Это правда?
— Я завоевал этот титул в прошлом году.
— Как я горжусь вами! Вы поставили этого человека на место и заставили его почувствовать себя дураком.
— Он вызвал на дуэль вашего отца только потому, что был уверен, что тот никогда не держал в руках оружия и не способен защитить себя. Это поступок труса.
Миклош вспомнил испуг на лице Гизелы, когда началась дуэль, и, обняв ее за плечи, сказал:
— Все позади, моя милая. Я дождусь, пока врачи вынесут свой вердикт, а потом поеду в театр и сообщу управляющему, что ваш отец не сможет, к сожалению, выступать сегодня, а может быть, и завтра. Но я уверен, что его выздоровление — вопрос нескольких дней.
— Да… надеюсь… что это так, — произнесла Гизела, но в ее голосе прозвучало сомнение.
Они сидели, обмениваясь редкими фразами, но Гизелу не угнетала тишина, воцарявшаяся в паузах, потому что Миклош был рядом.
Будь Гизела сейчас одна, она мерила бы шагами гостиную, терзаясь самыми худшими предположениями.
Наконец дверь в спальню отца распахнулась, и на пороге появился доктор.
— Ваше высочество, не могли бы вы зайти на минутку?
— Да, конечно, — ответил Миклош и встал. Он вошел в спальню и закрыл за собой дверь, а Гизела успокаивала себя тем, что нет ничего удивительного в том, что ее не позвали — ведь она женщина.
Она была уверена в квалификации докторов, которых пригласил сам Миклош. Без сомнения, он уже оплатил их услуги, и Гизела подумала, что нужно будет обязательно вернуть ему деньги.
Но она подозревала, что услуги таких специалистов стоят немало, и боялась, что денег, которые успел отложить отец, не хватит, чтобы вернуть долг.
«Ему надо поправиться как можно скорее, — подумала Гизела, — и согласиться на предложение Иоганна Штрауса. Если его заработки возрастут вдвое или втрое, то, что бы ни случилось, мы не пропадем и сможем жить на отложенные средства».
Миклош все не возвращался, и Гизелу стали мучить дурные предчувствия. Она встала и стала шагать из угла в угол.
Официант убрал нетронутый завтрак, мальчик-посыльный принес цветы, но Гизела их даже не заметила.
Когда ожидание стало невыносимым, дверь в спальню открылась, и на пороге появился Миклош.
Увидев выражение его лица, Гизела побледнела.
— Что-то не так? — воскликнула она. — Что с папой? И где доктора?
С минуту Миклош молча смотрел на нее, а потом подошел и осторожно взял ее за плечи.
— Мужайся, дорогая моя.
— Что случилось? — вскрикнула Гизела. — Папа… умирает?
— Нет-нет, — быстро проговорил Миклош, — конечно же, нет. Но я боюсь, что с его рукой дело обстоит гораздо серьезней, чем я думал.
— Что вы имеете в виду?
Миклош замялся, подбирая слова, и Гизела воскликнула:
— Скажите же, я должна знать правду!
— Правду… — медленно произнес Миклош. — Кончик шпаги повредил сухожилие. Врачи сделают все возможное, но рука будет плохо сгибаться, а возможно, какое-то время даже не будет двигаться совсем. Гизела ужаснулась:
— Вы хотите сказать, что он… не сможет играть на скрипке?
— Для этого нужны специальные упражнения и массаж. Быть может, на полное восстановление уйдут годы.
Гизела закрыла глаза, и Миклош крепче прижал ее к себе.
— Я знаю, как вам тяжело, но всегда лучше знать правду, — тихо сказал он.
— Бедный, бедный папа! — повторяла Гизела. — Он сойдет с ума, когда узнает, что не сможет больше играть!
Она застонала от жалости и обиды.
— Что же с нами теперь будет?
Миклошу было невероятно больно слышать эти слова. Он обнял Гизелу еще сильнее и сказал:
— Тебе не нужно об этом тревожиться. Я позабочусь о вас, а когда твой отец поправится, мы поженимся.
Гизела подняла голову и недоверчиво посмотрела на него:
— По… поженимся?
— Этой ночью я понял, что ничего нет важнее любви. Отныне и навсегда я стану твоим защитником.
Гизела не в силах была вымолвить ни слова. Прежде чем продолжить, Миклош прижался щекой к ее щеке.
— Наверное, нам будет порой тяжело, моя милая, зато мы будем вместе, и никто не посмеет— обидеть тебя, как это случилось вчера в клубе, потому что я всегда буду рядом с тобой.
Он говорил с такой нежностью, что у Гизелы на глаза навернулись слезы.
— Я всегда буду… гордиться тем, что вы… сделали мне… предложение, — запинаясь сказала она. — Но поскольку я уважаю вас… и считаю вас… самым лучшим мужчиной в мире… я не хочу стать… обузой для вас.
— Ты никогда не станешь для меня обузой, — возразил Миклош.
— Нет, стану, — упрямо сказала Гизела. — Я много думала и понимаю, что вам нельзя жениться на женщине… моего происхождения.
