И, не выдержав пристального взгляда инструктора ГРУ, полковник побежал к гаражу, из которого уже выводили детей. На время все забыли о Забродове. Он открыл дверцу машины, в которой сидел майор ГАИ.– Майор, завезете домой? Я понимаю, ваша машина не такси, но у меня с собой ни денег, ни документов.– Завезу, – майор сам сел за руль.Тут к машине подбежал Мещеряков, он держал куртку Забродова.– Илларион, куртку забыл.– Точно, давай ее сюда, – Забродов тряхнул куртку, сбивая с нее пыль, и бросил ее себе на колени.Мещеряков хотел было тоже сесть в машину, но ас-инструктор зло рванул на себя дверцу, захлопывая ее перед самым носом своего друга.– Поехали!– Илларион, я не виноват! Я не отдавал приказа стрелять, я даже не знал о нем. Эфэсбэшники долбаные…– Верю, – поднимая стекло, не глядя на Мещерякова, ответил Забродов.– Закуривай, – предложил майор ГАИ, немолодой мужчина, – я же видел, ты им свои сигареты отдал.– Что-то не хочется, в горле першит.– Куда едем? – спросил гаишник, включая мигалку.За стеклами проплывали люди, стоящие в оцеплении, машина «Скорой помощи», два грузовика, крытые брезентом, два пожарных автомобиля.– К Белорусскому вокзалу.– Там и живете?– Да нет, немного подальше, но хотелось бы пройтись пешком, голову проветрить. Устал я сегодня.– Все устали, – вздохнул майор, – всем хватило. * * * Все ждали, что после этого случая Забродов или психанет, или же откажется готовить следующую группу. Но тот вел себя абсолютно спокойно, словно бы ничего и не произошло, словно не было сумасшедшей ночи, гранаты с выдернутой чекой в руке мертвого спецназовца, словно бы не было перепуганных детей, их взбесившихся от страха родителей.Такой исход, который случился, устраивал многих: террористы мертвы, дети живы. Скандал почти сразу удалось замять. Если бы террористы остались живы, возможно, поднялся бы большой шум, суд, публикации в прессе. Но так как были задействованы довольно влиятельные ведомства, скандал и удалось замять.Забродов продолжал служить, а когда разговор заходил о двух его бывших воспитанниках, всегда обрывал:– Вам поговорить больше не о чем? Если хотите что-то узнать, поговорите с Мещеряковым.Миновал ровно месяц. Пошли слухи, что Забродова представляют к награде и собираются присвоить внеочередное звание – четыре маленькие звезды капитана поменять на одну майорскую. Но случилось неожиданное: Забродов подал рапорт об уходе в отставку. Он сделал это тихо, без шума, никто даже не успел опомниться. Вначале он подал заявление на очередной отпуск, а следом, получив на нем визу, положил на стол рапорт об уходе в отставку.Забродов покинул ГРУ, не дождавшись майорской звезды, и многие его сослуживцы даже крутили пальцы у виска.– Ушел бы на месяц позже. Какая разница? И пенсию больше получил бы, и майор все-таки – это не капитан, как-никак высший офицер.Но у Забродова имелись свои резоны, которыми он ни с кем не хотел делиться, даже с Мещеряковым, которого начальство подослало уговорить инструктора остаться. Но найти Иллариона тому не удалось, как он ни пытался.Соседи не знали, где Забродов, квартира закрыта. Лишь через неделю он встретился с пожилой женщиной, которая пришла убирать квартиру. Та ему сказала, что хозяин куда-то уехал, вроде бы купил дом в деревне. Но где, она не знала, и когда вернется, тот ей тоже не сообщил."Но не станет же Илларион кур и свиней разводить?Дом в деревне… – недоумевал Мещеряков. Затем задумался: а может, и у него крыша поехала, а может, станет пчел разводить, как Шерлок Холмс, пасеку построит? С него станется. Он человек крайностей, ничего не умеет делать наполовину".