Извиваясь всем телом, с широко раскрытыми, выкатившимися глазами, оно корчилось на полу камеры и рвало когтями собственную плоть.
– Пятьсот футов, – сообщила Аманда. – Четыреста пятьдесят.
– Срабатывает, – сказал Чейс. Он не мог оторваться от иллюминатора. – Боже мой...
Когда давление в камере достигло величины, соответствующей погружению на шестьсот пятьдесят футов, на существо – на пазухи и легкие, на брюшную полость и все другие объемы в теле, содержащие воздух, – на каждый квадратный дюйм навалилось почти три тысячи фунтов. Сейчас, когда Аманда снова понижала давление в камере до атмосферного, воздух стремился покинуть тело создания со скоростью и силой, сходными с теми, что бывают при взрыве баллона.
Существо не могло уже ни видеть, ни слышать, ни дышать. Казалось, все сочленения и сухожилия воспламенились. Живот стремился продавиться в грудную клетку, грудная клетка – проникнуть в голову, а голова – разлететься на части.
Существо не имело представления о том, что происходит, не знало, что воздух внутри него теряет давление быстрее, чем на это может среагировать тело, что пузырьки азота рассыпаются по тканям, проникая всюду и неумолимо разрастаясь, разрывая ткани на куски.
В отчаянии существо стиснуло себя руками, словно пытаясь вернуть прежнюю форму обезображенному телу.
* * *
Не в силах оторвать глаз, Чейс смотрел, как существо каталось от одной стенки камеры к другой. Изо рта и ушей у него струилась кровь; налились и напряглись глаза в глазницах, и существо подняло руку, как будто стремясь удержать их. Но прежде чем рука достигла лица, один глаз вылетел из глазницы подобно выжатой из шкурки виноградине – и нелепо повис на красных ленточках мышечных волокон.
Зрелище было сюрреалистическое: корчащаяся, бьющаяся, раздувающаяся фигура, созданная, должно быть, безумным скульптором и управляемая сумасшедшим кукловодом.
– Двести пятьдесят, – отсчитывала Аманда. – Двести... Что там происходит?
– Оно на коленях, – отозвался Чейс. – Оно... Боже!
Создание взорвалось.
Плотная красно-коричневая пелена заполнила камеру. Брызги крови и куски плоти ударили в иллюминатор и начали сползать по стеклу.
55
Чейс стоял в фойе больницы, ожидая лифт и бросая время от времени взгляд на часы. Он опаздывал больше чем на час.
Саймон намеревался быть здесь в два, но его сначала поймали по телефону Ролли Гибсон и Нейт Грин. Они заставили его выполнить обещание и дать Нейту подробное эксклюзивное интервью для газеты о происшедшем на острове.
Потом, когда Чейс прибыл на берег, оказалось, что его ждет Руди Франк – один и с подарком: старой, потрескавшейся черно-белой фотографией, на которой были сняты Эрнст Крюгер и Якоб Франк, оперирующие Генриха Гюнтера.
Наконец какое-то недоразумение случилось в банке. Он зашел туда получить по чеку наличные, но один из банковских служащих хотел поговорить с ним по делу, казавшемуся Чейсу какой-то бессмыслицей, результатом чьей-то ошибки.
Прибыл лифт. Чейс поднялся на четвертый этаж и подошел к посту медсестры.
– Ты неплохо проводишь время, – заявила Элли Биндлосс, невысокая плотная женщина, вместе с которой Чейс учился в старших классах. – А у нас, знаешь ли, нет соответствующего оборудования, чтобы обслуживать восьмисотфунтовых горилл.
– Извини, – ответил Чейс. – Где он?
Элли указала вдоль коридора.
– Его трудно не заметить, – сообщила она. – Услышишь еще прежде, чем увидишь.
Когда Чейс приблизился к открытой двери в конце коридора, до него донесся голос Длинного:
– "Извини"! Что ты хочешь сказать этим «извини»? Если ты меня надуваешь!
Потом послышался голос Макса. Мальчик засмеялся и произнес:
– Не сдавайся, начальник. Двигай своих людей.
Чейс постоял перед дверью, не зная, что увидит за ней, потом шагнул в палату.