— Я настаиваю на свадьбе, — твердо сказал Миклош. — Я тоже немало думал. И решил, что оставлю замок на своих родных, а мы с тобой будем появляться там только в случае крайней необходимости — например, если императрица Елизавета решит нанести нам визит. — Он обнял ее и продолжил: — А в остальное время мы будем жить в симпатичном охотничьем домике, который я построил в самом дальнем конце наших владений. Мы не станем великими людьми, зато будем счастливы.
— Но… как же… ваш долг?
— Мой долг — делать то, что необходимо, — с улыбкой сказал Миклош. — А ты необходима мне больше всего на свете.
Гизела хотела возразить, но не успела, потому что его губы закрыли ей рот.
Это был нежный, не страстный, а скорее дружеский поцелуй.
— Иди к отцу. Он тебя ждет. Мне надо кое-что сделать, но через час я вернусь.
Гизела растерянно посмотрела на него. Миклош поднес к губам ее руку.
— Положись на меня, дорогая, — сказал он. — Ты — моя. Судьба сильнее всех доводов, которые может привести разум.
С этими словами он вышел в коридор, а Гизела послушно направилась в спальню к отцу.
Сомнения не покидали ее, но сквозь них из самых глубин ее души поднималась радость, которую уже ничем нельзя было остановить.
Ближе к вечеру Миклош и Гизела обедали вместе, в то время как леди Милфорд сидела с Полом Феррарисом.
— Вы говорите, чтобы я не спорила с вами, но… я хочу, чтобы вы были предельно осторожны и еще раз хорошенько подумали… То, что вы собираетесь сделать, может подорвать ваш авторитет как главы семьи.
— Я все обдумал достаточно хорошо, — ответил ей Миклош. — Ты для меня важнее всего на свете, важнее сотни придирчивых родственников, важнее условностей света.
Гизела улыбнулась в ответ, и он продолжал:
— Во все времена музыканты, поэты, художники и писатели утверждали, что главное в жизни — любовь. Кто мы такие, чтобы это отрицать?
— Я люблю вас так, что просто теряю голову! — сказала Гизела. — Но именно потому, что я вас люблю, я не могу позволить себе… хотя бы косвенно причинить вам вред. — Помолчав, она добавила: — У меня есть… предложение…
— Какое же? — спросил Миклош.
— Я знаю… что с вашей… точки зрения… все-таки не совсем… правильно жениться на мне, — с трудом подбирая слова, сказала Гизела. — Поэтому мы с папой можем… жить очень скромно и тихо… где-нибудь в Вене или… недалеко от австро-венгерской границы… а вы… смогли бы иногда приезжать… навестить нас…
Гизела покраснела до корней волос и замолчала, но Миклош понял, что она хочет сказать.
Он понимал, что значит для нее сделать подобное предложение. Оно противоречило всему, во что она верила, и Миклош только сейчас понял, как сильно она его любит.
Она готова была поступиться своей чистотой и невинностью. Миклош был поражен в самое сердце. В его глазах появилось странное выражение, и он сказал:
— Посмотри на меня, милая.
Гизела не сразу нашла в себе силы поднять голову, потому что ей было стыдно.
Когда она все же посмотрела на него, кровь отхлынула от ее лица, а губы задрожали.
Миклош долго смотрел на нее, а когда заговорил, его голос был глубоким и немного неровным:
— Я обожаю тебя и преклоняюсь перед тобой. Твое предложение говорит мне о том, что твоя любовь столь же сильна, как и моя, а раз так, то поистине в этом мире нет ничего важнее тех чувств, которые мы испытываем друг к другу.
Гизеле казалось, что его голос проникает ей в самое сердце, а он продолжал:
— Но я не хочу видеться с тобой изредка, и тем более тайно. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, стала моей половинкой, и чтобы об этом знал весь мир. Ты — моя! Моя навсегда, и я готов объявить об этом повсюду и выбить это огромными буквами на каждой горной вершине Венгрии.
Он говорил так страстно, что Гизела не смогла сдержать слез — слез счастья.
— Я… люблю тебя, — сказала она.
— Я тоже тебя люблю, — эхом откликнулся Миклош.
Он протянул к ней руки, но в это мгновение послышался стук в дверь, и Гизела после минутной паузы сказала:
— Войдите!
На пороге появился мальчик-посыльный и сообщил:
— Джентльмен желает видеть фрейлейн.
— Джентльмен? — переспросила Гизела и посмотрела на Миклоша.
В голове у нее пронеслось множество предположений о том, кто бы это мог быть. Маловероятно, конечно, но она опасалась, что этот посетитель окажется столь же неприятным, как тот немецкий офицер.
Потом она подумала, что, может быть, кто-то из артистов пришел навестить отца.
— Как его имя? — спросил Миклош.
— Он сказал, что приехал из Англии, ваше высочество, — ответил посыльный. — Он спросил господина Феррариса, а узнав, что тот болен, сказал, что хочет поговорить с фрейлейн.
— Из Англии? — переспросила Гизела. — Не представляю, кто это может быть.
— Наверное, лучше пригласить его сюда, и тогда мы все узнаем, — предложил Миклош.
