Ты быстрей, солдатик, а то утонет парень.
Тут до меня, наконец, и дошло, что это обо мне тетенька плачется. Это я, выходит, не умею плавать? Я, чемпион 6-го "А"?!
Я возмутился и закричал:
- Да я получше вас обоих плавать могу! Смотрите!
И как пошел кролем! А солдат мне кричит:
- Ты, парень, лучше на спину ляг, силы экономь!
- Я и на спине могу, пожалуйста! - крикнул я.
Тут солдат разделся и бросился в воду. Плавал он здорово, потом я узнал, что у него первый разряд. Я - от него, он - за мной. Наконец оба добрались до берега.
Тетенька нам дала полотенце. Мы растерлись.
Вот так мне и не удалось утопиться.
Ребята молчали.
- Слушай, - вдруг сказал Семка, - а ведь тебе надо было камень на шею привязать.
- Правильно, камень, - загудели ребята.
- Камень - это идея, - сказал я. - Вы знаете, ребята, очень я был расстроен, не подумал про камень. Но следующий раз я без камня и не полезу топиться. Это очень хорошая идея. Спасибо тебе, Сема. - И я свирепо глянул на Семку.
- Не надо, - закричали ребята и весело захохотали.
На радостях, что все так хорошо кончилось - я не утопился и снова подружился с ребятами, - я сделал стойку на учительском столе. Это был мой коронный номер, никто у нас в классе, кроме меня, его не умел делать. И как раз в этот момент к нам вошла Екатерина Моисеевна - наш директор. Я заметил ее краем глаза.
- Атас! - зашумели ребята.
Я спрыгнул на пол и сказал:
- Я могу и больше простоять.
- Это я знаю, - сказала Екатерина Моисеевна. - Пойдем, Валерий, поговорим.
- Пожалуйста, - вежливо согласился я. - Но только не надолго, у нас сейчас контрольная по русскому языку.
- Хорошо, - улыбнулась директор.
И мы пошли в ее кабинет.
"ТРИ БОГАТЫРЯ"
Екатерина Моисеевна была маленькая и полная, и поэтому ходила медленно и при каждом шаге вздыхала.
Мы с ней вместе начали подъем по лестнице. Она сделает шаг, вздохнет, еще шаг и еще вздох. Я мог бы за это время, пока мы поднимались, уже десять раз туда и назад сбегать. Ну, если не десять, то пять во всяком случае.
И почему только Екатерина Моисеевна сделала свой кабинет на четвертом этаже? Ей удобнее было бы на первом. А может, она нарочно, чтобы физкультурой заниматься и сбросить лишний вес?
Я только хотел спросить у Екатерины Моисеевны, правда ли, что она устроила свой кабинет на четвертом этаже, чтобы тренироваться, как она сказала:
- Ну что мне с тобой делать, Валерий? - И опять вздохнула.
Я тоже вздохнул и подумал: а что со мной и вправду делать?
Сверху по лестнице с шумом и криком сбегали ребята. Не долетев двух метров до меня и директора, они вдруг начинали идти спокойно и неторопливо, как будто им было лет по восемьдесят, не меньше. Ребята говорили: "Здравствуйте, Екатерина Моисеевна", - а потом неслись с прежней скоростью и с прежним шумом.
- Ну, так что мне с тобой делать? - снова спросила директор, когда мы уселись в ее кабинете - она в кресло, а я на стул.
Я бывал в этом кабинете не раз и все хорошо помню, а поэтому не стал разглядывать "Трех богатырей" - огромную картину, висевшую на стене, прямо за спиной Екатерины Моисеевны. Я эту картину уже выучил на память. Могу в любой момент рассказать, кто какой меч держит и у кого какой масти лошадь. Сами понимаете, зададут тебе такой вопрос: "Ну что мне с тобой делать?" - а как на него ответить, не знаешь. Каяться еще рано, надо выждать, вот и изучаешь картину. Мне уже пришла в голову мысль: хорошо бы директору для тех, кто часто бывает у нее в кабинете, вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а потом вместо "Бурлаков" еще какую-нибудь картину. Так за несколько лет можно изучить всех художников и все, что они нарисовали.
