– нога грабителя приподнялась.– Я… Я не знаю, о чем вы?– Где деньги за картины спрятал, быстро говори, пока жив!– Я не знаю, не знаю… Нет у меня денег…– Ах ты, бля! – и мужчина переместил тяжесть тела на правую ногу.Брусковицкий захрипел, судорожно дернулся, попытался схватить мужчину за ногу, но тот на это движение даже не прореагировал. Он еще сильнее придавил реставратора к грязному полу.– Бля, деньги где?– Не скажу!– Ты что, жить не хочешь?– Не скажу!– Убью – найду!– Там, там… – дрожащий палец Брусковицкого указал на стеллаж, где стояли позеленевшие самовары, старые чугунные утюги и прочая дребедень, которая, как правило, наполняет мастерские художников, искусствоведов и реставраторов.– Там, говоришь?– Да, там, – с трудом выдавил из себя перепуганный Брусковицкий.– Где?– Там, в кувшине… В глиняном кувшине…– В глиняном, говоришь, в кувшине?– Да, вон в том.– Ну что ж, хорошо. Теперь вставай.Брусковицкий приподнялся, упираясь руками. Ладони попали в лужу, но Брусковицкий даже не обратил на это внимание. Он поскользнулся. По лицу текла кровь, берет валялся в стороне, на темени ныла большая кровоточащая шишка, кожа на лысине была рассечена.– Зачем? Зачем вы так? – пролепетал Брусковицкий.Мужчина без тени улыбки глянул на свою жертву и отошел на шаг в сторону. Брусковицкий попытался подняться, но не удержал равновесие и завалился на спину.– Вставай! – мужчина наклонился, схватил Брусковицкого за толстый вязаный шарф и, резко дернув вверх, поставил реставратора на колени.Откуда ни возьмись в его руке оказалась короткая тяжелая дубинка. Еще один сокрушительный удар обрушился на голову Брусковицкого. Тот ойкнул и обмяк. И если бы мужчина в стеганой куртке и кепке, повернутой козырьком назад, не держал Брусковицкого за шарф, тот наверняка ударился бы затылком об пол.– Ладно, полежи, а я гляну, есть там деньги или ты соврал.Мужчина толкнул стол. Тот хоть и был тяжелый, но с места сдвинулся. Еще один толчок, еще одно усилие, и стол оказался у стеллажа. Грабитель взял табуретку за ножку, легко поставил ее на стол, вспрыгнул, забрался к самому верху стеллажа, почти под потолок, посмотрел на пыльные самовары, грязные утюги и увидел кувшин, из которого веером торчали кисти, похожие на растопыренные, усохшие пальцы.Он вывалил на стол содержимое кувшина – свернутые в трубку доллары упали прямо на середину. На этот раз на лице грабителя появилась улыбка. Он взвесил деньги на руке, подбросив их, как подросток подбрасывает украденное в соседском саду яблоко, сунул в карман стеганой куртки и спрыгнул на пол бесшумно, как сильный хищный зверь.– Вот так-то будет лучше.Мужчина взял канистру, отвернул крышку и стал поливать бензином пол в мастерской, большой стол, холсты на подрамниках, рулоны бумаги, свертки полотна, баночки, банки с красками и лаками, а также самого хозяина, без чувств лежащего в луже крови.Когда канистра стала легкой, и из нее вылилось все содержимое, грабитель небрежно забросил ее в угол, понюхал руки.«Класс, даже пальцы не пахнут!»– Ну, вот и все, – тихо сказал он, – пора и честь знать.Он открыл дверь, несколько секунд постоял, словно бы размышляя, не забыл ли чего-нибудь. Затем вытащил из кармана коробок, стал на пороге, зажег спичку, подержал ее в пальцах и швырнул прямо на Брусковицкого. Пламя вспыхнуло мгновенно. Мужчина едва успел выскочить и плотно захлопнуть за собой дверь, обитую оцинкованным железом.Он не спеша спустился вниз по скрипучим ступеням и вышел на улицу. Падал снег, крупный, тяжелый, мокрый.