мебель для ванны опадирис
Лангобард сообразил, что барсук – добыча ценная, барсучье сало при ранах незаменимо, гной выводит и жар снимает. Достаточно натопить в глиняный горшочек, запечатать, выдержать на холоде не меньше четырех седмиц, и снадобье готово!Барсук, пусть и размером невелик, зверь серьезный – клыки у него поболее волчьих будут! Да и убить его надо по-умному, утробу не повредив, чтобы желчь не разлилась и кишки остались целы, своим содержимым жир на брюхе и гузке не запачкав. Потому Эрзарих взял длинный охотничий нож и…Из зарослей распускающего почки ракитника вывалился отнюдь не барсук. Епископ опешил – сначала показалось, что он видит перед собой ребенка. Маленького ребенка, не больше трех-четырех лет возрастом! Только через несколько мгновений стало окончательно ясно, что к роду человеческому это существо отношения не имеет.Личико острое, будто у лисички, от глаз заросшее сизым жестким волосом. Крошечные зеленоватые глазки, розовый носик, широченный рот от уха до уха скрыт под вислыми усами. Уши длинные и острые, с кисточкой.В том, что лесной карлик разумен, сомнений не было: животные одежду не носят, а уродец облачен в плетёную из тонкой соломы рубашку, перепоясанную вервием, на голове колпак из странной, отливающей серебром ткани.Лошадки недоуменно затоптались, скосили глаза. Эрзарих медленно отложил нож.– Вот те на, – прошептал лангобард. – Не пугай его. Лесовики – твари незлобливые, но если обидишь – только держись… Лошадей испортит, в болото заведет, хищного зверя натравит – у карликов своя волшба, людям непостижимая. На-ка вот…Эрзарих отломил кусочек от засохшей овсяной лепешки с солью, которыми путников одарила старейшина ругов, аккуратно бросил в сторону карлика. Лесовик повел себя скорее как звереныш – опустился на четвереньки, обнюхал, чихнул. Остался недоволен. Затем быстро засеменил к кустам и скрылся из виду.– Это ж в какую глушь мы забрались, – вздохнул лангобард. – В Галлии лесного карлика теперь не встретишь, человек для них первейший вражина.– Почему? – не понял епископ. – Ведь их нельзя убивать, так во всех легендах и сагах говорится.– Точно, нельзя. Навлечешь на себя проклятие леса. Карлики – хранители пущ. Срубишь дерево – отнимаешь у него часть души, часть силы. Застрелишь зверя – то же самое. А если лес начать жечь, чтобы потом расчистить под посевы, так вообще беда, карлик из жизни леса свою колдовскую силу черпает, а без нее сразу погибнет. Люди говорят, будто одни старые галльские жрецы, друиды, могли замирить человека с лесовиками, но вера галлов иссякает…– Знаю, – кивнул Ремигий. – Галльские племена немало вытерпели за последние столетия, их число стократ уменьшилось, древнее язычество угасло, да оно и к лучшему.– Это почему? – Эрзарих нахмурился. – Каждый вправе верить так, как хочет. В своих богов.– Очень давно, за сотни солнечных кругов до нашего рождения, – начал объяснять Ремигий, – Римом правил военный вождь, завоевавший половину мира. Его звали Цезарь, ты о нем должен был слышать в Италии, когда жил у моей сестры.Лангобард согласно кивнул. Споров нет, ромеи почитают Цезаря как самого великого воина прошлых времен.– …Он завоевал Галиию, Британию и часть Германии, – продолжил епископ. – Но даже в ту жестокую эпоху, когда люди еще не услышали Слова Единого Бога, язычника Цезаря поразили кошмарные обычаи галлов. Скажи, Эрзарих-лангобард, твоим богам приносят в жертву детей?