— Прошу прощения за нарушение субординации, но я попрошу доложить остальные обстоятельства дела.
— Какие — «остальные»?
— В этом деле работает еще одна сторона. Я буду благодарен если вы мне объясните как увязать расстрел пассажира-чеченца и ваши ненароком брошенные слова про видеозапись захвата — о том, что «снималось для совершенно других целей»? Каких именно?
— Гриценко, вам не кажется, что дела внутренней разведки не совсем входят в ваши обязанности?
— Так. Внутренняя разведка. Это уже меняет дело. Пассажир, убитый террористами — был ваш агент?
— Я не могу ответить на этот вопрос. Да и какая разница?
— Разница огромная — операция под угрозой срыва! — неожиданно рявкнул Гриценко. — Кто еще из ваших в салоне? Там не должно быть никаких боевиков — кроме шестерых бандитов и одного бандита подсадного по кличке Хоси — это мы выяснили если вас интересует. Не должно быть никаких других сил — ни наших ни ваших ни бандитских! Или поставьте меня в известность — я чувствую, что здесь что-то очень не так…
Крылов оторопел от тона Гриценко — тон был просто непозволительным в разговоре с высшим руководством. Но еще больше резануло слух выражение Гриценко про «ваших», «наших» и «бандитских»… Значит отряды ФСБ и «Альфа» Гриценко считает чужими… Тот тем временем продолжал:
— Кто вколол чеченцу парализатор?
— Какой парализатор? — удивился Крылов.
— Чеченец был парализован до того как его расстреляли. Я хочу знать немедленно кто это сделал?
— Что за парализатор? — еще раз спросил Крылов.
— Мы имеем обыкновение копаться в трупах — у него в крови обнаружен парализатор. Так кто это сделал?
— Это не наши. — быстро сказал Крылов и оглянулся на генерала ФСБ Красновского. Тот кивнул.
— Кто был этот чеченец? — требовательно повторил Гриценко.
— Это был… скажем так — наш друг. — Крылов глянул на Красновского, тот снова едва заметно кивнул, и Крылов продолжил, — Этот человек выступает со стороны государственных структур Чечни за мирный союз, он должен был вести в Берлин материалы по тайному мирному соглашению.
— Тайному мирному? — переспросил Гриценко с издевкой в голосе.
— Да. — отрезал Крылов, — тайному и мирному. У нас была информация, что за ним следят.
— Какие материалы он вез и кто за ним мог следить? — быстро спросил Гриценко.
Крылов взглянул на Красновского и тот медленно произнес:
— Не кажется ли вам, Гриценко, что вы совершенно выходите за рамки своей компетенции?
— Не кажется! — отрезал Гриценко.
Вдруг из селектора раздался голос диспетчера:
— Первый террорист вызывает полковника Сидорова на связь!
— Сидоров занят — он принимает парашюты и освободится через пять минут! — рявкнул Гриценко, нажал другую клавишу и произнес: — Концепция изменилась, морозьте ситуацию.
Крылову был знаком термин «морозьте ситуацию» — им пользовались когда запланированная операция приостанавливалась, но все должны были оставаться на своих местах и продолжать свои занятия, ожидая дополнительных команд. Гриценко тем временем продолжал:
— Мои люди делают колоссальную работу! Они разрабатывают, координируют, анализируют мельчайшие детали! Например трое моих специалистов только что закончили изучение архивных чертежей конструкции самолета этого типа с одной лишь целью — указать снайперам места в обшивке, под которыми проходят опорные металлические каркасы, и следовательно есть вероятность отклонения пули от курса. Вы понимаете что это значит? Мы рассчитываем вероятность отклонения пули для каждого запасного — подчеркиваю — запасного снайпера. А тут оказывается, что в салоне происходят еще какие-то чужие игры о которых мы даже и не знаем! Есть ли в салоне огнестрельное оружие? Отвечайте! — Гриценко повернулся к Красновскому.
— Я отказываюсь отвечать! — гордо сказал Красновский. — У нас есть свои секреты — вы же не включаете на весь штаб то, что звучит в вашем наушнике?
— Да сколько угодно! — Гриценко рванул микшер и зал заполнили множественные голоса, нахлынувшие тугой волной из динамика пульта. Разобрать что-нибудь было сложно — кто-то коротко переговаривался, кто-то шепотом вздыхал, кто-то диктовал цифры со странными интонациями — то взвизгивающими, то опускающимися в басовый регистр, и на фоне этого рыдала какая-то женщина, повторяя на разный лад: «Ой, что же это будет… Ой, что же это будет… Ой, что же это…» И Красновский и даже Крылов замерли — они готовы были услышать все что угодно, но не такую какофонию звуков. И вдруг на шипящем выдохе прозвучало властным голосом: «аноль!» — и тут же все голоса смолкли, а затем послышался выстрел, шумный удар и чей-то истеричный визг.