На крыльце дома остались его следы – черные и отчетливые. А наверху, на втором этаже, трещало дерево, корежился в огне металл. Пламя съедало мастерскую, старые, задрапированные холстом кресла, шкафы, стеллажи, столы, два мольберта, подрамники и загрунтованные холсты. Горели картины и рисунки, горели эскизы и копии – все превращалось в пепел, все исчезало в огне.Мужчина прошел к своей машине – неприметному серому «опель-кадету», сел в кабину, вставил ключ в замок зажигания, повернул его и посмотрел на часы.– Пришлось немного повозиться, но дело того стоило, – сказал он сам себе.Машина мягко тронулась с места. В зеркале заднего вида мужчина увидел, как пламя вырвалось из окна второго этажа. Он небрежно сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой, посмотрел на огонек. Это пламя было ручным и абсолютно не опасным, а вот то, которое бушевало в мастерской Брусковицкого, сорвавшись с цепи, уничтожало все вокруг себя. И уже через пять минут второй этаж, возведенный из дерева над каменным – первым, был охвачен пламенем.Через полчаса автомобиль грабителя, который даже не знал имени и отчества своей жертвы, был уже далеко от пожара. * * * Девятнадцатилетняя Наталья приехала к Олегу Иосифовичу Брусковицкому без пяти десять. Уже по дороге, когда таксист сворачивал в переулок, его лицо стало напряженным, и он резко вывернул руль, прижавшись к обочине. Мимо одна за другой, с ревом и воем сирен, промчались три пожарные машины, пугая редких прохожих сполохами синих мигалок.– Пожар, что ли, где-то? – спросила девушка, закидывая ногу за ногу.Лицо водителя вытянулось:– Да, горит, наверное, где-то что-то.За тремя пожарными машинами пронеслись автомобиль «скорой помощи» и две милицейские машины.Когда Наташа на такси подъехала к повороту, ее лицо мгновенно сделалось белым, как только что выпавший снег.– Е мое! – прошептала девушка и толкнула водителя в плечо. – Давайте, давайте отсюда, поехали в центр!Такси с трудом развернулось в узком переулке и помчалось прочь. Девушка, сидевшая на переднем сиденье, несколько раз испуганно обернулась.– Тебе туда надо было? – спросил таксист.– Нет, нет, – соврала Наталья, – я передумала, примета плохая, – она тут же одернула юбку, спрятав под ткань свои соблазнительные округлые колени.Им встретилось еще одно такси, сворачивавшее в переулок. В салоне, на заднем сиденье, тоже сидела девушка.– Туда, что ли? – спросил у нее водитель.– Да, туда. А что там, собственно, такое?– Пожар, вроде, – поморщившись, произнес таксист, сбрасывая газ и переключая скорость. – Горит что-то, наверное, чей-то дом.– Дом? – переспросила девушка.– Да. Вон пламя как рвется в небо!– Красиво как, – сказала блондинка, мечтательно глядя на свое отражение в зеркальце.Ей очень нужны были деньги, и она уже придумала, на что их истратить. Глава 2 Апрельский вечер выдался на удивление теплым, как в середине мая. Голубоватые сумерки окутывали город, прозрачные, дымчатые. Где-то в глубине двора, возле мусорных контейнеров, слышались исступленные вопли котов.Даже лужи за день подсохли, а асфальт выглядел серым. Молодая трава казалась мягкой, как шерсть молодого пушистого животного. Вся природа была охвачена радостным возбуждением. Форточки в квартирах держали открытыми, из многих окон доносились звуки музыки, смех, веселые голоса. Весь город жил в предчувствии радостных весенних перемен.