– Привет, – сказал он.
– Никаких приветов, – буркнул Длинный. – Твой чудовищный мальчишка пнул меня в задницу четыре игры подряд. Его нужно отправить на корм рыбам. – Он засмеялся, потом скривился и положил руку на повязку, закрывавшую грудь и фиксировавшую другую руку прижатой к боку. – Черт, – отметил Длинный, – смеяться не очень-то здорово. Но – лучше, чем кашлять.
Макс сидел в ногах кровати, между ним и Длинным лежала игровая доска с пластиковыми карточками и цветными фигурками. Аманда разместилась на стуле у постели с газетой на коленях.
Чейс не видел Длинного двое с половиной суток, с тех пор как отвез его на полицейском вертолете в реанимационное отделение в Нью-Лондоне. Тогда Длинный, с совершенно серым лицом, был покрыт кровью и грязью, хрипел и едва дышал. Врачи потратили два часа на то, чтобы остановить кровотечение, зашить и запустить вновь легкое и приступить к первому из многочисленных переливаний крови. Затем они выгнали Чейса из реанимации и вечером, убедившись, что Длинный выживет, отправили домой спать.
Чейс до сих пор в точности не знал, что же случилось с Длинным. Он начал искать его в темноте, но нашел лишь перед самым рассветом – зажатого между двумя валунами на берегу, без сознания. Потом Длинный заявил, что почти ничего не помнит: помнит лишь, что несколько раз достал тварь ножом, затем почувствовал, как ему рвут правый бок и плечо, поднимают от земли и швыряют на скалы, торчащие из воды.
На лбу у Длинного красовалась багровая шишка, от левой брови через висок тянулся шов.
– Ты выглядишь довольно прилично, – констатировал Чейс, подходя к кровати. – Принимая во внимание...
– Напротив, я выгляжу, как миля паршивой дороги, – не согласился Длинный. – А о том, чтобы дотронуться до меня, и не думай: я себя чувствую, как поезд после крушения.
– Ехать готов? – улыбнулся Чейс.
– Ты чертовски прав. Если я останусь здесь дольше, они уморят меня голодом или заколют насмерть... Или совместят обе процедуры.
Длинный нагнулся, спустил с кровати ноги и встал, опираясь для надежности о стену. Чейс помог ему надеть брюки и набросил на плечи рубаху.
Появилась Элли Биндлосс, толкая кресло-каталку.
– Садись, – велела она.
– Никогда, – заявил Длинный, – я могу идти...
– Садись, или я тебе врежу.
Длинный улыбнулся, потом рассмеялся, потом закашлялся.
– Суровая ты женщина, Элли Биндлосс, – отметил он и плюхнулся в кресло.
Макс толкал кресло по коридору, Элли шла рядом, Чейс с Амандой следовали за ними.
Чейс поведал ей о фотографии, переданной ему Руди, затем объявил:
– Нам надо на обратном пути заехать в банк. Я хочу кое-что прояснить.
– Прояснить что? – немного поколебавшись, спросила Аманда.
– В том и чертовщина, что я не знаю. Один из служащих сказал, что моя бумага на остров в банке больше не хранится. Говорит, они ее продали.
– В самом деле?
– Какому-то товариществу. Я подумал сначала, они меня надули, продали ее Финнегану или еще кому-то, кто захочет отнять остров. Но тогда этот парень объяснил, что один из членов товарищества – я.
Аманда никак не комментировала слова Чейса, просто продолжала идти, глядя перед собой.
– Ты слышала что-нибудь о «Группе Пиннипед»?
– Должно быть, из новых, – предположила она.
– Что это за название, «Группа Пиннипед»? Ты знаешь, кто такие пиннипеды?
– Конечно.
– Это...
Чейс остановился, и, когда до него дошел смысл того, что он собирался сказать, в голову пришла мысль: он сейчас настолько туп, как никогда в жизни.
– Морские львы, – пробормотал Чейс. – Пиннипед – это морской лев.
Аманда улыбнулась и взяла его под руку.
– О деталях поговорим позднее, – предложила она. – У нас будет достаточно времени.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32