Смысл команды «ноль» знали все в штабе — Гриценко предупредил, что когда он произнесет «ноль» — это будет командой к началу операции внутри самолета. В принципе при благоприятной ситуации это команду мог дать любой из оперативников, но что означает «аноль»?
— Аварийное начало операции всеми силами со снайперской подстраховкой. — произнес Гриценко упавшим голосом, словно отвечая на незаданный вопрос. Что-то пошло не так. Что-то пошло аварийно не так. — он вдруг словно обмяк в своем кресле и только теперь стало понятно в каком напряжении он находился все это время. Но теперь было поздно думать, анализировать и отдавать приказы — ситуация вышла из под контроля и от Гриценко не зависело ничего.
* * *
Утро для Гека выдалось обычное — разминка, завтрак, первые занятия на тренажерах — всей тройкой, затем индивидуальные теоретические занятия, затем снова физическая тренировка… И тут Институт внезапно подняли по тревоге. Для Гека все началось в тот момент, когда он занимался на центрифуге. Занятия на центрифуге Гек не любил — он не выносил этого тошнотворного ощущения, когда терялись ориентиры, пространство вокруг исчезало и нельзя было сказать где верх, где низ, где юг и где север. Сердце, казалось, натужно гонит по жилам не кровь, а какую-то более плотную массу, что-то вроде расплавленного свинца — свинец заполняет руки, ноги, скапливается огромной тяжелой каплей в животе, перетекает по груди и давит, давит, пытаясь сплющить тело. За долгое время тренировок Гек уже научился переносить эти ощущения, тело реагировало привычно — сжавшись в комок, послушно ожидало окончания тренировки. Ускорение было двенадцатикратным — Зеф и Яна, переносившие центрифугу более легко, тренировались уже на двадцатикратном. Гриценко был очень недоволен Геком: «Боевые действия — твоя основная специальность, почему аналитик Зеф и техник Яна тебя обгоняют в тренировках на центрифуге?» Поначалу Гек терял вместе с ощущением пространства еще и ощущение времени, но вскоре он научился контролировать себя и свободно ориентировался во времени. Он знал, что терпеть осталось всего семь минут. И когда вдруг смолк гул мощного мотора и центрифуга стала медленно останавливаться, Гек понял, что случилось что-то непредвиденное, и каким-то шестым чувством догадался, что именно — наступал случай, которого они ждали последние два года, с тех пор как Гриценко объявил бойцам первой тройки о том, что отныне в любое время дня и ночи может прозвучать сигнал вызова на первое настоящее боевое задание. Центрифуга еще не успела остановиться, как сработал электропояс и Гек получил удар током — чуть ниже средней мощности, но весьма ощутимый. Он быстро прикинул — что же могло произойти — сделал ли он что-нибудь такое, что инструктор мог бы признать ошибкой и дать наказующий разряд? Нет, решительным образом в последнее время Гек не совершил ничего предосудительного, да и что можно сделать не так в центрифуге? Вообще сегодня никаких ошибок за Геком не числилось, не считая конечно лишнего куска сахара, незаметно положенного в карман комбинезона в столовой. Но эта безобидная проделка, хоть и носила грозное название «нарушение индивидуального пищевого режима», но естественно не могла считаться ошибкой боевой, и электротоком не наказывалась — рефлекс «не красть сахар в столовой со столика техников» в бою пригодиться не мог и поэтому не загонялся в подкорку с помощью тока. И Гек понял — это был просто предупредительный удар, предназначенный для того, чтобы встряхнуть бойца и показать, что сейчас произойдет что-то очень важное. И действительно, тут же в динамике, вмонтированном в стенку центрифуги, зазвучал спокойный бархатный голос Тимура Миняжева — начальника аналитического отдела Института. Эта трансляция очевидно шла по всему Институту. Коротко, по-боевому, Миняжев излагал подборку фактов о каком-то самолете, захваченном террористической группой. Все было правильно — именно так и должно было начинаться боевое задание. Гек привычно стал фиксировать информацию и раскладывать ее по полочкам в своей памяти — любая мелочь из того, что говорил сейчас Миняжев могла пригодиться. Постепенно центрифуга остановилась, Гек отстегнулся, и тут в динамике послышался голос Гриценко — неестественно торопливо и отрывисто он сообщил, что сложилась такая ситуация, что с вероятностью в восемьдесят процентов сегодня будет первый боевой выезд. Гриценко сообщил, что в данный момент Крылов вызвал его на совещание внутреннего штаба и через несколько минут выяснится, будет ли участвовать Институт в операции, а если будет, то будет ли он ее вести самостоятельно или же работать с отрядом «Альфа». В любом случае всем работникам Института надлежало прервать свои занятия и заняться подготовкой к возможному выезду и ознакомлением с ситуацией. В динамике щелкнуло и Миняжев как ни в чем не бывало продолжил скупое и четкое изложение фактов.