В глубине двора, за кустами, на краю детской площадки, в небольшой беседке сидели двое мужчин. Перед ними на скамейке, выкрашенной голубой краской, лежала развернутая газета, а на газете стояли черная, со строгой этикеткой бутылка дорогого французского коньяка и два пластмассовых стаканчика, блестела фольга с разломанными плитками шоколада, а также пачка сигарет и зажигалка – вот и все атрибуты встречи.Еще рядом с пожилым мужчиной в расстегнутом длинном пальто и в серой шляпе прямо на лавке, справа от него, покоился старый портфель, тощий и обшарпанный, как дряхлый, облезлый, но породистый пес. Портфель был изрядно потрепан судьбой и, судя по всему, был не намного младше своего хозяина.Пожилой мужчина взял бутылку и наполнил стаканчики коньяком.– Давненько мы с тобой не виделись, давненько вот так, непринужденно, не сиживали вместе. Ты извини меня, что встречаю запросто, без цветов и не очень торжественно.– Да перестаньте, Федор Филиппович, – сказал второй собеседник, помоложе, лет сорока. Его глаза сузились, а на губах появилась улыбка. – Какая разница где и как, важен знак, важно внимание.– Нет, ты мне голову не дури, все должно проходить чинно и красиво. Кстати, как малыш? Ты что-то молчишь, ничего не рассказываешь.– Не спрашиваете, вот и молчу.– А самому сказать гордость мешает?– Угадали, не люблю хвалиться.– Ну так как?– Нормально. Ест, пьет, писает, какает.– Грудь берет?– А куда же он денется, конечно, берет.– Ну, тогда все нормально. Наверное, ты и думать не думал, что в сорок лет станешь молодым отцом?– Честно говоря, не думал, но хотел, – признался мужчина.– Ну, давай выпьем за твою жену, за Ирину.– Жаль, она сейчас вас не слышит.– Ты же ей передашь?– Да, Федор Филиппович.Мужчины подняли небольшие пластиковые стаканчики, чокнулись. Счастливый отец сделал только один символический глоток, смакуя ароматный терпкий коньяк. А вот тот, что постарше, выпил до дна, поставил стаканчик на газету, разломал и без того маленький квадратик шоколада пополам – по диагонали, сунул в рот, пожевал и ухмыльнулся:– Собачья у нас с тобой работа, не можем даже посидеть по-человечески. Все от кого-то прячемся, все опасаемся кого-то…– Что поделаешь, Федор Филиппович, какая есть, сами выбирали…– Никто из нас ее не выбирал.– Можно подумать, вас силой тянули.– А тебя?– Честно говоря, получилось так, что жизнь сама нас с вами свела.– Вот и я говорю, не мы ее', а она нас выбрала.– Словно о женщине говорите, Федор Филиппович.– Да уж, да, – беззлобно пробурчал пожилой, – тут ничего не попишешь, супротив не попрешь, по-другому себя вести не будешь.– Моя Ирина, небось, тоже считает, что это она меня выбрала. Но я знаю точно, что сам ее высмотрел.– Ну, и как назвали первенца?– Можно подумать, что вы, Федор Филиппович, не догадываетесь. Можно подумать, что вы не знаете.– А Ирина не против?– Нет, не против, этот вопрос был решен с самого начала. Так что она была «за», обеими руками.По двору, за кустами вдоль дома, сновали люди, въезжали и выезжали машины, у подъездов слышался смех, подростки гонялись за девчонками, играла на лавочках пара магнитофонов, одна девчонка танцевала.Мужчины смотрели вокруг, и на душе у них было спокойно.Взгляд сорокалетнего упал на развернутую газету.Он небрежно ребром ладони сдвинул шоколад в сторону и посмотрел на портрет известного банкира.– Помните его?– Да, да… Видишь, улыбается, интервью дает… Я с твоего разрешения закурю, – сказал пожилой, вытряхнул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, затянулся.На утомленном, морщинистом, бледном лице было написано блаженство, он прикрыл глаза от удовольствия.– Хорошо, не правда ли?– Да, хорошо. Так бы сидел и сидел.