И тут, когда Мещеряков уже хотел развернуться и уйти из квартиры, зазвонил телефон. Пожилая женщина извинилась, и, держа в руке мокрую швабру, пошла брать трубку. Она говорила совсем недолго, затем выглянула из гостиной:– Извините, это вы Андрей?– Да, я, – изумился Мещеряков.– Вас хозяин просит.И вновь Андрею Мещерякову пришлось изумиться, как тот догадался, что именно в этот момент он окажется на пороге его квартиры. Но если бы это был первый сюрприз от Забродова, а такое случалось часто…– Андрей, я вернусь через три недели. Все в порядке. Ты даже не можешь представить себе, как хорошо быть свободным человеком!– Ты сошел с ума, Илларион! У тебя крыша поехала!– Может быть, но свободным приятнее жить. Кстати, мой рапорт подписали?– Тебя ждут.– Зачем ждать? Я в нем все изложил.– Ты ни хрена там не изложил: почему? зачем? Ты что, всю свою прежнюю жизнь перечеркнуть хочешь?– Ты не понял? Я ее уже перечеркнул. Она, действительно, уже осталась в прошлом времени.– Какой дом в деревне? Ты из Москвы решил уехать, что ли?– Нет, настолько у меня крыша еще не поехала.Просто подыскал себе жилье, чтобы в квартире сделать основательный ремонт. До этого руки не доходили, теперь у меня время появится, да и место, где смогу отсидеться, появилось. Так что успокой всех, скажи, Забродов жив, здоров, чего и остальным желает, – в трубке раздались короткие гудки.– Придурок! – в сердцах сказал Мещеряков, но тут же устыдился, потому что вспомнил тот липкий страх, который обуял его, когда он услышал; «отвали, подо мной граната!». Глава 3 Евгений Петрович Кублицкий пребывал в прекрасном настроении, несмотря на свои шестьдесят пять лет.Сегодня он умудрился получить деньги сразу в двух местах: дали пенсию, а в троллейбусном парке выдали зарплату, на которую в общем-то никто сегодня не рассчитывал, потому как все уже привыкли, что ее выдают с опозданиями. Евгений Петрович, отстояв очередь, получил свои кровно заработанные, от чего настроение мгновенно улучшилось. Правда, он мог бы и не стоять в очереди, отложить приятную процедуру на завтра, жить ему было на что, ведь во время обеденного перерыва он сбегал за пенсией, так что деньги у него имелись.Тут же, как всегда случается, когда в руках у человека появляются деньги, подвернулись и знакомые, два таких же работающих пенсионера, как и он. Раньше все они работали водителями троллейбусов, но сейчас коренные москвичи троллейбусов практически не водили, для этой работы вполне хватало приезжих, молодых мужчин, готовых крутить баранку за половинную плату: украинцев, белорусов, молдаван. Контингент работников в троллейбусном депо за последние несколько лет разительно поменялся. Возле кассы, хоть все и говорили по-русски, но слышались разнообразные акценты, проскакивали украинские, молдавские, белорусские и казахские слова.Те двое, которые тормознули Евгения Петровича, были людьми местными, коренными москвичами, которые родились в столице и прожили в ней всю жизнь. Но этим в разговоре с водителями-новичками не кичились, хотя на приезжих и поглядывали с нескрываемым презрением. За баранку старых водителей уже не пускали, и поэтому они занимались ремонтом троллейбусов.– Женя, здорово! Как ты? – спросил абсолютно лысый низкорослый мужчина, смахивающий на актера Леонова, за что в свое время получил кличку Винни-Пух.– Да ничего, – ответил Евгений Петрович Кублицкий, пряча деньги во внутренний карман куртки.