С тем же бесстрастным видом Г. М. полез в карман брюк, вынул оттуда черную штемпельную подушечку в обычном оловянном футляре и длинную резиновую печать с чьим-то именем и бросил их на стол среди тарелок. В сотый раз меня удивил контраст между резким движением его руки и невозмутимым выражением лица. Доктор Хьюм казался не столько ошарашенным, сколько расстроенным.
– Ну и что из этого, мой дорогой сэр?
– То есть как это «что»?
– Доктор Куигли, – с горечью продолжал Спенсер Хьюм, – сегодня уже разоблачил меня в суде. Полагаю, нам придется принять его вердикт. Если вы предъявите ваши экспонаты, что это докажет, кроме того, что уже было доказано? Утопленник спокойно воспринимает перспективу плавания по морю. – Жутковатая улыбка – призрак былой суетливой усмешки – мелькнула на его лице. – Не уверен, что цитирую Кай-Луня. Но так как я уже заочно осужден за одно преступление, мне абсолютно безразличны ваши фокусы.
Он зажег сигарету, резко чиркнув спичкой по коробку. Г. М. смотрел на него, и его лицо постепенно менялось.
– Знаете, – медленно начал он, – я начинаю думать, что вы действительно считаете Ансуэлла виновным.
– Я абсолютно уверен, что он виновен.
– Вчера вечером вы написали Мэри Хьюм письмо, где клялись, что видели, как произошло убийство. Не возражаете сообщить мне, правда ли это?
Доктор сдул пепел с сигареты, держа ее вертикально.
– Как правило, я избегаю высказывать мнение даже о погоде. Но вам я скажу вот что. Во всей этой истории меня больше всего бесит, что я не сделал совершенно ничего! Я пытался помочь Эйвори и Мэри. Понимая, что поступаю неэтично, я думал, что это всем на пользу. И что в результате? Меня преследуют – да, сэр, повторяю: преследуют! Но даже вчера, когда мне пришлось бежать, я старался помочь Мэри. Я признался ей, что принес брудин по просьбе Эйвори. В то же время я был обязан указать ей, что Джеймс Ансуэлл – убийца, и буду называть его так до последнего вздоха.
Несмотря на любовь к трафаретным фразам, явная искренность этого человека пересиливала даже жалость к себе.
– Вы видели, как он это сделал?
– Я должен был обезопасить себя. Если бы я ограничился первой частью письма, вы бы отнесли его в суд, и это могло спасти убийцу. Поэтому мне пришлось обеспечить такой текст, чтобы вы не стали демонстрировать письмо в суде.
– Понятно, – другим тоном произнес Г. М. – Вы намеренно вставили эту ложь, чтобы мы не осмелились использовать письмо в качестве доказательства.
Доктор Хьюм презрительно отмахнулся:
– Я пришел сюда, многим рискуя, сэр Генри, с целью получить нужную информацию. Это честная игра. Не так ли? Я хочу знать мое официальное положение в этом деле. Во-первых, у меня действительно имеется свидетельство, удостоверяющее мою вчерашнюю болезнь…
– Выданное врачом, которого собираются дисквалифицировать.
– Но пока что не дисквалифицировали. Если вы настаиваете на формальностях, то и я вынужден к ним прибегнуть. Как вам известно, я утром присутствовал в суде. Во-вторых, Корона отказалась от намерения вызвать меня свидетелем и завершила свое дело.
– Да, но его не завершила защита. И вас все еще могут вызвать свидетелем – не важно, какой из сторон.
Спенсер Хьюм аккуратно положил сигарету на край стола и скрестил на груди руки:
– Вы не вызовете меня свидетелем, сэр Генри. Если вы это сделаете, я разнесу ваше дело в пух и прах за пять секунд.
– Ого? Выходит, речь идет об отказе от судебного преследования за вознаграждение?