– Надеюсь, слышал, что прошлой ночью совсем рядом от этого спокойного двора застрелили замминистра внешней торговли?– Да, слышал. И в новостях сюжет показали. Естественно, убийцу не нашли?– Пока не нашли, – покачал головой пожилой, – и думаю, не найдут. Заказное убийство, по всему видно.Работал профессионал, не оставил никаких следов.– Плохо быть чиновником, связанным с деньгами.– Он так не думал, – вставил пожилой.– Был бы он каким-нибудь слесарем, жил бы да радовался. Курил бы сейчас на балконе, смотрел на улицу, слушал, как орут коты, вдыхал бы весенний воздух.– Это точно.– Зацепки какие-нибудь есть?– Никаких, – покачал головой пожилой и, сдвинув шляпу на затылок, горько усмехнулся. – Я же говорю, профессионал работал и, скорее всего, не один.– А что прокуратура, что следственные органы?– Ищут, копают… Связи, встречи… Занимаются его делами с таким рвением, с каким он, наверное, сам никогда ими не занимался. Откапывают такое, о чем бедолага уже и думать забыл.– Он теперь ни о чем не думает, поэтому и забыть не может ничего.– Не цепляйся к словам.– Ищут, значит… Ничего не найдут, – сказал тот, что помоложе.– Поживем – увидим, – не так категорично заявил пожилой и потер виски ладонями. – А вот мы с тобой стареем. Когда рождается ребенок, сразу замечаешь, что ты уже не тот, верно?– Да, на себе ощущаю.– И небось приходят в голову всякие невеселые мысли?– А то как же.– Наверное, думаешь: бросить бы все дела, работу, уехать куда-нибудь, зажить простой жизнью?– Нет, не думаю, – сказал тот, что помоложе, и посмотрел на бутылку. – Давайте налью вам, Федор Филиппович.– Себе налей тоже.– При всех моих недостатках, имею и одно достоинство.– Какое же?– Не злоупотребляю.Мимо беседки прошли две женщины, оглянулись, недовольно покачали головами:– Сидят тут всякие алкаши, а рядом дети ходят, смотрят, чему только во дворе не научатся.– Да уж, управы на них нет.– И в лифте всегда нагажено.– Вроде бы мужчины спокойные.– Спокойные, пока не напьются, – фыркнула женщина в шелковом платке и покосилась на пьющих в беседке.А те продолжали разговаривать как ни в чем ни бывало, словно и не слышали ее слов, пили коньяк и закусывали шоколадом.Но недолго они радовались. Район, в котором прошлой ночью произошло убийство, находился под пристальным вниманием сотрудников правоохранительных органов. Вот и в этот тихий, уютный московский дворик вошли три дюжих, крепких омоновца – верзила-капитан и два сержанта, таких же здоровенных и широкоплечих, как командир, разве только ростом пониже.Они по-хозяйски огляделись. Один из сержантов, с русыми усами, заметил в беседке в глубине двора двух мужчин с зажженными сигаретами. В сумерках огоньки были заметны особенно хорошо.– Капитан, – сказал сержант, обращаясь к командиру, – глянь-ка туда. Два каких-то урода сидят. Пойдем, глянем, что за фрукты, документы проверим.Капитан пожал плечами. Он был на сто процентов уверен, что масштабные поиски, в том числе и тщательный осмотр дворов, абсолютно ничего не дают. Но приказ есть приказ – осматривать район, всех подозрительных задерживать, проверять документы.«Не скажешь же ребятам, что все зря», – мысленно вздохнул капитан, а вслух сказал:– Проверим.Он передернул плечами и тут же недовольно подумал: «Ну что у меня за дурацкая привычка дергать плечами, пора с ней кончать».Рацию с короткой антенной офицер сунул в нагрудный карман, поправил наручники на ремне и неторопливо, вразвалку, чувствуя себя полным хозяином всей этой территории, направился к беседке.
1 2 3 4 5 6 7