– Может, пойдем, как в старые добрые времена, по пузырю раздавим?Евгений Петрович колебался, хотя исход знал наперед – согласится:– Вечно ты, Винни-Пух, втравишь меня в какую-нибудь историю!– Женька, что ты как не свой, словно молдаванин дурной? Это они радиатор с гармошкой путают.– Потише…– А что такое, – Винни-Пух осмотрел разнонапиональную очередь, – черных боишься?Замечание Кублицкому показалось немного оскорбительным, но в общем справедливым. Молдаване, работавшие в троллейбусном депо, отличались беспросветной несообразительностью и невероятной жадностью. В очереди молдаване, как правило, неизменно оказывались первыми, к тому же приходили не все вместе, а по одному.Стоило кому-нибудь оказаться у кассы, как тут же начинали подваливать земляки и пристраиваться не в хвост очереди, а в голову, поближе к окошечку. Что-либо говорить этим пришлым людям не имело смысла, они, как правило, прикидывались глухими или начинали огрызаться, коверкая прекрасный русский мат.Украинцы, как ни старались, как ни хитрили, не могли прийти раньше молдаван. Белорусы же всегда толпились с русскими вперемешку, интегрировались.– Ну, так как ты, Женька?– А кто еще будет? – спросил Кублицкий, покусывая верхнюю губу и вытряхивая из пачки сигарету.Толстые пальцы Винни-Пуха потянулись к чужой пачке:– Давай, одну испорчу.– Ты же не куришь, черт тебя побери.– Курить не курю, а твою испорчу. Женя, с преогромным удовольствием, выпотрошу одну и табак нюхать буду.– Не дам, – сказал Кублицкий.– Тогда деньги давай.– Сам пойдешь?– Нет. Сейчас Семена пошлем, он быстро пару пузырей водки поднесет.– Договорились. Но скажи, чтоб больше двух не брал, здоровье уже не то. Это в былые времена мы с тобой могли сидеть по двое-трое суток, теперь уже все.Да и Герольда надо на прогулку вывести…– Ну и имя же у твоего пса, как у какой-то газеты – «Герольд трибюн», – проговорил Винни-Пух, коверкая название уважаемой во всем мире газеты.– Другое дать не мог, так уж по родословной выходило.– Вот уж эти собаки.., и те родовитые! Не то что простой рабочий человек. Пошли, пошли, – Винни-Пух схватил под локоть приятеля, высокого и нескладного Кублицкого, потащил от касс к мастерским.Там у них имелось свое укромное место, о котором начальство знало, но нос туда никогда не совало. А место располагалось в дальнем углу раздевалки, перегороженной многочисленными секциями железных шкафов с оттрафареченными на дверках номерами.Сема оказался на ногу скор, хотя и прихрамывал.А хромота с Семой случилась из-за того, что он уронил на ногу рессору и отбил ноготь на большом пальце правой ноги.– Ну ты в быстр! – сказал Кублицкий, приняв бутылки.– А вы, я смотрю, даже не расстарались, даже газетку не постелили.– Это, Сема, дело плевое, – сказал Винни-Пух, вытаскивая из внутреннего кармана свежий номер «Правды», своих политических пристрастий он никогда не скрывал, и, поплевав на ладонь, разгладил его на крышке табуретки, – вот и все.– А закусь? – спросил Кублицкий.– Закусь сейчас будет, – из кармана Семы появился кусок колбасы, уже мелко порезанной, а из кармана Винни-Пуха, словно из волшебной шкатулки, возникли зеленый огурец и яблоко.– За тобой хлеб, – улыбаясь в предчувствии выпивки, произнес Винни-Пух.Сема открыл свой шкаф, и полбуханки хлеба стали посреди табурета.Хлеб был не совсем свежий, но и не заплесневевший, съедобный.– Соляночки бы какой-нибудь, – мечтательно произнес Кублипкий.– Не в ресторане. Хотя и солянка есть, – Винни-Пух улыбнулся, – сейчас у Тодора возьму.