– Ну-у… Если ребенок родился уродом или слабоумным, его надо отдать в капище, жрецам, – с непререкаемой уверенностью ответил Эрзарих. – Потомства такой ребенок не даст, воином не станет, род не укрепит. Незачем его кормить, отнимать пищу и одежду у здоровых. Если зимой голодно, а родившийся от твоих чресел потомок слабый и больной, следует вывести его за ограду – выживут сильные, им больше еды достанется.– Это мне известно, – махнул рукой епископ. – Когда-то в Риме делали так же, это называлось «инфантицид».– Как?– Неважно. Вернемся к галлам. Что ты скажешь, если совершенно здоровых детишек посадят в клеть из ивовых прутьев, обложат сеном и хворостом и сожгут? Только затем, чтобы умилостивить таких вот лесных карликов? Чтобы даровали урожай орехов, ягод и грибов в подвластном им лесу?– Не дело это! – Лангобард возмущенно насупился. – Неправильно! Свою кровь, свое проросшее семя без толку расточать никому не позволено! Здоровый сын вырастет воином, женится, род новые побеги даст! Славу отцов и дедов приумножит!– А галльские жрецы думали иначе.– Потому галлов и победили, – сделал вывод Эрзарих. – Сначала вы, ромеи, а потом народы нашего языка. Однако скажи, зачем лесным карликам жертвы? Они не боги, пускай и происходят из родственного богам племени. Точно знаю, хранители лесов дымом от треб не питаются, у них другой источник могущества!Лангобард широко обвел рукой сумеречный лес, указывая на гигантские многоохватные ели.– Их сила происходит от дерева, зверя, птицы! Прямо скажу: жертва была нужна не богам, не карликам, а самим жрецам. Чтобы другие слушались, чтобы уважали. Выходит, галлы оказались дурным народом – внимали тому, что говорят годи, а не боги. Жрецы всегда себе на уме. Людей вини, а не богов. Я так думаю.Как ни странно, простодушная позиция Эрзариха полностью согласовывалась с мнением одного из величайших полководцев, ученых и писателей Рима – Гая Юлия Цезаря. Только лангобард повторил слова похоронившего Республику и заложившего основания Империи гения куда более простым языком.Людей вини, а не богов!«Я с ума сойду с этими варварами, – подумал епископ. – Кто ответит, почему каждый из них способен излагать прописные истины простым и доступным языком, понятным что ученому римлянину, что варварскому вождю? Никакой философии, зауми, ничего не значащих красивых фраз. Четко и ясно: грешна не твоя вера, грешен ты сам. Себя и обвиняй… Убежден, из варварских племен выйдет далеко не один святой и подвижник, коими прославится Вера Христова! Их честность и бесконечная искренность тому лишь поспособствуют!»
* * *
Обиделся лесной карлик на неудачное подношение или нет, зачаровал он дорогу или Эрзарих действительно что-то напутал и кружил по лесу из-за накопившейся в последние дни усталости, когда теряешь внимательность и не замечаешь простейших примет, но путники заблудились всерьез.Мало того – главные ориентиры вроде бы оставались на месте, солнечный диск со своего пути не сдвинулся, трехгрядье из лесистых возвышенностей никуда не исчезло, а вот лес внезапно начал меняться.Ельник поначалу заместился ясеневой рощей, причем деревья казались не просто старыми, а ужасающе древними. Когда всадники остановились перекусить и дать отдохнуть лошадкам, епископ Ремигий с непритворным изумлением обошел титаническое дерево, чья крона уходила к небесам на неизмеримую высоту.Толщина ствола была не меньше тридцати локтей, каждая ветвь – ровно обычный ясень, у корней лежат горы прошлогодних листьев. Сколько лет этому гиганту – тысяча? Две? Может быть, почки на тоненьком ростке впервые увидели солнце в те времена, когда по холмам Рима бродили дикие звери, а вскормившая Ромула и Рема волчица еще не родилась?