник мы собираемся отыскать. Я поеду с тобой, или тебе не видать моей экономки как своих ушей.
– Что вы говорите?! Вы же, как никто, знаете – у меня нет оснований питать расположение к кому-либо из семьи Фэрчайлдов, значит, и к ней тоже.
Он защищался так горячо, так, что леди Валери поняла – она, безусловно, попала в точку. Таинственная Мэри Фэрчайлд заинтриговала Себастьяна. А если так, то все может быть.
– Она ведь истинная представительница своей прелестной семейки. – Было видно, что он старается подавить растущее в нем против его воли желание. – Стоит только на нее взглянуть.
Еще больше уверившись в своем плане действий, леди Валери подошла к двери и распахнула ее.
– Милый мой, как долго будешь ты еще питать к ним эту вражду?
– Как долго будут еще существовать Фэрчайлды в этом мире.
Уходя, она усмехалась. Давно уже ничто ее так не развлекало.
Глава 4.
Мэри, не отрываясь, смотрела на свечу, поставленную на кухонном окне. Она слишком отупела от переживаний, чтобы молиться, а тревога стала для нее уже привычным состоянием. Поэтому она не мерила шагами комнату. Она просто ждала. Привычно обвела взглядом жилище, подробно разглядывая, – так было легче ждать. Деревянный стол перед ней столько раз мыли, что он стал совершенно гладким, побелел, а в середине, где его больше всего скребли, образовалась ложбинка. На каминной полке тикали часы. Огонь постепенно угасал, и темнота обступала ее все теснее.
С ним все должно быть в порядке. С ним всегда все бывает в порядке.
С полуночным боем часов дверь распахнулась, и среди волн тумана появился Хэдден.
– Сестрица, тебе совсем не нужно было меня дожидаться. – Ее брат полюбил Шотландию со всем юношеским пылом. Ему доставляли удовольствие ее дикие просторы и нередко поднимавшиеся бури. Здесь он возмужал и окреп. Сейчас от него пахло сыростью и вереском, а глаза возбужденно блестели, когда он, наклонившись, клюнул ее в щеку. – Ты же знаешь, я не могу заблудиться.
Она откинула салфетку с подноса, где лежали хлеб и сыр.
– Я думала, ты нагуляешь аппетит.
– Я и сам мог все это достать, – фыркнул Хэдден, – стоило тебе трудиться. Только зря утомляешь себя. – Последние слова он произнес на местном диалекте.
– Я нахожу, что тебе не подобает пользоваться шотландским диалектом… – Он усмехнулся. Мэри поняла, что он просто дразнит ее. С улыбкой она шлепнула его по руке.
– Ну что ж с того, что я и правда дожидалась тебя. Я побаиваюсь темноты, хотя это и глупо. И недолюбливаю твои занятия, – не сдержавшись, прибавила она.
Не успев еще отломить кусок хлеба, он остановился и кинул на нее предостерегающий взгляд.
– Удалось тебе разговорить их? – спросила она.
Какое-то время он молча смотрел на кусок хлеба у себя в руках.
– Разумеется. Они любят говорить со мной.
– Ну еще бы. Кто же еще станет слушать их россказни о старине?
Он взял кусок сыра, положил его на хлеб и откусил.
Ей бы следовало замолчать. В этом главном их споре он всегда проявлял сдержанность, но она все-таки продолжала приставать к нему. Вот и сейчас она не смогла остановиться.
– Уж если тебе так необходимо слушать их никому не нужные истории, ты мог бы делать это и днем. Это ведь гораздо безопаснее.
Он с нарочитой медлительностью прожевал хлеб с сыром прежде чем ответить.
– Днем бедняки в Шотландии зарабатывают себе на жизнь. Единственно, когда они могут говорить со мной, так это по ночам.
И тут он взорвался. Ударив ладонью по столу, он сказал:
– После битвы при Келладене старые обычаи умирают. Половина всего населения Северной Шотландии эмигрировала, а тысячелетние национальные традиции сметены англичанами и их подлой системой. Не знаю, почему ты этого не понимаешь. С этим невозможно смириться! Мы это обсуждали сотни раз… – он остановился, чтобы перевести дух. – Ну что, для этого ты меня и дожидалась? Чтобы нам опять поссориться и все по тому же поводу?