Он велел мальчику проводить к ним этого джентльмена. Увидев, что Гизела встревожена, он произнес:
— Не стоит расстраиваться раньше времени. Кто знает? Посланец из Англии может принести и хорошие новости.
Внезапно Гизелу осенило.
Поскольку они постоянно переезжали, те небольшие деньги, которые высылал Полу Феррарису его отец, с тех пор как тот поселился в Австрии, приходили нерегулярно, и сам Пол частенько шутил на эту тему.
Гизела подумала, что сейчас они пришлись бы очень кстати, тем более они давно их не получали и сумма, наверное, накопилась немаленькая.
Настроение ее заметно улучшилось, и, когда раздался стук в дверь, она даже нашла в себе силы улыбнуться.
— Господин Шеферд, — произнес мальчик-посыльный.
В гостиную вошел невысокий, средних лет мужчина в очках.
Гизела мысленно отметила, что у него вид типичного клерка. Посетитель на очень правильном английском осведомился:
— Вы — дочь Пола Феррариса?
— Да, — ответила Гизела. — К сожалению, отец неважно себя чувствует.
— Я понимаю, — ответил мужчина, — но мне нужно поговорить с ним по делу чрезвычайной важности.
— В чем оно заключается? — спросила Гизела.
— Меня зовут Шеферд, я представляю компанию «Шеферд, Кросс и Майтланд» и являюсь поверенным в делах семьи вашего отца.
Гизела уже не сомневалась, что этот человек хочет поговорить с отцом о деньгах, и решила, что эта встреча поднимет Полу Феррарису настроение.
— Пожалуйста, подождите минутку, — попросила она.
Гизела быстро пересекла комнату и открыла дверь в спальню отца.
Пол Феррарис полулежал на подушках, а его забинтованная рука висела на перевязи. Здоровой рукой он держал за руку леди Милфорд, сидевшую возле кровати.
Оба повернулись и вопросительно посмотрели на Гизелу. Она сказала:
— Папа, джентльмен, который прибыл прямо из Англии, желает видеть вас. Можете ли вы его принять?
— Из Англии? — переспросил Пол Феррарис. — Кто бы это мог быть?
— Его зовут Шеферд из «Шеферд, Кросс и Майтланд». Он поверенный в каких-то там делах вашей семьи.
— По-моему, я слышал об этой компании. Наверное, что-то важное, раз они послали его сюда.
— Сначала я подумала, что он привез… деньги, — неуверенно проговорила Гизела.
— В любом случае пригласи его сюда, — улыбнулся Пол Феррарис.
— Не будет ли это слишком утомительно для вас? — заботливо спросила леди Милфорд.
— Отнюдь, — ответил Феррарис. — К тому же я любопытен. Давай, Гизела, зови его.
Гизела вернулась в гостиную.
— Отец примет вас, господин Шеферд, только, прошу вас, не слишком его утруждайте. Он еще слаб и нуждается в отдыхе.
— Я понимаю, — ответил Шеферд с чисто английской обстоятельностью. — То, что я собираюсь сообщить ему, не займет много времени.
Гизела посторонилась, пропуская поверенного, и вместе с Миклошем вошла следом за ним в спальню отца.
Шеферд поклонился, одной рукой придерживая папку с бумагами.
— Я слышал, вы проделали долгий путь из Англии, чтобы увидеть меня, — сказал Пол.
— Сначала я отправился в Париж, сэр, — ответил Шеферд. — Я долго пытался вас отыскать, и в конце концов мне посчастливилось: на глаза мне попалась газета, в которой была большая статья о вашем триумфе в Вене.
— Газета! — воскликнул Пол. — Я рад, что парижане обо мне помнят.
— В Париже вас высоко ценят, — ответил Шеферд. — А причина, по которой я разыскивал вас, заключается в том, что ваш дед скончался.
Пол Феррарис изумленно посмотрел на него.
— Дед! — воскликнул он. — Господи Боже, я думал, он уже сто лет как умер!
— Его сиятельство до самой смерти находился в добром здравии, — сообщил Шеферд, — и скончался скоропостижно шесть месяцев назад.
— Мой дед! — снова воскликнул Пол Феррарис. — Я его почти и не помню!
Воцарилась тишина, которую прервал Шеферд:
— Итак, сэр, вы унаследовали титул. Теперь вы маркиз Чарльтон четвертый.
Его слова прозвучали как гром среди ясного неба. Присутствующие лишились дара речи и только смотрели друг на друга с выражением крайнего изумления на побледневших лицах.
В конце концов Пол Феррарис вымолвил:
— А… мой отец?
— Его сиятельство год назад отдал Богу душу. К сожалению, из-за военных действий у нас в то время не было связи с Францией.
— Но… мой отец был младшим сыном.
— Ваш дядя погиб в Египте, и права на наследование титула перешли к его брату. Но по непонятным причинам он даже не пытался разыскать вас, чтобы сообщить об этом.
— Ничего удивительного, — сухо произнес Феррарис. — Он никогда не мог простить мне, что я уехал из Англии и поселился у австрийских родственников.
— Как вы понимаете, милорд, мы не имеем права в таких случаях действовать по своему усмотрению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15