https://wodolei.ru/catalog/shtorky/dlya-uglovyh-vann/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 



«Обреченный век. От грозы к буре.»: Издательство «Крылов»; Санкт-Петербург; 2007
ISBN 5-9717-0450-8
Аннотация
Нет покоя на Рязанской земле. Была гроза - грянула буря. Впервые за сто лет объединились все русские княжества. Но не против туменов Субудая, что уже стоят на Кавказе - против рязанского князя.
Да тут еще и половцы с юга пришли, а под саму Рязань булгары прислали войско.
Войну выиграть трудно, а выиграть мир еще трудней. Но князь Константин хочет обойтись «малой кровью»…

Валерий ЕЛМАНОВ
ОТ ГРОЗЫ К БУРЕ
Нет покоя на Рязанской земле. Была гроза - грянула буря. Впервые за сто лет объединились все русские княжества. Но не против туменов Субудая, что уже стоят на Кавказе - против рязанского князя.
Да тут еще и половцы с юга пришли, а под саму Рязань булгары прислали войско.
Войну выиграть трудно, а выиграть мир еще трудней. Но князь Константин хочет обойтись «малой кровью»…

Памяти моего отца Ивана Дмитриевича посвящается эта книга

Пролог ПРОСТОДУШНЫЙ ДИПЛОМАТ
День за днем поднимая занавес,
Как слепые походкою шаткою
Мы бредем, забывая заповедь,
В бесконечность бросая шапками.
О. Козловцева

