Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли – ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться – сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза – меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.– Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?– Мне-то нет. – я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, – Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание. – добавил я зачем-то.Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.– Но… – голос ее сорвался.Я очень правильно сделал, что держал ее за руку – она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно – Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя – как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.– Извини, я пойду.– Не уходи!Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:– Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу – там наша группа собирается.И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.Остановился я только на бульваре, через два квартала от «Витязя» и огляделся – шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет – и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел – такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. «Дождь – хорошая примета.» – вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь – там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу. * * * Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.– А, явился, не запылился. – отозвался Лосев.– Где Михалыч? – сразу спросил я.Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.– Дождь что ли? – Лосев кивнул на мой плащ.– Угу. Так где Михалыч?– Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. – Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.– Но я-то тут не виноват наверно? – опешил я.– А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под «Виндоус» нельзя, а заказчик требует, это раз. – Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, – Программист модуля помер, это два. – его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. – Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. – Он загнул средний палец, – Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. – он загнул безымянный палец, – Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года – коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… – Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.– Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? – возмутился я.– А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. – Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. – Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал – не справится.– Лосев! – я никогда еще не называл его по фамилии, – А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе…– А ты не ори! – побагровел Лосев, – Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!– Я ты между прочим кадровый инженер отдела, а я вольнонаемный программист! – я разозлился не на шутку. – И кстати хамить не надо, я уже сегодня одному кадру по ухе съездил.– А ты мне не угрожай! – Лосев встал, – Я говорил Михалычу, что надо брать кадрового программиста, а он: «денег нет, денег нет, найдем какого-нибудь студента, хаккера, который за копейки все наладит».– Вот так и сказал Михалыч? – я опешил.– А ты как думал? – заорал Лосев мне в лицо. – Тебе за всю работу Михалыч сколько обещал? Шестьсот, правильно?– Четыреста…– А вот так даже? В смете правда стоит шестьсот, но не важно. А знаешь сколько стоит такая работа у профессионального программиста микрокристаллок? В три раза больше!– Да врешь ты все!– Да ты просто дурак еще маленький. И упорный как ишак!– Сядь угомонись. Нечего на меня орать. – Я легонько ткнул его в грудь, и он грузно повалился обратно на стул.– А ты руки не распускай, я сейчас вызову милиц… – Лосев осекся, понимая неуместность угрозы. – Ты меня руками-то не трогай, черт вас знает что за болезни могут у вас быть, яды трупные всякие…Он брезгливо оглядел свой пиджак в том месте, где я ткнул его рукой.– Скотина ты Лосев. – сказал я. – Я умер сегодня, а ты так разговариваешь.– Да хоть трижды умер! – опять вскинулся Лосев, – Эка невидаль-то! Нашел, понимаешь, заслугу! Не ты первый, не ты последний в этом мире. Все рождаются и помирают. Ты же не гордишься что ты родился на свет? И нечего бахвалиться, что помер. Каждый когда-нибудь да помрет. Я тоже лет через десять-сорок преставлюсь, а может и раньше от такой жизни, ну и что теперь, требовать чтобы мне все кланялись и честь отдавали?– Да пошел ты, Лосев, к черту. С таким уродом разговаривать – только настроение портить.– Ах, настроение у нас испортилось! – протяжным тонким голосом откликнулся Лосев. – Батюшки светы! Какие мы гордые, мы нынче ходим по миру аки тень отца Гамлета, и все нас встречают чаем, да пирогом, да слезою светлою! А мы значит такие возвышенные и дум блаженных полны! Ходим, повышаем себе настроение. А тут такой-сякой Лосев пристал со своими делами суетными и портит нам наше настроение!– Знаешь, я хоть человеком помер, а ты помрешь свиньей. – я повернулся к двери.– Э, куда направился? – встревожился Лосев.– А что такое? Ты уже милицию для меня вызвал?– А вот эту херню, которую ты тут наваял, ты значит нам так и бросишь, да? – Лосев ткнул пальцем в монитор.– Нет, знаешь ли, я сегодня сюда работать пришел!– Хорошо устроился! А кто теперь в этой ерунде разберется?– Да уж не ты наверно, ты и в своей-то не очень разбираешься, а микрокристаллку за всю жизнь только на моем столе и видел.Мне показалось что его лысина на миг вспыхнула как лампа аварийной сигнализации, но тут же погасла.