- Молчишь? - спросила Екатерина Моисеевна.
- Я уже помирился с ребятами, и все будет хорошо, - сказал я. - Обещаю.
- Ты мне каждый месяц даешь обещания, а что из этого?
- Но почти месяц я держу свое слово.
- А на сколько сейчас ты обещаешь? - улыбнулась Екатерина Моисеевна.
Я заметил, что она всегда улыбается, разговаривая со мной. Что бы я ни натворил, она улыбается. Но это, правда, наедине со мной. А при матери и учителях она совсем другой человек. Поэтому я люблю бывать в ее кабинете, когда мы вдвоем. Вот если бы еще вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а вместо "Бурлаков"...
- Месяц будешь держать свое слово? - спросила Екатерина Моисеевна.
- Буду, - сказал я.
- Ну иди, на контрольную опоздаешь, - улыбнулась она.
Я поднялся, сказал: "До свиданья", кивнул богатырям - до скорой, мол, встречи - и пошел к двери.
- О матери подумай, - сказала Екатерина Моисеевна.
Я обернулся. Лицо директора было печальным.
- Ну, иди, - повторила она.
Я открыл дверь и еще раз посмотрел на Екатерину Моисеевну. Она снова улыбалась мне.
КАК Я УТЕШАЮ МАМУ
Я знал, какой у меня будет разговор с мамой. Мама сразу заплачет и скажет:
- Ты понимаешь, как трудно одной воспитывать ребенка?
Я буду молчать. Я буду сидеть в кресле-кровати и молчать. Надо дать маме выговориться и ни в коем случае не перебивать ее. Потому что она сразу вскипает:
- Ради бога не перебивай меня, за тебя говорят твои поступки.
Потом мама скажет, что у других матерей жизнь как жизнь, и только у нее кромешный ад и сплошные мучения.
Тут я обычно не выдерживаю:
- Но ведь я в милицию ни разу не попадал, я никого не грабил, не убивал.
Мои слова только воодушевляют маму:
- И ты считаешь, что это - достоинство? Не хватало еще, чтобы ты грабил и убивал! Как у тебя вообще язык поворачивается говорить такое! Замолчи сейчас же.
Я молчу, пока она это говорит, и продолжаю молчать.
На несколько мгновений мама затихнет. Потом она снова скажет, как трудно одной воспитывать такого оболтуса, как я, и еще работать, зарабатывать на жизнь.
Моя мама ткачиха на камвольном комбинате. Она хорошо работает, ее фотография висит на Доске почета вместе с фотографией Семкиного дяди главного конструктора комбината. Того самого дяди, о котором Семка прожужжал все уши ребятам в нашем классе. Но мамина фотография висит над фотографией Семкиного дяди, и это дает мне право иногда одергивать Семку.
А еще мама в месткоме. Она всегда о ком-то заботится, к кому-то ходит домой, и к ней все стучат по вечерам: "Вот какое дело, Петровна..." Поговорят, а потом гладят меня по голове, вздыхают и спрашивают: "Как дела, баламут? Двойки есть?" Я отвечаю: "Попадаются". Тогда они говорят: "Учись хорошо; без знаний, сам знаешь, сейчас никуда". Я киваю: правильно, никуда.
У мамы есть большая страсть - кроссворды. Если ее чем-нибудь можно успокоить, так только кроссвордами. Конечно, можно ее утешить пятерками по поведению, но это сложнее. Кроссворды добыть гораздо легче. Надо зайти к знакомым ребятам, выдрать последние страницы в двух-трех журналах, и все будет в порядке.
Так на этот раз я и сделал.
С кипой кроссвордов на столе я ждал прихода мамы.
Когда она пришла, все было, как я уже рассказывал.
В конце мама сказала:
- И когда ты уже будешь вести себя, как все? Ну когда?