Будущий владыка Рязанской и Муромской епархии давно истомился в ожидании. Лето на дворе, жарынь такая, что под черной рясой грубого тяжелого сукна все тело зудит неимоверно, хотя он ежедневно себя и окатывает свежей морской водой, а дела никак не двигаются.
Княжеское поручение, к исполнению которого он добросовестно приступил в первые же дни своего приезда в Никею, сказалось самым негативным образом на всем его пребывании здесь, а в первую очередь на посвящении в сан епископа. Патриарх все откладывал и откладывал необходимую церемонию, ссылаясь на разные неотложные дела.
«А как славно все начиналось-то, - мрачно подумалось уже вроде бы не священнику, потому что он был в монашеской рясе, но пока еще и не епископу. - И в Киеве все без сучка и задоринки прошло, и добрались до Царьграда почти без нервотрепки».
Действительно, всю поездку по Черному морю, невзирая на глубокую осень, погода откровенно баловала корабельщиков. Не то что шторма или урагана, но даже и ветер почти все время попутный был, так что гребцы откровенно филонили, день-деньской напролет лениво переругиваясь друг с другом.
Скучали и томились в связи с вынужденным бездельем и пассажиры корабля. Все они бесцельно слонялись по палубе, то и дело переходя с борта на борт, и не знали, чем себя занять. Все, за исключением одного, в монашеской рясе. Во-первых, ему нужно было привыкнуть к своему новому имени, которое он сам себе не без легкого тщеславия выбрал в Киеве. Отныне его уже звали не отцом Николаем, а отцом Мефодием, в честь одного из легендарных братьев - просветителей славян [1]. А, кроме того, он в срочном порядке обучался греческому языку, чтобы иметь возможность беседовать с византийцами без переводчика.
Он припомнил события полугодовой давности, и лицо его осветилось мечтательной улыбкой. В вечном городе, как его уже давно называли сами жители, нагло украв этот высокопарный эпитет у Рима, и впрямь было чем полюбоваться. Форум Августина, Одигитрийский монастырь, знаменитый гипподром, храм Святой Ирины, где проходил Второй Вселенский собор, акведук Валента [2], столп Юстиниана [3], где тот восседал верхом на коне с яблоком и жезлом в руках…
Да по одному Августеону [4] можно было бы бродить несколько суток.
За Медными воротами открывалось гигантское здание Большого дворца. В самой резиденции императоров, если идти прямо, - Жемчужный зал. Налево захочешь повернуть - Овальный перед глазами откроется, а направо - Зал Орла. Сумеешь все обойти и не устать, тогда следуй во дворец Магнавра, а коль и его осилишь - дальше иди. Там, почти на берегу моря, гордый красавец Буколеон высится.
Ох, как же волновала воображение отца Мефодия вся эта величественная красота. Пусть ныне перед глазами лишь ее жалкие остатки, и все равно… Конечно, все это сейчас было уже далеко не таким прекрасным, как раньше. Полуразрушенные и бесстыдно ободранные крестоносцами залы, выщербленная мозаика, укоризненно зияющие чернотой пустые проемы окон, закопченные стены - по варварскому обычаю захватчики, привыкшие к убогости своих замков и огромным каминам, жгли костры прямо посреди залов… Тем не менее горделивая мощь Августеона, продолжавшая ощущаться почти физически, по-прежнему потрясала любого вошедшего.
Однако и его красота меркла в сравнении с величием храма Святой Софии.
Вот что, по мнению отца Мефодия, само по себе уже было чудом из чудес. Они начинались, стоило только войти в нартекс [5], где над императорскими дверями возвышалась знаменитая мозаика с Львом Мудрым, припадающим к ногам Христа. Не одни лишь простолюдины склонялись здесь в низких поклонах. Тут по традиции трижды падал ниц каждый император Византии.
Двери, ведущие из нартекса в наос [6], как сказали отцу Мефодию, по преданию, сделаны из древ Ноева ковчега. Пройдя их и перешагнув порог, он ступил под огромный величественный купол пятидесятиметровой высоты.
Сделал шаг и… остолбенел. Яркий свет, льющийся сквозь сорок окон, прорезанных в его основании, струился на богато украшенную мозаикой внутренность храма, создавая впечатление, будто не он освещается солнечными лучами, а сам его излучает.
Довершила же его изумление мозаика. Лучи солнца, окунаясь в нее, сверкая и затухая, приводили в движение фигуры святых и императоров, заставляя их не просто искриться золотом, пурпуром, синевой, а переливаться всеми возможными цветами, создавая иллюзию реальности. Изображения не были неподвижными - они двигались, то приближаясь, то отодвигаясь от человека. Они жили, только в своем - ином, потустороннем мире, паря в нематериальной среде, насквозь пронизываемой светом.
Даже воздух показался ему здесь каким-то особенным.
А ведь внутри величественного храма отца Мефодия, сопровождаемого двумя неизменными спутниками из числа дружинников: улыбчивым Цветом и мрачным, вечно всем недовольным и ворчливым Хрустом, ждали еще и святыни, да какие!
Помимо дверей, сделанных, как упоминалось уже, из Ноева ковчега, тут был и столп, на котором, по преданию, сидел Христос, разговаривая с самаритянкой. А еще имелся железный одр, на котором мучили святых Георгия и Никиту, и Богородичная икона, которая, опять же по преданию, заплакала, когда крестоносцы взяли город.
Искусно вырезанный на камне лик ее, тем не менее, был светел, и лишь глаза, грустные от знания и мудрости, печально взирали на каждого, заглядывая в самую душу человека. Говорят, что тот, у кого она была черна, не мог больше двух - трех мгновений простоять подле нее. Она смотрела туда, куда не дотягивался взгляд самого человека, и видела в нем то, что он сам не хотел бы никому показывать.
В юго-восточной части храма выделялось императорское место, отделанное специальной мраморной кладкой, недалеко от которого была расположена могила Иоанна Златоуста, а чуть поодаль - огромная, метров девять диаметром, мраморная чаша-купель, в которой детей знатных сановников крестил сам патриарх.
К исходу первого дня у отца Мефодия в голове все шумело и кружилось. Шутка ли, в одной лишь Софии насчитывалось восемьдесят четыре престола, семьдесят с лишним дверей, триста шестьдесят каменных столпов - порфирных, мраморных, малахитовых, изукрашенных один другого чуднее.