– Значит, Аркадий, ты вот сейчас напоследок сядешь и по всей своей программе на каждой строчке напишешь комментарии – что у тебя где делается. Чтобы после тебя человек мог сесть и разобраться.– Да? А еще чего мне надо сделать напоследок в отделе? Может пол помыть или занавески постирать?– Аркадий, сядь и пиши. Потому что ты должен был это делать в процессе работы – чтобы программу можно было читать. Неужели ты не понимаешь, что из-за тебя теперь горит весь отдел?– А ты не боишься что на клавиатуре останется трупный яд или там болезнь какая-нибудь, нет, не боишься?– Ничего, я ее после тебя спиртиком протру.– Вот это не видел? – я показал Лосеву кукиш.– Ничего, и на тебя управа найдется. – зашипел Лосев, – Думаешь можно людям подлости делать?– Все, Лосев, прощай. С ублюдками я разговаривать не желаю.Я шагнул к двери, но вдруг раздался протяжный звонок. Я повернул щеколду – за дверью стоял Михалыч. В одной руке у него был неизменный рыжий портфель, в другой – ключи от «Москвича».– Аркадий. – он взмахнул портфелем и неловко, по-стариковски, обнял меня. – Как же ты так, Аркадий? Это я во всем виноват, послал тебя за этими компьютерами…– Ну что вы, Михаил Германович, при чем тут вы?– Я, я во всем виноват! Не ценили мы тебя, Аркаша, ты же золотой человек!Михалыч еще раз вздохнул и выпустил меня из объятий. Взмахнул своим потрепанным портфелем и прошел в свой кабинет, приглашая меня за собой. Я пошел за ним.– Я сейчас чайку поставлю. – он засуетился возле старого электрочайника.– Спасибо, Михаил Германович, я теперь не пью чая.– Ах, ну да, ну да. Я никак не могу поверить в это…– Как там компьютеры?– А, – Михалыч махнул рукой, – В кашу.– Я вас очень подвел?Михалыч вскинул на меня изумленные близорукие глаза.– Ты о чем?– О незаконченной программе.– Аркашенька, ну как ты можешь такое говорить?– Это не я, это Лосев говорит.Михалыч нахмурился.– Этого старого дурака я до сих пор не выгнал только потому что ему идти некуда, пропадет. Мы с ним проработали двадцать лет, а он как был дураком, так и остался. Он тебе тут наговорил что ли всякого?– Не без этого…– Аркаша, не суди его строго – это старый больной человек, вечно злой и психованный. А тут еще такое стряслось… Он и мне бывало такого наговорит, что… Не знаю что он там тебе сказал, но я прошу прощения за него.– Да ладно, чего уж там теперь. А как быть с моей программой?– Ох, и не говори. Надо нанимать программиста.– Да, это ведь таких денег стоит, тысячи полторы… – я вопросительно глянул на Михалыча.– Угу. – Михалыч кивнул, – Это тебе тоже Лосев сказал? Все верно, денег-то у нас и нету. Вся надежда на тебя была. Может конечно Лосев разберется, но куда ему. А программа у тебя сложная, профессиональная, без комментариев… – Михалыч выжидательно глянул на меня.– Ну в принципе… В принципе я могу расставить комментарии.– Ой ну что ты, Аркаша, у меня бы и предложить тебе такое язык не повернулся! Но ты просто золотой человек что согласился нам помочь напоследок, спасибо тебе огромное! А то совсем пропадем.– Да пожалуйста, мне не трудно.– Ох какие люди уходят, какие золотые люди. – по лицу Михалыча покатилась слеза. – Во все времена у всех народов золотые люди… первыми уходят… А тебе много осталось писать по модулю? Ты же вроде почти все закончил.– Ну там кое-что по протоколам обмена поправить, да свести воедино.– А долго это?– В принципе дня четыре если плотно сесть и ничего больше не обнаружится по железу. Я планировал закончить недели через две, не торопясь – ну да я же вам говорил.– Да торопиться-то уж куда? Все равно остальные блоки будут только к зиме готовы. Ну я думаю Лосев за тебя справится, девять месяцев осталось, родит… Хотя такой он у нас идиот, что сомневаюсь я.– Ну за девять-то месяцев? Там же почти все готово.– Ох, Лосев… А тебе действительно четыре дня осталось? – Михалыч быстро взглянул на меня.– Ну не знаю. А что, дописать?– Что ты! Кощунство какое! Разве бы я посмел тебе такое предлагать! – Михалыч замахал руками. – Единственное что, я бы тогда смог твоим родителям деньги перевести за работу…– А так что, они ничего не получат? – я как-то совершенно об этом не задумывался.– Ну а как же они получат-то? По какой ведомости? Мы же с тобой даже трудовой договор не составляли.– Действительно не составляли! – я опешил. – А как же я у вас полгода пахал без трудового договора?– Ох, мое упущение. Виноват я, Аркашенька. Да и ты не напоминал.– Я думал вы там сами… Думал у вас там есть что-то такое на меня… Записано…– Да откуда же? И поэтому деньги за модуль никак я не смогу перечислить.– А если я сейчас подпишу договор?– Слыханное ли дело подписывать посмертно? Да и работу ведь ты не закончил, правильно?– Хорошо, а если я ее закончу, то как тогда?– А тогда элементарно. – Михалыч оживился, – Мы оформляем договор на твою мать… на мать твою… на маму Галкина. И ей выплачиваем четыреста.– Шестьсот, как в смете.Михалыч густо покраснел.– Ну Лосев! Да конечно, мы же тебя решили премировать… – он совсем потупился.– И давно решили? – я внимательно глянул в глаза Михалычу.Михалыч снова покраснел и отвел взгляд.– Аркашенька, не надо так зло, не надо… Много ли я нажился на чужом труде? – он кивнул на свой потрепанный допотопный портфель, лежащий на столе.– То есть вы себе на новый портфель отложили из сметы?– Аркадий, значит так. – Михалыч решительно уперся обеими пухлыми ручками в столешницу, – Если ты закончишь эту работу, я выдаю твоим родителям четыреста, а нет, значит нет.– Значит нет. Кого-то учит жизнь, а меня учит смерть. – я повернулся к двери.– Хорошо пятьсот!– Раньше надо было думать.– Ну за шестьсот я найду троих программистов, ты думаешь один такой умный студент нашелся?
1 2 3 4 5 6