Он тут же поддельным ключом открыл железный ящик, в котором висела одежда, и из картонного ящика вытащил литровую банку домашнего салата, закрытую полиэтиленовой крышкой.– Молдавский, с перчиком.– Он же заметит.– Разрешил мне брать, когда захочу.– А вилки? – сказал Кублицкий.– Вилок нет, есть лишь ложка, – на стол легла грязная ложка – одна на всех.– Ладно, в рот ее совать не будем, – заметил Кублицкий, – на хлеб салат набросаем, как раствор на кирпич.Забулькала водка. Две бутылки прокатили за сорок минут.– Ну что, добавим. Женя? – с надеждой спросил Винни-Пух.– Нет, ребята, не могу. Герольда надо выгуливать, а то квартиру обгадит.– Придумал ты себе занятие…– Я бы, может, и не заводил пса, да после того, как дочка съехала, ну, совсем делать нечего стало, хоть сиди да вой в квартире.– А теперь что, – заулыбался Винни-Пух, – вдвоем скулите?– Нет уж, не скулим. Вдвоем весело, он мне и тапки приносит.– Хорошо тебе. А мне жена вместо того чтоб тапки подать после тяжелой работы, вечно какую-нибудь гадость говорит.– Гони ты ее, Винни-Пух, в шею! Баба она у тебя вздорная.– Куда уж гнать, ведь лучшей уже не найдешь.Правда, Женя? Возраст есть возраст, лет тридцать назад надо было гнать, а теперь куда… Не собаку же вместо нее заводить? Собака борщ не сварит, блинов не напечет.– Ив постель не ляжет.– Про это я уж и не говорю.– Зато спокойнее, – философски заметил Кублицкий, натягивая на плечи куртку. – Ты тут, Сема, прибери, тебе еще работать да работать, а я, пожалуй, пойду.– Ну и иди, – со злостью сказал Винни-Пух, – а мы с Семой еще одну бутылку катанем, время у нас есть. Сема, в магазин подскочи.Сема, прихрамывая, двинулся к проходной, нагоняя Кублицкого, обходя его, даже не глянул, не попрощался.Евгений Петрович еще не успел подняться на третий этаж, где располагалась его квартира, как услышал густой бас, которым лаял его пес, приветствуя хозяина.«Ну вот, скулишь. Сейчас примешься прыгать на меня, с ног сбивать».Ключ повернулся в замке, уставший хозяин ввалился в квартиру. Пес тотчас бросился к нему и даже дважды лизнул в губы.– Целуешься… Хитрый ты. Герольд. Ладно, сейчас пойдем гулять, только переобуюсь.Гуляли они постоянно в одном и том же месте. Шли по Сержантской улице, пересекали Ярославское шоссе, направляясь к Бабушкинскому кладбищу. Там всегда было малолюдно, гуляли здесь лишь собачники, все друг с другом были знакомы.Герольд среди собачьей братии выделялся статью и размерами. Было еще два дога, сравнимых с ним, да один зимой угодил под автобус на Ярославском шоссе, а другой заболел, нажравшись какой-то дряни, и его пришлось усыпить. Хозяева больше заводить псов не стали, и Герольд теперь был самым большим и сильным. А самое главное, в чем Кублицкий был убежден на сто процентов, его пес являлся самым умным.– Ну, ну, пойдем, пойдем, – и натянув теплые резиновые сапоги, поигрывая поводком, Кублицкий открыл дверь.Герольд выскочил на площадку и уселся ждать хозяина. Так было заведено – без хозяина ни шагу, если только Евгений Петрович не даст «добро» на самостоятельный спуск. Намордник он на своего Герольда не надевал, детей тот не трогал, на соседей не бросался, незнакомые же люди его сторонились сами. Маршрут был разработан так, чтобы как можно меньше встречать людей, хотя в общем-то Евгений Петрович никого не боялся. Да и кого станешь опасаться, если рядом у правой ноги сопит и рычит огромный пес, готовый по первому же слову хозяина броситься на обидчика, сбить его с ног, прижать к земле и дожидаться команды.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7