Он негодовал, и, по совести, она не могла осуждать его за это. Всю жизнь она была с ним рядом, ободряя его, помогая ему, превознося его как самого умного, самого способного. Но вот теперь они с ним разошлись во мнениях, и что она могла поделать? Он проникся болью Шотландии, которую она старалась не замечать. Она просто сменила место жительства, ничего не чувствуя к этой земле. Ему было девятнадцать. Широкоплечий, длинноногий, он был выше ее. Голос его так походил на отцовский, что стоило ей только закрыть глаза, и прошлое вставало перед ней – и в этом-то, собственно, и была вся сложность. Право, ей было не до шотландских легенд.
Мэри справилась с собой, попыталась улыбнуться и похлопала рукой по сиденью стула, стоящего рядом.
– На самом деле, сегодня я дожидалась тебя по другой причине.
– По какой же?
– Я, видишь ли, даже не знаю, с чего и начать. – Мэри сжала ладони и вдруг решилась. – Я еду в Англию.
– В Англию? – На мгновение она увидела в его блестящих глазах жажду приключений. Затем это выражение сменилось озабоченностью.
– Зачем?
Что она должна сказать ему? Как ему это сказать?
– Все это очень непросто, Хэдден. Мне трудно объяснить тебе.
Сомнение было ей обычно несвойственно. Он понял, – за этим что-то кроется, потому что глаза его сузились. Положив хлеб, он взял ее за руку и настороженно спросил.
– Что случилось?
– Этот человек, который приехал вчера… – она не договорила.
– Лорд Уитфилд? – Хэдден сжал ее руку так, что суставы у него побелели. – Он оскорбил тебя?
– Нет! – ужаснувшись его предположению, она снова воскликнула: – Нет, конечно, нет! Леди Валери никогда бы этого не допустила и… Нет! Не смей так думать!
– Тогда что же он тебе сделал?
Она высвободила свою руку и потрясла онемевшими пальцами.
– Ничего! – Ей вдруг захотелось думать, что все как-нибудь уладится само собой.
– Только не говори мне «ничего». Я слишком хорошо тебя знаю. Ты расстроена, и я хочу знать, почему.
Мэри поняла, что ее братец вырос, и с этим ничего не поделаешь. Он стал взрослым, и ей придется рассказать ему всю правду.
– Ты помнишь что-нибудь о той ночи в Фэрчайлд-Мэнор?
– Той ночи? – Хэдден застыл на месте. Они никогда не говорили об этом, – слишком тяжелы были воспоминания. Мэри увидела, что глаза его потемнели от страха.
– Да, – сказал он, – я помню все.
– Значит, ты помнишь, как мы возвращались, зарыв труп? – Ее рука снова оказалась в руке Хэддена. – Во дворе у конюшни нас остановил мужчина.
Он потер ей пальцы, как будто прихваченные морозом.
– Да.
– Это был лорд Уитфилд.
– Боже!
Это была молитва. Хэдден смотрел поверх ее головы на темный прямоугольник окна, где все еще горела свеча.
– Неужели он обвинил во всем тебя? Я всегда считал, что это целиком моя вина. Я так и скажу им, когда они придут…
– Никто не придет, и это не твоя вина! – Теперь настал ее черед успокаивать его. – Как ты можешь так говорить?
– Это я…
– Замолчи! – сказала она твердо. – И никогда так не думай! Это я была так глупа, так несчастна. Я все мечтала, что явится какой-то принц и спасет меня. Господи, как будто бывают на свете принцы. Я только и жила мечтами – это все отец вечно тешил меня сказками, будь он проклят за это. – Она не плакала уже много лет, но сейчас ее словно прорвало – слезы градом лились по лицу.
Хэдден вскочил и, порывшись в карманах, достал платок. Вместе с ним он вытряхнул на стол и остальное их содержимое – какие-то странные камешки с таинственной резьбой на поверхности. Сунув ей платок, он спросил:
– А при чем тут папа?
Мэри утерла слезы. Она немного посидела молча, справляясь с подступающими рыданиями, и начала рассказывать.
– Он был такой никчемный мечтатель. Он все плел эти бесконечные истории. Он называл меня принцессой Джиневрой и говорил, что после многих испытаний явится прекрасный принц, соединившись с которым я одолею все на свете. – Ей было невыносимо вспоминать, с какой жадностью она слушала эти рассказы и как горячо верила. Ах, как молода и наивна была она в ту пору. – Отец научил меня мечтать, и это было все, чем я занималась. Даже когда он умер и дед отказался от нас, даже когда я поступила в экономки, я все еще мечтала. Я все еще не хотела видеть реальной жизни вокруг себя.
