– Он заявил это так, словно сам этому верил. – Вы только что это доказали своим распутством.
Ей жгло кожу, как будто она по неосторожности пробыла слишком долго на солнце и обгорела. Мэри могла себе представить, какой у нее сейчас был цвет лица.
– Отпустите мои руки.
– Чтобы вы могли свободно ударить меня крышкой от подноса? На вашем месте я бы на это не рассчитывал.
Они уже были у стены, и он вплотную прижал к ней Мэри, в то же время прислонившись к ней сам, словно нуждался в поддержке. От этой близости у нее заныло где-то в животе. Но ярость переполняла ее.
– Мне больно рукам, – сказала она и, когда он отпустил ее, с наслаждением влепила ему пощечину. Он отшатнулся, ухватившись за щеку.
– Мне не нужна крышка от подноса. – Она бросилась в сторону от него.
Он успел поймать ее за юбку и закружил, направляя в угол. Инерцией ее отнесло опять к стене, но она задержалась руками, чтобы не стукнуться. Уитфилд бросился на нее сзади и толкнул так, что путь к отступлению был отрезан. Ее щека и ладони прижались к прохладной стене.
Схватив ее за плечи, он заставил ее повернуться и жадно приник к ее губам. Она попыталась вырваться, отчаянно извиваясь, но он только сильнее притиснул ее к стене. Тогда Мэри попыталась упасть, но он просунул колено между ее ног. Она попыталась повернуться, но он не позволил ей и этого.
Испуганно открыв глаза, она посмотрела ему в лицо.
Он не улыбался. Она ожидала увидеть хотя бы его улыбку, может быть, жестокую. Или торжествующую. Или, по крайней мере, насмешливую. Но его лицо было серьезным, сосредоточенным, словно он поставил себе важную задачу и решил отдать ей все свое внимание.
Она предпочла бы увидеть какую-нибудь из его улыбок. Любую из его улыбок.
– Вы не посмеете!
Как беспомощно это прозвучало! Как тривиально!
Он придвинулся еще ближе.
– Еще как посмею. И у меня все прекрасно получится.
Его дыхание обжигало ее щеку. Другую щеку холодила стена. Она почему-то, как в яркой вспышке света, увидела рисунок темного мореного дуба. Вот еще один угол, другая стена – и она знала, что где-то там находится дверь.
С тем же успехом выход мог находиться где-нибудь во Франции: там ей от него было бы ровно столько же пользы.
– Отпустите меня.
Мэри старалась ударить его локтем, но у нее ничего не получилось. Она еще раз попыталась рухнуть на пол, надеясь, что ее вес заставит его убрать удерживающую ее ногу. Но ее многочисленные юбки смягчили удар.
Он только сказал:
– Повтори-ка. Вот увидишь, тебе это понравится.
– Ах! Боже мой!
От досады она изо всех сил хлопнула ладонями по стене.
– Да, да. – Он потянул ее за юбку. – Я настаиваю.
Ее юбки задрались так сильно, что оказались выше подвязок, закрепленных у колен. Оборки защекотали голую кожу бедра. Она надеялась – нет, она молила небеса, – чтобы он опомнился, остановился и не обнажал ее совсем. Ведь на ней не было ничего, что прикрыло бы ее наготу. Она слыхала, что некоторые распущенные светские дамы завлекали мужчин, скрывая свой стыд под новомодными панталонами. Но Мэри была девушкой приличной – и вот сейчас она за это поплатится. Он просто сошел с ума, и, похоже, ей уже ничто не поможет.
Почувствовав прохладу обнаженной кожей, она поняла, что все ее надежды оказались тщетными. Она была нага, как новорожденный младенец, и он со вздохом начал ласкать ее самые интимные места.
– Дивно, – прошептал он у ее уха. Мэри резко наклонила голову, рассчитывая боднуть его в нос, но он успел увернуться. Она снова попыталась вырваться, пока он еще не восстановил равновесие. Но он не дал ей сделать и шага.
– Ты научила меня уважать твои бойцовские качества. – Он с силой дернул ее за юбку, словно хотел поскорее сорвать с нее всю одежду. – Такие уроки не забываются.
На секунду она подумала, не обезумел ли он окончательно, но ей следовало бы знать, что разум ему никогда не изменяет.
Ее нижние юбки, шурша, упали на пол, и она поняла, что он их развязал.
Она сгорала от стыда из-за того, что оказалась в таком унизительном положении. Ее шерстяная юбка неудержимо скользила вниз, и Мэри попыталась подхватить ее, хотя это уже ничего не меняло. Просто – жест отчаяния.
Себастьян не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая ее ласкать.
Разъярившись, Джиневра разразилась ругательствами, произнося слова, смысла которых Мэри даже не знала.
– Ну и язычок! – выдохнул он у ее шеи. – Ты меня поражаешь, Джиневра Мэри.
Значит он понял, что эта дурочка вернулась. Мэри боялась, что он воспользуется этим так же бесцеремонно, как он пользовался преимуществами, которые давала ему его сила.