Лицо Хьюма напряглось, и он быстро взглянул на нас. Г. М. спокойно продолжал:
– Не имеет значения – я неортодоксален, чтобы не сказать весьма гибок. Но неужели вам хватает дерзости угрожать, что вы поведаете выдумку о виденном вами убийстве, если я осмелюсь извлечь вас из укрытия? Bay! Честное слово, сынок, я вами восхищаюсь.
– Нет, – спокойно сказал Хьюм. – Мне будет достаточно сообщить чистую правду.
– Исходящую от вас…
– Это не пойдет, – прервал Спенсер Хьюм, подняв палец. – Как вам известно, сегодня утром было установлено, что это не суд нравов. То, что Мэри поддалась зову плоти, не основание для дискредитации ее показаний об убийстве. Точно так же то, что я намеревался бескровно и безболезненно отправить шантажиста туда, где ему самое место (уверяю вас, это куда менее оскорбительно для британских ушей), не является причиной для дискредитации моих показаний о том же преступлении.
– Угу. Если вы так ненавидите шантажистов, то почему шантажируете теперь меня?
Доктор Хьюм глубоко вздохнул:
– Я и не думаю этого делать, а всего лишь предупреждаю: не вызывайте меня свидетелем. Все ваше дело основано на пропавшем фрагменте пера. Вы упорно и монотонно твердили каждому свидетелю: «Где этот кусок пера?»
– Ну?
– Он у меня, – просто ответил доктор Хьюм. – Вот он.
Снова достав портсигар, Спенсер Хьюм осторожно вытащил из-под ряда сигарет кусок голубого пера длиной около дюйма с четвертью и шириной в дюйм и положил его на стол.
– Обратите внимание, – продолжал он, – что края здесь более зазубрены, чем на другом куске. Но думаю, они полностью совпадут друг с другом. Я подобрал перо на полу кабинета в вечер убийства. Это был всего лишь инстинкт аккуратности, а не собирания улик. Вижу, вы хотите спросить, почему я никому его не показал. Друг мой, вы знаете единственного человека, которого когда-либо интересовало это перо? Это вы. Полиция о нем практически не думала – как, впрочем, и я. Честно говоря, я начисто забыл о нем. Но если перо представить в качестве доказательства, вы скоро увидите результат. Я убедил вас?
– Да, – ответил Г. М. с жутковатой улыбкой. – Наконец-то вы убедили меня в том, что знали об «окне Иуды».
Спенсер Хьюм резко поднялся, сбросив на пол лежавшую на краю стола сигарету. Со свойственным ему инстинктом аккуратности он машинально наступил на нее, и тут в дверь снова постучали. На сей раз она открылась более решительно. Рэндолф Флеминг, нырнув под низкую перемычку, шагнул в комнату и заговорил тоном таким же агрессивным, как его рыжие усы:
– Мне сказали, Мерривейл, что вы… – Он оборвал фразу и уставился на доктора. В своем роде Флеминг бы не меньшим щеголем, чем Спенсер Хьюм, – на голове у него красовалась мягкая серая шляпа, чуть сдвинутая набок, а в руке он держал трость с серебряным набалдашником. Его сморщенные щеки раздувались, покуда он разглядывал Спенсера. – Черт возьми! – наконец заговорил Флеминг, закрыв за собой дверь. – Я думал, вы…
– Сделали ноги? – предположил Г. М.
Флеминг удовлетворился замечанием, брошенным через плечо Спенсеру Хьюму:
– У вас не будет неприятностей, если вы объявитесь теперь? – Потом он повернулся к Г. М.: – Прежде всего, позвольте сказать, что я на вас не в обиде за то, что вы вчера доставали меня в суде. В конце концов, у каждого своя работа. Ха-ха-ха! Но я хотел бы кое-что знать. Говорят, что вы тоже можете вызвать меня свидетелем. Это верно?