Бродить там можно было сутками, но была еще и церковь Святых Апостолов, в которой в саркофагах из порфира хранились гробы с телами основателя града Константина и матери его Елены, были еще церкви Святой Ирины и Христа Пантократора, а также Влахерн, монастырь Хора, расположенный близ Андрианопольских ворот, и множество всякой прочей всячины. Отцу Мефодию очень хотелось успеть осмотреть все, но при этом уложиться в тот жесткий недельный срок, который он сам для себя установил.
К тому же нельзя было забывать и об особом княжеском поручении, касающемся рукописей, причем по возможности именно редких, а также относящихся к числу обреченных.
– Под последними я подразумеваю различные философские трактаты языческих времен, а также сочинения, грубо говоря, еретиков, - вспомнились отцу Мефодию слова Константина, который тут же пояснил свою несколько крамольную мысль: - Пойми, отче, и не сердись. Евангелие - оно везде есть. Никто не спорит, если увидишь какое-нибудь редкое, древнее, самых первых веков, тоже покупай. Как-никак раритет. Но сочинения философов и еретиков - статья особая. Те из них, что еще уцелели каким-то чудом, все равно обречены. Отцы церкви найдут их и сожгут. Так что в первую очередь приобретай их.
– А ну как ошибусь, - лукаво заметил в ответ священник. - Я ведь в греческом не силен.
– Не страшно, - улыбнулся Константин. - Главное, чтоб древние были, века до пятого - шестого.
Отец Мефодий покупал. Сперва он не знал, где искать такие лавчонки, но на третий день, увидев озабоченность на лице будущего епископа и узнав, в чем проблема, ему изрядно помог капитан корабля, на котором они приплыли. Он познакомил странного русича в монашеской рясе с шустрым и вертлявым греком Филидором, а тот, казалось, знал все.
Во всяком случае, уже к концу первого дня совместного блуждания по грязным трущобам специальный сундучок отца Николая заполнился на треть. Правда, и казна его тоже порядком опустела, но Хруст умел торговаться, а Филидор славно ему помогал, так что рукописи, по сути дела, доставались за бесценок. Во всяком случае, ни за одну из них, в конечном счете, не было уплачено больше пяти гривен.
Пока блуждали, отец Мефодий успел вдоволь наглядеться на город. Разорения и запустения хватало везде, а не только в Августеоне. Весь Константинополь состоял из каких-то жалких лачуг, а то и вовсе руин, лишь изредка перемежавшихся более или менее приличными домами.
Заметно обветшали и памятники. Огромная деревянная бочка, поставленная еще лет двести назад императором Львом, сохранилась, но вода из нее уже не стекала, да и статуи медных стражей, стоящие подле нее, тоже были изрядно изуродованы.
И уже не бил фонтан из знаменитой Змеиной колонны, состоящей из трех обвивающихся друг вокруг друга змей.
Разбиты были и мраморные «правосуды», которые, по древним преданиям, запросто могли перекусить своими острыми зубами руку любому обманщику, если он давал ложную клятву, а потом, в подтверждение ее, вкладывал ладонь им в пасть.
С колонны императора Константина VII Багрянородного алчными завоевателями были давно содраны позолоченные бронзовые листы с барельефами и бронзовая же сфера, покрывавшая этот огромный тридцатиметровый памятник.
А знаменитая бронзовая квадрига, стоявшая напротив императорской ложи на гипподроме, и вовсе исчезла [7].
Мрачные взгляды надменных западных рыцарей преследовали небольшую процессию русичей буквально повсюду. Сразу было видно, что именно они, да еще надменные венецианцы и есть нынешние подлинные хозяева великого города.
С обилием воинов в столице некогда великой империи, ныне поменявшей даже свое название, могло сравниться лишь многолюдье нищих. Создавалось впечатление, что все жители города вышли на улицы с протянутой рукой, причем самое большое их количество бродит как раз там, где гуляет отец Николай. Увечные, больные, хромые, безрукие и просто бродяги в лохмотьях кишмя кишели, назойливо дергая за монашескую рясу и выставляя напоказ свое убожество, язвы и другие увечья.
На Руси нищенская братия тоже водилась, но было ее не в пример меньше, а той, что сходилась к церковным папертям, и впрямь грех было не подать. Раз человек протянул руку, значит, все, край, иначе русич просто не вынес бы позора. Да и просили они как-то стыдливо, порою даже отворачивая глаза, потупив их в землю.
Впрочем, и это немноголюдье изрядно поубавилось, когда были выстроены странноприимные дома, сойдя почти на нет. Но это там, на далекой ныне Руси, а здесь…
Поначалу отец Мефодий и впрямь подавал, не в силах отказать, но очень быстро мрачный хранитель казны Хруст решительно заявил, что по повелению князя для раздачи милостыни была отпущена лишь определенная сумма, которая уже закончилась.
– У них вовсе стыда нет, - добавил Хруст. - Вонна том, - ткнул он пальцем в дюжего бродягу, наряженного в живописное рванье, - пахать, как на лошади, можно, а он руку тянет. Стало быть, трудиться не желает. Почто его баловать-то?
В самой же Никее, памятуя наказ Константина, отец Мефодий и вовсе не подавал, дабы никто не подумал, что на Руси богато живут.
– Эти гривны да куны смердам нашим потом и кровью достались, - сказал князь. - Если ты их на какую-нибудь святыню истратишь - одно. За такое любой пахарь сам тебе до земли поклонится. На книги истратишь - я поклонюсь. А нищим, да еще чужим - это явно лишнее. Знаешь, как здорово сказал генерал-адъютант Евдокимов [8], который одно время командовал всеми русскими войсками на Кавказе? - И не дожидаясь ответа священника, закрыв глаза, медленно, но с выражением, процитировал: - «Первая филантропия - своим; горцам же я считаю вправе предоставить лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов». Вот так вот, отче.
– И ты считаешь, что он прав, рассуждая, как самый последний эгоист? - вздохнул сокрушенно священник.
– На все сто процентов, - без малейшего колебания ответил Константин. - Кстати, он и сам родился на Кавказе, так что знал, что говорил.
– Но это же национализм? - упрекнул Константина отец Николай, который тогда еще не принял постриг, а вместе с ним и новое имя.
– А по-моему, самый что ни на есть здоровый и разумный патриотизм, - не согласился князь. - И я с ним согласен целиком и полностью. Считай, что это и мой принцип, только применительно к нынешнему времени и с тем лишь отличием, что слово «горцы» надо поменять на «все прочие люди, не входящие в состав жителей Рязанского княжества». К тому же я про нации ни слова не сказал, поскольку у меня в нем уже сейчас помимо славянских племен и меря есть, и мещера, и мурома, и мордва.
1 2 3 4 5 6 7 8


А-П

П-Я