Он поднял ногу и согнул колено, так что она скользнула ему на бедро. Его голос и руки стали ласково настойчивыми.
– Двигайся вместе со мной.
Похоже, он прекрасно оценивал ее ощущения, опыта ему было не занимать: он заставил ее двигаться до тех пор, пока прикосновения к его ноге не вызвали во всем ее теле сладкий трепет. И это в ее теле, в теле невозмутимой и респектабельной экономки леди Валери.
Мэри стиснула зубы. А он поглаживал ее бережно, нежно, словно она представляла собой хрупкую драгоценную статуэтку. Нет, она не будет умолять его о пощаде, что бы он ни делал. И она ни за что не даст воли тем вскрикам, что так и рвались из ее горла. Она привстала на цыпочки, пытаясь уйти от этой близости, но где-то там внутри нее зародилась томительная тяжесть.
– Тебе это нравится, я знаю. – Он имел наглость комментировать ее реакцию! Его пальцы нырнули в треугольник туго закрученных волос.
– А так тебе понравится?
И он нажал сильнее. Она вскрикнула.
– Что, чересчур? – он ослабил давление.
Это мало что изменило. Она уперлась лбом ему в плечо, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Он заставлял ее скользить, пока у нее не начали подкашиваться ноги и ее тело не обмякло бессильно у него на бедре. Эти новые ощущения были для нее слишком острыми. Он не позволял ей отступить, не давал и секунды передохнуть, и теперь… ее пальцы скользили по стене, пытаясь ухватиться за что-то там, где ничего не было. Ее тело сотрясали волны экстаза.
Он рассмеялся, торжествуя. Наконец ему удалось разбудить ее такую откровенную чувственность. Подхватив ее на руки, он нежно стиснул зубами кожу у основания ее шеи.
Мэри резко втянула в себя воздух, пытаясь убедить себя в том, что снедающее ее бурное чувство – это гнев.
– Отпустишь ты меня, чудовище?!
Это был не вопрос, это было требование. Но он предпочел истолковать эти слова как вопрос.
– Конечно, отпущу, когда кончу. А я пока не кончил.
Что это должно было означать? Неужели он намерен и дальше унижать ее? Или он намерен овладеть ею, словно шестнадцатилетней дурочкой? Однако деваться ей было некуда. Она уже лежала на постели, и он удерживал ее своим телом.
Его руки, казалось, находили самые уязвимые места ее тела, заставляя ее трепетать и содрогаться.
Боль и наслаждение. Досада и страсть. Ярость и подчинение. Боже, как ему удавалось вызывать в ней такие противоречивые чувства? Где ее здравый смысл и самоуважение? Как она его ненавидит!
– Тебе нравится меня унижать, да? – спросила она дрожащим голосом.
– Неужели ты сейчас испытываешь унижение? – Его полураскрытые губы оставляли влажный след на коже, которую никто не видел с тех пор, как она перестала быть младенцем. – По вкусу не скажешь. Я бы определил это скорее как желание, Джиневра Мэри, причем неистовое желание. Согласна?
– Я ненавижу тебя, – отвечала она, и ее ответ был искренним.
Однако он не отступался.
– Но ты хочешь меня? Я стою перед тобою на коленях, моля о крохе снисхождения. Ты же видишь. А хочешь почувствовать?
Пока он не произносил этих слов, она старалась не думать о том, что происходит. Он действительно стоял рядом с ней на коленях, словно проситель. С чего бы это? Зачем такому человеку, как он, так непонятно вести себя? Чего он надеется добиться столь странной игрой?
И что она боится потерять?
Только невинность. Нет, что всего хуже, остатки холодной отстраненности.
– Джиневра Мэри, – прошептал он. – Откликнись! Скажи мне, как ты жаждешь моего прикосновения.
– Нисколько!
– Лжешь!
Конечно, она лжет. Разве возможно сохранить отстраненность и хладнокровие, когда его руки продолжают так ласкать ее?
Мэри вся таяла. Ей казалось, что этого не выдержать. Невыносимо было ощущать, что ее тело не желает больше повиноваться приказам разума.
Себастьян продолжал эту обольстительную игру, чередуя прикосновения и поцелуи. Вскоре она уже не смогла сопротивляться настойчивым прикосновениям его пальцев. Он поглаживал нежную кожу, понуждая ее раздвинуть ноги.
Мэри закрыла глаза, надеясь, что хоть это поможет ей взять себя в руки, но ничего не вышло – ее ощущения стали только еще более острыми. Она невольно открылась навстречу его ласкам, одновременно испытывая ужас и страсть столь сильные, что от них сотрясалось все ее тело.
Прикосновение. Его прикосновение. Настоящий пир прикосновений для изголодавшейся женщины. Еще немного, и страсть испепелит ее.
Мэри необходимо было овладеть собой, чтобы спасти свою жизнь. Но Джиневра насмешливо откликнулась: «Поздно! Ты уже больше никогда в жизни не будешь принадлежать себе».
– Ради Бога! – у нее уже не осталось ни капли гордости. Голос ее задрожал. Перед глазами все плыло. – Не надо! Не делай этого! Ты причиняешь мне невыносимые страдания.