– Мы будто бы здесь и будто и нет, – непонятно сказал настороженный Эрзарих. – Солнце и земля такие же, небо голубое, облака… Ничего не понимаю! Руку мне отсекайте, но дорога завела нас…– Куда же? – поинтересовался епископ после долгого молчания мрачно озиравшегося лангобарда.– Известны три мира, – многозначительно сказал Эрзарих. – Мидгард, населенный людьми, а также Асгард и Ванахейм, где обитают боги. Хель не в счет, это словно болезненный пузырь, выдувшийся из трех миров, вроде грязной ямы, куда собирают отбросы… Но мы не в Мидгарде.– Постой, постой. – Ремигий поморщился и поднял руки ладонями вперед. – То есть как? Почему? Где же мы тогда? Сам говоришь – солнце, небо…– Не знаю, – огрызнулся Эрзарих. – Всё так, как и обычно. С виду. Неужели ничего не чувствуешь? Прислушайся!Епископ послушно замер. Заново огляделся. Ровным счетом ничего особенного – ветерок гоняет подсохшие листики, где-то цокает белка, неподалеку прошел мимо ёжик, спешащий по своим ежиным делам. Лошади абсолютно спокойны.Господи Иисусе! Эрзарих ведь совершенно прав! Варвары ощущают мир в единстве, в совокупности, не отвлекаясь на частности! Надо лишь поставить себя на место германца и взглянуть на Универсум его глазами!Во-первых, деревья. Заинтересовавший Ремигия ясень не являлся каким-то исключением – дальше к восходу нависают огромные тени расцветающих крон! Во-вторых, полдень давно миновал, а светило непонятно отчего зависло в зените, тени не сдвигаются! В-третьих – папоротники, растущие у корней невиданно огромных стволов. Вроде бы обычный папоротник, с широкими треугольными листьями. Но вы видели когда-нибудь цветы на этих растениях?Его преподобие зачарованно подошел к одному из ростков папоротника, наклонился, осторожно взял цветок за чашечку, сорвал.Ничего необычного не произошло – в ладони Ремигия оказался совсем небольшой нежно-зеленый бутон с золотистой сердцевиной. Края лепестков лазурно-синие, тонкая полоска. Странный запах: похож на аромат кувшинки, очень свежий, терпкий и… И теплый. От бутона исходило тепло, но оно ощущалось не рукой, а обонянием. Очень необычно.– Колдовство, – сквозь зубы процедил Эрзарих, стоявший за спиной епископа. Ремигий развернулся, быстро прошел к своей кобыле, левой рукой покопался в седельной суме, отыскал Святое Евангелие, каллиграфически переписанное умелым латинским скриптором, раскрыл на Благой вести от Иоанна, положил цветок между страниц – лепестки увядали на глазах! – и захлопнул книгу. Спрятал обратно в мешок.– Так… – Ремигий помотал головой, будто стряхивая наваждение. – Эрзарих, скажи одним словом, как по-твоему, где мы?– На границе, – тихо ответил лангобард. – Где-то на границе Мидгарда, мира смертных и… И не знаю чего. Клянусь, не знаю!– Поедем дальше? Или вернемся?– Куда возвращаться? Если чье-то колдовство определило нам эту дорогу – не повернешь и не сбежишь! Что ты на меня так смотришь, годи? Думаешь, боюсь? Нет в этом и других мирах того, кто заставит Эрхариха, сына Рекилы, испугаться!– Молодец, – скупо похвалил лангобарда Ремигий. Забрался в седло. – Говоришь, солнце должно быть по правую руку? Едем.– Конечно едем!
* * *
Слово «граница», произнесенное Эрзарихом, пожалуй, наиболее точно отражало чувства епископа. Да, правильно, ясеневый лес одновременно находился «здесь» и «не здесь», время остановилось или замедлило свой ход, солнечные лучи стали мягче, ветер – свежее.Ремигий, пытаясь «думать как варвар» и созерцать не разрозненные части картины, а Творение во всем бесконечном многообразии единства, Universum in capite et in membris, «Вселенная от головы до глубин» (лат.) – буквально «в целом».