Я подошел и обнял ее за плечи.
- Все будет хорошо, мама. Вот посмотри - новые кроссворды. Ты их еще не разгадывала.
- Какие? - встрепенулась мама.
Она тут же уткнулась носом в кроссворды.
- А я буду делать уроки, мама, - озабоченно вздохнул я. - На завтра уйму задали.
- Да, да, делай уроки, - не отрываясь от кроссвордов, пробормотала мама. Потом она закинула голову и рассмеялась: - Опять подкупил меня?
- Но ты и правда любишь разгадывать кроссворды. - Я тоже улыбнулся.
- Люблю, люблю. Делай уроки, не отвлекайся.
Некоторое время мы молчим. Я пытаюсь разобраться в задачке, а мама в кроссворде.
- Извини меня, Валерий, - говорит мама. - Как называется прибор, определяющий скорость подъема и спуска самолета? Из девяти букв.
- Не знаю, - я пожимаю плечами.
- Да, очень интересные кроссворды, - говорит мама и идет на кухню. Я слушаю, как она стучит кастрюлями, и думаю, что действительно все будет хорошо. Я начну хорошо учиться, стану поменьше валять дурака, и вообще скоро зима.
ЧТО УМЕЕТ НОВЕНЬКАЯ
Я очень люблю это. Проснешься, выглянешь утром в окно, а во дворе лежит снег. Ночью выпал. Вчера еще была слякоть, грязь, дождь шел, а сегодня всюду снег.
И ты идешь по снегу и осторожно ставишь ноги, но не потому, что боишься испачкаться, как тогда, когда ты шлепаешь по лужам, а потому, что это первый снег и с ним надо быть осторожным.
Часто так случается, полежит снег пару часов, а потом исчезает, как будто его и не было. И становится так грустно, как будто ты друга потерял или ножик, отличный ножик променял на какую-нибудь ерунду. Потому надо глядеть в оба окна нашего класса, чтобы не проморгать той минуты, когда начинает таять первый снег. Потому что когда ты это видишь, ты чувствуешь, что снег еще вернется. Снег хитрит, через два дня он снова выпадет, никуда не денется.
Но сегодня мне приходилось туго. Я должен был наблюдать в оба окна за снегом, потом еще глядеть на Степана Александровича, который объяснял новый урок, и на мою соседку по парте Иру Голубицкую.
Она появилась в нашем классе только сегодня. Ее привела Лидия Ивановна. Новенькая вошла в класс так решительно и смело, что получилось, будто не ее привела Лидия Ивановна, а она привела Лидию Ивановну.
- Вот, ребята, новенькая, - сказала наша классная. - Она будет учиться с вами. Зовут ее Ира, фамилия Голубицкая. Ира - отличница и хорошая спортсменка. У нее разряд по гимнастике.
- И еще я играю на фортепьяно, - гордо сказала новенькая.
- Правильно, и еще Ира играет на фортепьяно, - повторила Лидия Ивановна.
- Ого! - подумал я вслух.
- Что ты этим "ого" хочешь сказать, Коробухин? - недовольно спросила классная.
- Я хотел спросить, когда мы сможем посмотреть, как она играет, сказал я.
- Ты, наверно, мальчик, хочешь узнать, когда вы сможете услышать, как я играю? - ехидно спросила новенькая.
- Услышать я могу и по радио, а я увидеть хочу, - не сдавался я.
- Хватит, Коробухин, - оборвала меня классная. - Чтобы ты поменьше болтал, я посажу к тебе Иру.
Вот так оказалась у меня соседка.
- Перестань глазеть по сторонам, Коробухин, - услышал я голос Степана Александровича и очнулся. - Опять потом будешь говорить, что ничего не понял.
Я просто вспотел оттого, что старался все увидеть. Я решил, что буду смотреть только на Степана Александровича. Не шевелясь, я слушал учителя, и тут над моим ухом раздалось:
- Ах! Снег растаял. Как жаль...