– Нет, – ответил Г. М. – Думаю, будет достаточно показаний Шенкса. Если вас о чем-то спросят, то лишь для проформы. Я раздобыл арбалет, который, надеюсь, идентифицируют как принадлежавший Эйвори Хьюму. Шенкс отлично сможет это сделать.
– Мастер на все руки? – Флеминг пригладил усы рукой в перчатке. – Не возражаете сказать мне… – Он заколебался.
– Не возражаю, – подбодрил его Г. М.
– Вы все еще считаете, что беднягу Хьюма застрелили из арбалета?
– Я всегда так считал.
Флеминг задумался.
– Я не рассчитываю, что к моему мнению прислушаются, – сказал он. – Но должен сказать вам одну вещь. Вчера вечером я немного поэкспериментировал и убедился, что такое могли проделать с достаточно близкого расстояния. И еще…
– Выкладывайте, сынок. – Г. М. бросил взгляд на доктора, который сидел неподвижно и издавал негромкие звуки, словно прочищая пересохшее горло.
– Я пробовал три раза выпускать стрелы из арбалета, – продолжал Флеминг, иллюстрируя слова жестами. – Направляющее перо может застрять в зубцах ворота, если не быть осторожным. Один раз стрела застряла, и перо целиком оторвалось от стержня, когда я ее вытаскивал. В другой раз перо разрезало пополам – как то, которое вы показывали в суде. Не то чтобы я отказывался от своих слов, но такие вещи меня беспокоят. Я подумал: если тут есть что-то сомнительное, то я должен об этом сообщить. Если вы думаете, что я делаю это с удовольствием, то ошибаетесь. Но я собираюсь предупредить также генерального прокурора. Кстати, – строго между нами, – что произошло с этим чертовым куском пера?
Несколько секунд Г. М. молча на него смотрел. На столе, почти полностью скрытый тарелками, лежал фрагмент голубого пера, который положил туда Спенсер Хьюм. Услышав вопрос Флеминга, Спенсер сделал быстрое движение, но Г. М. опередил его. Подобрав перо, он поместил его на тыльную сторону ладони и протянул руку вперед, словно собираясь подуть на него.
– Странная штука, – заметил Г. М., не глядя на Спенсера. – Мы как раз обсуждали этот пункт, когда вы пришли. Вам не кажется, что это пропавший кусок?
– Где вы его нашли?
– Ну… это один из предметов обсуждения. Будучи экспертом, могли бы вы взглянуть на этот кусочек и определить, тот ли это, который нам нужен?
Флеминг взял перо, с подозрением посмотрел на Г. М. и Спенсера и отошел к окну, чтобы лучше видеть. Во время обследования его маленькие глазки несколько раз скользнули по комнате.
– Чепуха! – резко заявил он.
– Что чепуха, сынок?
– Мысль, будто это кусок того пера.
Спенсер Хьюм достал из нагрудного кармана сложенный носовой платок и начал тереть им лицо, словно полируя его. Его взгляд, выражавший сомнение или печаль, показался мне знакомым. Интересно, почему?
– Вы абсолютно уверены, что это не так? – мягко осведомился Г. М. – Почему?
– Это перо индейки. Я же говорил вам – вернее, вы это из меня вытянули, – что бедный старина Хьюм использовал только гусиные перья.
– Между ними большая разница?
– Большая разница? Ха! – Флеминг щелкнул по полям своей шляпы. – Если вы пойдете в ресторан и закажете индейку, а вам вместо нее подадут гуся, вы заметите разницу, не так ли? То же самое с перьями. – Казалось, ему пришла в голову новая мысль. – Что вообще здесь происходит?
– Все в порядке, – проворчал Г. М. – Небольшая приватная конференция. Мы…
Флеминг поднялся.
– Я не собирался задерживаться, – с достоинством произнес он. – Я пришел сюда облегчить душу. Теперь моя совесть чиста, и я с удовольствием откланяюсь. Скажу только, что здесь творится что-то чертовски странное. Кстати, доктор, если я смогу повидать генерального прокурора, могу я сказать ему, что вы вернулись и готовы давать показания?