отметил наиболее важное и самое чудесное: епископу показалось, что в этом странном месте нет смерти… Вообще. Как в раю.Так что же выходит, дорога к преддвериям Рая Земного открывается в глухих германских лесах? Чепуха и ересь, Отцы Церкви свидетельствуют, что Эдем находился где-то в Междуречье, в Месопотамии, у истоков Тигра и Евфрата!Как духовный владыка огромной диоцезии, епископ и рукоположенный священник Ремигий ничуть не сомневался в «телесности» Эдема – Рай Земной, несомненно, существует как место материальное, но смертными недостижимое.Куда проще объяснять прихожанам понятие «Рай» в смысле переносном, подразумевая под четырьмя райскими реками – четыре Евангелия, под плодоносными деревьями – святых, под их плодами дела их; под древом жизни – самого Христа; под древом познания добра и зла – личный произвол воли. Св. Августин, «О граде Божием», книга 13, гл. XXI.
Но варварам подавай Рай настоящий, они хотят потрогать все своими руками, убедиться в реальности рассказов священника – не от маловерия, нет, любой сикамбр-язычник в глаза не видывал Доннара, но убедительные доказательства его существования налицо: взблески молний от громомечущего молота! Кто как не Доннар разит нечисть божественным огнем? Это же очевидно!С христианским Раем куда сложнее – примитивным «умрете праведниками, сами увидите» не отговоришься, варвары на смех поднимут!.. А вот в таком лесу могут и уверовать.– На Скандзу похоже, – неожиданно подтвердил мысли епископа Эрзарих. – Неиспорченное место, чистое. Нет здесь обычного измельчания и изъянов. Земля черная, а не серая, гнилью не пахнет, воздух такой, словно родниковую водицу пьешь…– Заметил, ни единого погибшего дерева, поваленного ствола? – задумчиво продолжил Ремигий. – Палая листва не перепрелая, а сухая, золотом отливает. Там, позади, весна только-только в свои права вступает, снег грязный, почерневший. Тут снега вообще нет. Зато подснежников не пересчитать, самых разных. Все цветет, новая жизнь бурлит, как в первые дни после Сотворения. Весна мира, вот что мы видим. Чудом сохранившаяся весна мира.– Не знаю, что видишь ты, годи, а я вижу дорогу, – вернул епископа к реальности Эрзарих. – Самую натуральнейшую дорогу. Нахоженную. Остановимся, посмотрим, может и узнаем, что за люди здесь бывают… Или нелюди.Извивавшийся промеж тысячелетних ясеней путь порядком зарос молодой травой, но колея различалась ясно. Не было никаких сомнений в том, что дорога используется, причем не только всадниками или пешими. Раз есть колея, значит и повозки были.– Лошадей под узду, идем медленно, смотрим в четыре глаза под ноги, – сказал лангобард. – Человек на дороге всегда что-нибудь да потеряет, а мы найдем…– А в какую сторону идем?– Как и раньше, к восходу. Путь чуть уклоняется к полуночи, но это не страшно, большой крюк не сделаем. Какая разница, где именно мы выйдем к реке? Если вообще выйдем, а не останемся в этой пуще навсегда.Ремигий поперхнулся. Историй о зачарованных лесах он слышал на своем веку немало, но почему-то большинство из них повествовали о Британских островах, но никак не о Галлии или Германии.Сюжет этих баек обычно сводился к двум вариантам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
* * *