Я глянул в окно и обомлел. Снег словно корова языком слизала. Только грязные струйки текли по асфальту. Я резко повернулся к моей соседке - что она понимает, эта девчонка, в первом снеге! Но лицо у Иры было каким-то задумчивым и грустным.
После уроков оказалось, что Ира живет в одном доме с нами. И мы втроем - я, она и Семка - потопали по улице.
- Мне так не нравится эта погода, - тянула новенькая. - У нас в Сибири знаете какая зима! Мороз такой, что птицы на лету замерзают.
- У нас тоже неплохие зимы, - утешал Семка Иру. - Правда, Валерка?
Он шел с новенькой впереди, а я за ними, и поэтому Семка все время оборачивался.
- И на лыжах вы катаетесь? - спросила новенькая.
- Еще как, - шумно выдохнул Семка. - Особенно Валерка здорово катается. Правда, Валерка?
Я еще раз смог полюбоваться на добродушную Семкину физиономию. Ира только слегка повернула голову.
- До свидания, мальчики, - сказала она возле дома. - До завтра.
- До свиданья, - торопливо сказал Семка.
Я слегка наклонил голову. Я помнил, что в каком-то фильме так гордо прощался один граф. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось показать, что я тоже кое-что смыслю в этих самых... великосветских манерах.
Новенькая посмотрела на меня долгим взглядом, улыбнулась и вбежала в подъезд.
- Какая девчонка! - Семка завертел головой. - Она в 25-й квартире живет. У нее отец майор.
- Уже успел все выведать? - зло спросил я. - Может, уже и влюбился? Не знаю почему, но Семка меня сегодня бесил.
- Выдумываешь всякую ерунду, - обиделся Семка. Он покраснел и еще сильнее завертел головой.
- Ладно. - Я хлопнул его по плечу. - Приходи вечером на чердак. Дело есть, секретное.
АЭРОДРОМ ГЕНКИ ПРАВИЛЬНОГО
- Без Генки Правильного нам не обойтись, - сказал Семка.
- А ну его, зануду, - поморщился я.
Мы сидели на чердаке и обсуждали важное дело.
- Генка что-нибудь придумает, - настаивал на своем Семка, - такое, понимаешь, эффектное.
Генку Ракитина в нашем дворе прозвали Правильным за то, что все на свете он делает правильно. Он никогда не сделает такого, за что может здорово влететь.
Собираемся мы с ребятами залезть в яблоки к соседу. Генка мнется: "Нет, ребята, это нехорошо, я лучше домой пойду".
Или договариваемся отдубасить ябеду. Генка опять за свое:
- Нет, ребята, человека надо сперва словами убедить, а потом уже этими... кулаками.
А что ябеда давно не человек и, может, никогда не был человеком - это ему непонятно.
И все-таки Генка Правильный был единственным мальчишкой в нашем дворе, кому я иногда завидовал. Раз в месяц, а может и реже. Это случалось, когда Генка появлялся во дворе с моделью самолета под мышкой. Генка занимался во Дворце пионеров и уже неплохо конструировал разные модели.
Рядом с нашим двором за забором начинался пустырь. Там Генка устроил испытательный аэродром для своих моделей.
В день испытаний двор мгновенно пустел, и наступала оглушительная тишина. Ребята устремлялись на Генкин аэродром. Генка в такие минуты как будто никого не замечал. А может, и вправду ему ни до кого не было дела. Он видел только свои модели.
Генка становился в центре круга. В руке он держал веревочку, к которой осторожно привязывали новенький беленький самолетик. Модель была в руках у Мишки - друга и помощника Генки.
- Давай! - кричал Генка.
Мишка заводил моторчик. Самолет несколько мгновений чихал и фыркал, как простуженный первоклассник, а потом с легким жужжанием начинал описывать круги над пустырем.
Генка едва заметным движением управлял моделью.
Вот самолет подымается высоко, и мы задираем головы, чтобы его увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14