Дальнейшие события закрутились с неимоверной быстротой — поступил приказ бойцам всех троек "Д" собраться в зале совещаний. Гек сразу понял, что Гриценко получил от Крылова «добро» на выполнение операции. Он выскочил из зала, где стояла центрифуга центрифуги и бросился мимо посторонившегося техника наверх по лестнице — из подвала на шестой этаж, привычно перемахивая через пять ступенек. Когда он пробегал мимо четвертого яруса, он заметил краем глаза как из боковой двери пулей выскочила Яна и Штык из третьего взвода — и бросилась следом. Когда они вбежали в зал совещаний, там собрались почти все бойцы. Затем последовал короткий инструктаж от Миняжева о предварительном плане действий. Затем была короткая пробежка во внутренний двор к вертолету, взлет и посадка в аэропорту «Шереметьево-2». Там бойцы получили более подробные указания и комплект штурмового оружия для начала — Гек понял, что Гриценко распорядился доставить вооруженных боевиков в аэропорт в первую очередь, чтобы застолбить ситуацию. «Застолбить ситуацию» на жаргоне оперативников означало принять первоначальные меры, «положить руку на пульс событий». Через пятнадцать минут прибыли фургоны, набитые аппаратурой и техниками Института, а еще через десять минут Гек уже шел к самолету, полностью войдя в роль ошарашенного журналиста. Но в самолет он не попал, и хотя понимал, что для операции не имеет никакого значения кто именно из первой тройки окажется внутри салона с террористами, но почувствовал какое-то смутное разочарование что не попал в самый центр событий. Но Гек знал, что по плану операции бойца "Д", не попавшего в самолет, ожидает не менее ответственное задание — работа внешнего снайпера.
Вернувшись в здание аэропорта после общения с бандитом у самолета, Гек спустился в служебное помещение — к нему тут же присоединился один из техников, показывая дорогу. Они вместе бежали по каким-то лестницам, коридорам, и наконец оказались на крыше. Здесь уже все было готово — установлена снайперская система и человек, который лежал за ней все это время, проворно откатился в сторону, освобождая место Геку — теперь снайпером должен был стать Гек. Гек лег на горячую крышу, взялся за горячие от солнца ручки снайперской установки и замер, четко произнеся в эфир: «Гек пост принял». «Геку ждать команды» — услышал он в левом ухе голос Миняжева и сразу скинул с себя напряжение последнего часа — было несколько секунд на отдых. Мир вокруг сразу обрел живость и заиграл всеми красками и оттенками. В небе светило солнце, поджаривая залитую битумом крышу аэропорта, недалеко с гулом заходил на посадку самолет, со свистом пронесся мимо уха воробей, чирикнув на лету, что-то неудобно впивалось в правое бедро и в груди учащенно постукивало сердце после всех пробежек. Ощутив вокруг все эти мелочи, Гек волевым рывком сбросил расслабленное состояние и мозг снова привычно заработал в боевом режиме. Керамзитовый камушек, закатившийся под бедро был откинут в сторону. Самолет заходящий на посадку, был знаком того, что работа аэропорта парализована не полностью — Гек пока не знал хорошо это или плохо, но отметил на всякий случай. Солнце, лившееся со всех сторон сулило некоторые неприятности при наведении на цель, однако боец, у которого Гек принял пост, сделал все правильно, навернув солнцезащитную бленду. Гек прислушался к своему организму, сделал глубокий выдох и послал мысленную команду — сердце привычно замедлилось и стало биться в нормальном ритме. И тут в ухе раздались команды Зефа, обращенные к Геку — это были коды автонаведения.
Гек знал, что Гриценко расставил еще трех своих снайперов, но они не должны были стрелять ни в каком случае, если только события выйдут за пределы самолета. В отличие от них, у Гека было автонаведение из самолета. Автонаведением мог пользоваться любой снайпер, но лучше всех это мог делать только Гек, так как еще до Школы славился стрелковым мастерством, ну и самое главное — действовала его тройка, с которой он прекрасно сработался за восемь лет Школы. Техника автонаведения была в общем известна и раньше, но в институте Гриценко ей уделили должное внимание, так как они могла пригодиться. И вот настал именно такой случай — требовалось поразить мишень вслепую, сквозь корпус самолета, причем мишень движущуюся. Судя по всему, эта мера была лишней — двое боевиков "Д" могли справиться с семеркой бандитов и без помощи внешнего снайпера, ведь у них было помимо всего прочего самое важное преимущество — неожиданность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52