– Ты была тогда как будто другим человеком.
– А я действительно была другим человеком. – Она остро ощутила, что это чистая правда. Мэри Роттенсон уничтожила Джиневру Фэрчайлд, раз и навсегда. Джиневры не стало, но последствия ее поступков по-прежнему имеют власть над их судьбами.
Джиневра позволяла графу Бессборо посещать классную комнату. Джиневра думала, что он и есть принц. Мэри как бы очнулась от забытья. Не то она вспоминала вслух, не то мальчик уже читает ее мысли, но он вдруг произнес:
– А на самом деле граф был мерзкой старой жабой. – Лицо Хэддена исказилось от отвращения. И вдруг он внезапно положил обе руки на стол перед ней.
– Так вот почему тебе не нравится, когда я собираю старые легенды и записываю их.
– Нет… – она уже не хотела говорить об этом.
– Да. Ты думаешь, что я такой же, как папа.
Ей было слишком тяжело это признать, потому что она действительно его любила, но он был таким, как папа, в этом она нисколько не сомневалась. Он жаждал приключений и романтики, а когда из таких желаний получалось что-нибудь хорошее?
Но Хэдден хочет поступить в университет. Там подвергнется совсем другим влияниям, и весь этот вздор с сохранением старинных преданий улетучится. На это она серьезно рассчитывала. Продолжать этот вечный спор не имело смысла, и она вернулась к тому, с чего начала.
– Похоже, что лорд Уитфилд не узнал меня.
– Он правда тебя не узнал? Ты в этом уверена?!
– Ему известно только, что я дочь сэра Чарльза Фэрчайлда. Он уже знал это, когда приехал. Очевидно, леди Валери это каким-то образом вспомнила.
Хэдден застенчиво сознался:
– Она расспрашивала меня вскоре после того, как мы сюда приехали, и я рассказал ей…
– Все?! – воскликнула Мэри.
– Нет, нет. Только о папе. Ну, как он умер. И как тебе пришлось наниматься на работу, потому что дедушка не позволил нам жить у него.
В этих словах чувствовалась обида, которую он все еще испытывал, которая всегда возникала вновь при этом воспоминании.
– Я даже не знаю, почему дед не взял нас к себе, когда мы так нуждались в помощи, – вдруг сказала Мэри.
– Разве папа тебе ничего не рассказывал о деде?
– Я что-то не припоминаю.
Она прижала руку ко лбу. У нее начиналась привычная головная боль, которую она всегда ощущала, думая об отце.
– Мы почему-то никогда не гостили в Фэрчайлд-Мэнор. Я об этом не задумывалась, пока была жива мама.
По лицу Хэддена было видно, как захватывают его эти воспоминания. Их мать умерла, когда ему было два года. Отец умер, когда ему было девять. Мэри делала все, что могла, но она была слишком молода, чтобы заменить ему родителей. Она так много совершила глупостей. Глядя теперь на Хэддена, Мэри уже в который раз с тревогой подумала, что брату необходим наставник, учитель – словом, мужчина, которого он мог бы уважать.
– Неважно, не мучай себя. – Хэдден пожал плечами, как будто он уже давно смирился со своей потерей. – Я, наверное, не очень виноват. Ты же знаешь, какой настойчивой может быть леди Валери, а я тогда был еще мал. Разве я мог ей противостоять?
– Я знаю, знаю, – она легко провела рукой по его золотистым волосам. – Просто жаль, что ты не рассказал мне раньше.
– Это – да. Я ведь помню наш уговор: будет лучше, если ты станешь делать все так, как находишь нужным. – Он улыбнулся ей. – Ты тогда была очень серьезная, Джиневра Мэри.
– Правда? – Что же, такой она и осталась. Только теперь – Мэри, и никаких Джиневр.
– Расскажи мне про лорда Уитфилда.
Она с трудом оторвалась от прошлого, чтобы перейти к тому, что было важным теперь.
– Ну ведь я уже сказала, главное, мне кажется, он меня не узнал.
– Ночь была темная, – сказал Хэдден без большой уверенности.
– И я изменилась. Но он знал папу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38