Обиделся лесной карлик на неудачное подношение или нет, зачаровал он дорогу или Эрзарих действительно что-то напутал и кружил по лесу из-за накопившейся в последние дни усталости, когда теряешь внимательность и не замечаешь простейших примет, но путники заблудились всерьез.Мало того – главные ориентиры вроде бы оставались на месте, солнечный диск со своего пути не сдвинулся, трехгрядье из лесистых возвышенностей никуда не исчезло, а вот лес внезапно начал меняться.Ельник поначалу заместился ясеневой рощей, причем деревья казались не просто старыми, а ужасающе древними. Когда всадники остановились перекусить и дать отдохнуть лошадкам, епископ Ремигий с непритворным изумлением обошел титаническое дерево, чья крона уходила к небесам на неизмеримую высоту.Толщина ствола была не меньше тридцати локтей, каждая ветвь – ровно обычный ясень, у корней лежат горы прошлогодних листьев. Сколько лет этому гиганту – тысяча? Две? Может быть, почки на тоненьком ростке впервые увидели солнце в те времена, когда по холмам Рима бродили дикие звери, а вскормившая Ромула и Рема волчица еще не родилась?– Мы будто бы здесь и будто и нет, – непонятно сказал настороженный Эрзарих. – Солнце и земля такие же, небо голубое, облака… Ничего не понимаю! Руку мне отсекайте, но дорога завела нас…– Куда же? – поинтересовался епископ после долгого молчания мрачно озиравшегося лангобарда.– Известны три мира, – многозначительно сказал Эрзарих. – Мидгард, населенный людьми, а также Асгард и Ванахейм, где обитают боги. Хель не в счет, это словно болезненный пузырь, выдувшийся из трех миров, вроде грязной ямы, куда собирают отбросы… Но мы не в Мидгарде.– Постой, постой. – Ремигий поморщился и поднял руки ладонями вперед. – То есть как? Почему? Где же мы тогда? Сам говоришь – солнце, небо…– Не знаю, – огрызнулся Эрзарих. – Всё так, как и обычно. С виду. Неужели ничего не чувствуешь? Прислушайся!Епископ послушно замер. Заново огляделся. Ровным счетом ничего особенного – ветерок гоняет подсохшие листики, где-то цокает белка, неподалеку прошел мимо ёжик, спешащий по своим ежиным делам. Лошади абсолютно спокойны.Господи Иисусе! Эрзарих ведь совершенно прав! Варвары ощущают мир в единстве, в совокупности, не отвлекаясь на частности! Надо лишь поставить себя на место германца и взглянуть на Универсум его глазами!Во-первых, деревья. Заинтересовавший Ремигия ясень не являлся каким-то исключением – дальше к восходу нависают огромные тени расцветающих крон! Во-вторых, полдень давно миновал, а светило непонятно отчего зависло в зените, тени не сдвигаются! В-третьих – папоротники, растущие у корней невиданно огромных стволов. Вроде бы обычный папоротник, с широкими треугольными листьями. Но вы видели когда-нибудь цветы на этих растениях?Его преподобие зачарованно подошел к одному из ростков папоротника, наклонился, осторожно взял цветок за чашечку, сорвал.Ничего необычного не произошло – в ладони Ремигия оказался совсем небольшой нежно-зеленый бутон с золотистой сердцевиной. Края лепестков лазурно-синие, тонкая полоска. Странный запах: похож на аромат кувшинки, очень свежий, терпкий и… И теплый. От бутона исходило тепло, но оно ощущалось не рукой, а обонянием. Очень необычно.– Колдовство, – сквозь зубы процедил Эрзарих, стоявший за спиной епископа. Ремигий развернулся, быстро прошел к своей кобыле, левой рукой покопался в седельной суме, отыскал Святое Евангелие, каллиграфически переписанное умелым латинским скриптором, раскрыл на Благой вести от Иоанна, положил цветок между страниц – лепестки увядали на глазах! – и захлопнул книгу. Спрятал обратно в мешок.– Так… – Ремигий помотал головой, будто стряхивая наваждение. – Эрзарих, скажи одним словом, как по-твоему, где мы?– На границе, – тихо ответил лангобард. – Где-то на границе Мидгарда, мира смертных и… И не знаю чего. Клянусь, не знаю!– Поедем дальше? Или вернемся?– Куда возвращаться? Если чье-то колдовство определило нам эту дорогу – не повернешь и не сбежишь! Что ты на меня так смотришь, годи? Думаешь, боюсь? Нет в этом и других мирах того, кто заставит Эрхариха, сына Рекилы, испугаться!– Молодец, – скупо похвалил лангобарда Ремигий. Забрался в седло. – Говоришь, солнце должно быть по правую руку? Едем.– Конечно едем!