– Говорите ему что хотите, – спокойно ответил Спенсер.
Поколебавшись, Флеминг кивнул и направился к двери. Каким-то непонятным образом его присутствие вносило в атмосферу беспокойство. Г. М. встал и посмотрел на Спенсера сверху вниз.
– Вы рады, что не пошли в суд? – сказал он. – Успокойтесь – я не собираюсь вызывать вас свидетелем. При вашем теперешнем душевном состоянии я бы не рискнул это делать. Но, строго между нами, признайтесь – вы сфабриковали эту улику, не так ли?
– Полагаю, это можно назвать и так.
– Но зачем?
– Потому что Ансуэлл виновен.
И тогда я понял, что напоминали мне его глаза, – выражение глаз самого Джеймса Ансуэлла и ту же искренность, с которой он встречал обвинения. Г. М. сделал жест, который я не мог понять, не отрывая при этом взгляд от Спенсера.
– Понятие «окно Иуды» ничего для вас не означает? – осведомился он с тем же непонятным жестом.
– Ровным счетом ничего – клянусь вам.
– Тогда послушайте меня, – сказал Г. М. – Перед вами два пути. Вы можете исчезнуть или пойти в суд во второй половине дня. Если Уолт Сторм отказался от намерения вызывать вас и если у вас действительно имеется медицинское свидетельство относительно вчерашнего дня, вы не можете быть арестованы – разве только Чокнутый Рэнкин выйдет из себя, что крайне маловероятно. На вашем месте я бы пошел в суд. Вы можете услышать кое-что интересное, что пробудит в вас желание говорить. Но вы должны знать, где находится подлинный кусок пера. Существуют две его части. Одна половинка застряла в зубцах арбалета, который я собираюсь предъявить в суде. Другая осталась в «окне Иуды». Предупреждаю, что, если течение повернется против меня, я вызову вас свидетелем, какую бы опасность вы ни представляли. Но не думаю, что это понадобится. Это все, что я хотел сказать. Теперь я удаляюсь.
Мы последовали за ним, оставив Спенсера сидящим за столом с отблесками тлеющего огня на лице. Вчера в это время мы впервые услышали об «окне Иуды». Менее чем через час ему предстояло стать таким же очевидным, большим и функциональным, как буфет, хотя и несколько иных пропорций, и накрыть своей значимостью зал суда номер 1. Но в тот момент мы знали лишь то, что комната была заперта.
На площадке Эвелин схватила Г. М. за руку.
– Можете вы ответить хотя бы на один маленький вопрос, который до сих пор не приходил мне в голову? – осведомилась она.
– Угу. Ну?
– Какой формы «окно Иуды»?
– Квадратной, – сразу же ответил Г. М. – Осторожно, здесь ступенька.
Глава 16
Я САМ НАКЛАДЫВАЛ ЭТУ КРАСКУ
– Правду, только правду и ничего, кроме правды.
– Мм.
Свидетель не жевал резинку, но постоянные движения челюстей и цоканье языком создавали впечатление, что он занят именно этим. У него были узкое лицо, становившееся то добродушным, то настороженным, очень тонкая шея и волосы, казалось обладающие не только цветом, но и консистенцией лакрицы. Когда он хотел что-то подчеркнуть, то мотал головой из стороны в сторону, словно проделывая трюк с невидимой жвачкой, и в упор смотрел на допрашивающего. Его стремление обращаться ко всем, кроме Г. М., с титулованием «ваше лордство» могло быть признаком завуалированного благоговейного страха или, напротив, коммунистических тенденций, на мысль о которых наводили презрительная складка рта и рисунок на галстуке в виде серпа и молота.
– Ваше полное имя Хорас Карлайл Грейбелл, и вы проживаете на Бенджамин-стрит, 82 в Путни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27