Его рука замерла.
– Страдания? – в его голосе звучало изумление. Рука скользнула ей на бедро.
Мэри затаила дыхание. Неужели ее мольбы спасли ее?
– Нет, тебе не больно. – Теперь его голос звучал уверенно и гневно. – Не пытайся меня обмануть, Джиневра Мэри.
Она едва успела испугаться, когда его палец проник в нее. Мэри прижала кулаки к губам, чтобы заглушить вскрик, потому что в нем прозвучало бы отнюдь не возмущение, а ликующий восторг. Она не могла позволить, чтобы он услышал это. Он только еще сильнее уверится в том, что она – распутница. Или, что ещё хуже, это добавит ему самодовольства. Он будет смеяться над тем, насколько легко с ней справиться.
Его палец двигался в ней, находя все более чувствительные точки. Он безжалостно будил самые острые ощущения. С ними невозможно было совладать. Мэри чувствовала, что скоро окончательно потеряет рассудок.
Она стонала. Глаза ее были закрыты, голова бессильно запрокинулась.
Сейчас она не могла бы оказать ему ни малейшего сопротивления. Он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, и он несомненно этим воспользуется.
– Ради Бога! – прошептала она едва слышно. – Не надо!
– Не надо звучит как вызов.
Мэри не могла даже открыть глаз. Но она и так знала, какое у него сейчас лицо. Это был Себастьян, Себастьян с его суровыми чертами и кровоподтеками на загорелом лице. С его широкими плечами, которые таили такую мощь. Себастьян, который терзал ее, ласкал ее, который посмел…
– Смотри на меня! – процедил он сквозь зубы.
Распахнув глаза, она с изумлением взглянула ему в лицо. Его темно-серые глаза горели, выражая непреклонную решимость довести дело до конца. Мощно раздвинув ей ноги, он улегся между них. Вскинув руки, она схватила его за волосы и дернула, что было силы, так что он охнул от боли. Однако он и тут не упустил ничего. Он воспользовался ее движением, чтобы припасть к ее рту. Его язык толкался в ее губы, без слов говоря о его намерениях. Она может сопротивляться сколько угодно, он все равно добьется своего.
Мэри колотила его по плечам, пока что-то не прикоснулось к самым тайнам ее женственности, там, где совсем недавно побывал его палец. Ужаснувшись, она посмотрела ему в глаза. Он ответил ей серьезным взглядом и резко подался вперед.
Когда он успел освободиться от одежды? А потом она на мгновение замерла потрясенно. Разве это можно выдержать? У нее внутри все горело.
– Не надо! – она попыталась вывернуться, и он не стал ее останавливать: не стал потому, что при этом она невольно еще больше открылась ему.
Боль стала сильнее. Он наполнил ее собой.
– Не надо! – снова вскрикнула она. От слез голос ее сорвался, и она повернула голову. Ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы, но ей некуда было бежать, негде спрятаться.
Подобного вторжения она никогда в жизни не испытывала. И отчасти поэтому ему нужно было ею овладеть. По тому, как он наблюдал за ней, она чувствовала, что он наслаждается своей властью над ней.
Будь он проклят! Как он догадался, что навязанная ей близость ненавистна ей еще сильнее, чем ее собственное смятение.
Себастьян поймал губами катившуюся по щеке слезу.
– Она стоит дороже твоей девственности. Твоя слезинка для меня дороже алмаза.
– Как ты можешь быть таким жестоким? – возмутилась она. – Тебе нравится мучить меня?
– Муки. Радость. Страсть. Мне все равно, какие чувства ты высказываешь, лишь бы их видел только я.
Чуть приподнявшись, он замер.
– Тебе все еще больно?
Да, ей было больно. Конечно, больно. Ей казалось, что стоит ему шевельнуться, и она умрет.
– Ведь я была невинной, – невольно вырвалось у нее как обвинение.
– Я ошибался.
– Это тебя не извиняет.
Он сохранял неподвижность, оставаясь в глубине ее тела. Лицо его не выражало сожаления, и почему-то ее это обрадовало.
Он сказал:
– Теперь ты можешь меня ударить, если хочешь.
Он облизнул губы, словно хотел еще что-то добавить, признать свою вину. Но вместо этого он молча подался вперед и поцеловал ее. Мэри поняла, что у него вовсе не было желания признавать свою вину. Это было бы слишком трудно при его независимом характере. Ему хотелось, чтобы она била его, пока его совесть и ее возмущение не получат полного удовлетворения.
А потом они просто закончат то, что начали.
Боль стала стихать. Чувство наполненности вызывало у нее странное удовольствие. Да простит ей Бог, если ей тоже хочется это закончить.
Похоть. Это просто похоть.
– Ну же, – повторил он, – ударь меня.
Мэри подняла руку, и он невольно зажмурился. Но она только приложила ладонь к его щеке.
– Потом.
Глава 18.
Мэри на несколько секунд провалилась в небытие, и когда она снова открыла глаза, на подушке рядом она увидела его лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38