* * *
Слово «граница», произнесенное Эрзарихом, пожалуй, наиболее точно отражало чувства епископа. Да, правильно, ясеневый лес одновременно находился «здесь» и «не здесь», время остановилось или замедлило свой ход, солнечные лучи стали мягче, ветер – свежее.Ремигий, пытаясь «думать как варвар» и созерцать не разрозненные части картины, а Творение во всем бесконечном многообразии единства, Universum in capite et in membris, «Вселенная от головы до глубин» (лат.) – буквально «в целом».
отметил наиболее важное и самое чудесное: епископу показалось, что в этом странном месте нет смерти… Вообще. Как в раю.Так что же выходит, дорога к преддвериям Рая Земного открывается в глухих германских лесах? Чепуха и ересь, Отцы Церкви свидетельствуют, что Эдем находился где-то в Междуречье, в Месопотамии, у истоков Тигра и Евфрата!Как духовный владыка огромной диоцезии, епископ и рукоположенный священник Ремигий ничуть не сомневался в «телесности» Эдема – Рай Земной, несомненно, существует как место материальное, но смертными недостижимое.Куда проще объяснять прихожанам понятие «Рай» в смысле переносном, подразумевая под четырьмя райскими реками – четыре Евангелия, под плодоносными деревьями – святых, под их плодами дела их; под древом жизни – самого Христа; под древом познания добра и зла – личный произвол воли. Св. Августин, «О граде Божием», книга 13, гл. XXI.
Но варварам подавай Рай настоящий, они хотят потрогать все своими руками, убедиться в реальности рассказов священника – не от маловерия, нет, любой сикамбр-язычник в глаза не видывал Доннара, но убедительные доказательства его существования налицо: взблески молний от громомечущего молота! Кто как не Доннар разит нечисть божественным огнем? Это же очевидно!С христианским Раем куда сложнее – примитивным «умрете праведниками, сами увидите» не отговоришься, варвары на смех поднимут!.. А вот в таком лесу могут и уверовать.– На Скандзу похоже, – неожиданно подтвердил мысли епископа Эрзарих. – Неиспорченное место, чистое. Нет здесь обычного измельчания и изъянов. Земля черная, а не серая, гнилью не пахнет, воздух такой, словно родниковую водицу пьешь…– Заметил, ни единого погибшего дерева, поваленного ствола? – задумчиво продолжил Ремигий. – Палая листва не перепрелая, а сухая, золотом отливает. Там, позади, весна только-только в свои права вступает, снег грязный, почерневший. Тут снега вообще нет. Зато подснежников не пересчитать, самых разных. Все цветет, новая жизнь бурлит, как в первые дни после Сотворения. Весна мира, вот что мы видим. Чудом сохранившаяся весна мира.– Не знаю, что видишь ты, годи, а я вижу дорогу, – вернул епископа к реальности Эрзарих. – Самую натуральнейшую дорогу. Нахоженную. Остановимся, посмотрим, может и узнаем, что за люди здесь бывают… Или нелюди.Извивавшийся промеж тысячелетних ясеней путь порядком зарос молодой травой, но колея различалась ясно. Не было никаких сомнений в том, что дорога используется, причем не только всадниками или пешими. Раз есть колея, значит и повозки были.– Лошадей под узду, идем медленно, смотрим в четыре глаза под ноги, – сказал лангобард. – Человек на дороге всегда что-нибудь да потеряет, а мы найдем…– А в какую сторону идем?– Как и раньше, к восходу. Путь чуть уклоняется к полуночи, но это не страшно, большой крюк не сделаем. Какая разница, где именно мы выйдем к реке? Если вообще выйдем, а не останемся в этой пуще навсегда.Ремигий поперхнулся. Историй о зачарованных лесах он слышал на своем веку немало, но почему-то большинство из них повествовали о Британских островах, но никак не о Галлии или Германии.Сюжет этих баек обычно сводился к двум вариантам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41